— И что ты сделаешь?..

— Может быть, подошлю к каждому из них по девице с отравленным вином! — огрызнулся Давин. — Ты ведь этого хочешь?

— Я просто хочу, чтобы они молчали. Ради Камиллы.

— Какая же ты всё-таки мразь… — недоумённо качая головой, пробормотал Давин. — В какой момент всё пошло не так? Ведь ты был хорошим человеком, Увилл… Эта жажда мести пожрала твою душу и превратила в чудовище…

— Надеюсь, однажды ты поймёшь, отец…

— Я никогда этого не пойму! И не прощу! И не называй меня впредь отцом! — рявкнул он, окончательно потеряв контроль над собой.

— Хорошо, лорд Давин, — язвительно скривил губы Увилл. — Я всё прекрасно понял.

— Да ничего ты не понял! — гаркнул Давин. — Ты так и не понял, какое бремя взвалил на меня! Теперь я сделался твоим соучастником… — тихо добавил он. — Ты отравил жизнь всем вокруг — мне, Камилле, матери, этим несчастным детям — Боргу и Желде… Ты — словно ядовитый сорняк, губящий всё вокруг себя. А также ты отравил жизнь и Солейн. И чтобы этот вопрос больше не поднимался между нами, я сразу хочу предупредить тебя. Солейн никогда не будет твоей женой! Я надеюсь, ты это поймёшь и примешь. Если нет — тебе же хуже! И ты никогда больше не появишься в Танне — разве что на заседаниях Стола. Но и тогда я не позволю тебе жить в замке — хватит с тебя и постоялого двора!

— Не беспокойся, теперь у меня есть свой дом! Что же касается Солли… Ещё увидим!

— Да я лучше выдам её замуж за малого, что чистит выгребные ямы! Ты и на полёт стрелы к ней не приблизишься, щенок!

В гневе Давин бывал страшен, а потому Увилл вовремя спохватился. Чего доброго, этот здоровяк с его исковерканными понятиями о чести и добре ещё пришибёт его здесь, чтобы снять груз с души! Говорить с ним сейчас в таком тоне было равносильно тому, что тыкать веткой в морду раненого медведя. Сейчас Увиллу было бы лучше держаться подальше, по крайней мере, пока Давин не остынет.

— Я тебя понял, — вставая, произнёс он. — И пусть даже ты делаешь это не ради меня, а только лишь ради Камиллы, я всё равно благодарен тебе. Прощай.

И он поспешно вышел, оставив разъярённого Давина в одиночестве.

***

Болтовня служанки доставила Увиллу немало неприятных минут. Проклятая баба, должно быть, рассказала о случившемся то ли Боргу, то ли Желде, да ещё и снабдив, вероятно, собственными размышлениями. Те, конечно же, не преминули передать всё своим дядьям, и в первую очередь — Давилу.

По счастью, лорд домена Латиона не отличался такой же крепостью характера, какую мы наблюдали у Давина. Он не решился поднимать открытый скандал и прямо обвинять Камиллу в убийстве — возможно, опасался ответных ударов со стороны Увилла и Давина, а может быть не мог до конца сам поверить в вероятность такого варианта. Ведь у него, в отличие от того же Давина, не было твёрдых доказательств, указывающих на это.

Однако шепотков, гуляющих по замку, и без того хватало, чтобы лишить Увилла сна. Что же касается самой Камиллы, то она, кажется, была близка к тому, чтобы наложить на себя руки. Бедная девушка практически ничего не ела и, кажется, ещё меньше спала. Целые дни она проводила в своей комнате, почти не вставая с постели.

Ещё глубже в какую-то нору забилась и сама служанка Алита. Вероятно, она уже горько раскаивалась в своей невоздержанности, ведь теперь у неё был новый хозяин, и у этого хозяина были все основания быть ею недовольным. Возможно, она не ожидала подобного развития событий, хотя в это сложно поверить, учитывая, что она, похоже, заговорила уже после похорон Даффа. Вероятно, именно это внезапное для неё появление Увилла и навело Алиту на некоторые мысли.

Но пока что новому хозяину Колиона было не до неё. Увилл решал — как лучше ему поступить. Не будь в дело вмешана Камилла, он бы наверняка решился на большой блеф и сделал бы гласными эти шепотки под лестницами. Одной из отличительных особенностей характера Увилла было то, что он, придумав ложь, со временем сам начинал свято в неё верить, а потому ему не составило бы труда убедить всех в своей невиновности.

Но он знал, что Камилла этого не выдержит. Его несчастная сестра не была столь искусна во лжи, и не могла придумывать для себя оправдания. Первый же прямой вопрос сразу убедил бы всех сомневающихся. И потому Увилл понимал, что этого ни в коем случае нельзя допустить. Камилла должна быть спрятана ото всех и должна помалкивать.

К счастью, он был уверен в молчании Давина. Старый дурак при всех его чудных представлениях о чести, ни за что не причинит вреда Камилле, а стало быть, он безопасен. Более того, он может послужить Увиллу и своеобразным щитом. Пока ещё никто, похоже, не знает об их размолвке, и до тех пор многие поостерегутся искать ссоры с Увиллом, опасаясь, что это сделает их врагами лорда Олтендейла.

В конечном итоге Увилл ограничился лишь одним разговором, но зато ни с кем иным, как с Давилом Саваланом. Поскольку всё семейство покинуло замок после изгнания Борга и Желды, Увиллу пришлось отправиться для этого в город, где Давил с остальными проживали в гостинице. По счастью, богачи Саваланы могли позволить себе жить каждый в отдельной комнате, сняв почти весь верхний этаж, что давало возможность поговорить с Давилом наедине.

Впрочем, приезд Увилла наделал некоторого шуму, так что братья Давила прознали о нём, но молодой лорд Тионит сразу же дал понять, что желает разговаривать лишь с главой семейства, равным ему по статусу. Давил был вынужден согласиться с этим и велел братьям выйти.

— Я всё же хотел выразить свои соболезнования по поводу смерти Даффа, — произнёс Увилл, глядя на набычившегося Давила. — У меня не было причин любить вашего брата, но мне жаль, что он умер.

— Неужели? — с ненавистью в голосе спросил Давил, однако же, воздерживаясь от открытых обвинений.

— Да. И ещё я хотел бы поговорить о тех абсурдных слухах, что распускает прислуга. Лорд Давил, вы знаете, что я враждовал с вашим братом, и я никогда этого не скрывал. Но неужели вы способны подумать, будто бы моя сестра Камилла способна была отравить Даффа? Вы, наверное, не слишком хорошо её знали, но спросите у ваших племянников. Уверен, они подтвердят, что Камилла — кроткая девушка, за всю свою жизнь не причинившая вреда ни единому живому существу.

Мы уже говорили о том, что Увилл умел поверить в собственную ложь. Вот и сейчас в его глазах было столько искренности, что они почти смогли бы обмануть и самого Давина. И уж подавно на это должен был купиться Давил.

— Я и не воспринимаю на веру все пересуды, что слышу от дворни, — проговорил наконец он. — Ты мне очень не нравишься, парень. Ты вечно лезешь туда, куда не нужно, и ты много раз пытался нанести болезненные удары моей семье. Ты лишил моего племянника вотчины своими грязными интригами с местными продажными дворянчиками, и если бы была возможность наказать тебя за это — я бы ею воспользовался. Но я — человек чести, и не стану использовать в этой борьбе клевету. Ты — гнусный и хитрый хорёк, парень, но ты не убийца. Такие как ты только лишь и способны плести интриги, прячась в тёмных чуланах. И уж подавно я не считаю убийцей твою сестру. Она — славная девушка, виновная лишь в том, что у неё есть такой брат.

— Что ж, если так, то давайте тогда впредь не будем лезть в дела друг друга, и станем жить каждый своей жизнью, — кивнул Увилл, спустив Давилу и «хорька», и прочие нелицеприятные высказывания. — Если вы не станете строить мне козни, то и я с радостью позабуду о вашем существовании.

— Если я захочу нанести тебе удар, юноша, то не стану «строить козни». Я ударю так, что ты сразу это заметишь.

Увилл кивнул, обозначая одновременно и согласие, и прощание, после чего вышел. На душе его стало значительно спокойнее.

***

Давин, как ни странно, уезжал из Колиона самым последним из лордов. Казалось бы, сама земля здесь жгла ему ноги, и всё вокруг напоминало о мерзости Увилла, и однако же он медлил. Ему не давала покоя судьба Камиллы. Он ни разу не видел девушку после погребения. Она не появилась даже на день ступления, и Увилл сухо объяснил её отсутствие нездоровьем и крайней слабостью.