Впрочем, это был, наверное, едва ли не единственный серьёзный недостаток Увилла в глазах Давина. Во всём прочем он был идеальным сыном — в меру послушным, понятливым и любящим. И именно поэтому лорд Олтендейл вполне благосклонно воспринял тот факт, что между Солейн и Увиллом, похоже, развивается симпатия, выходящая за рамки братской любви.

Это случилось примерно за четыре года до смерти Лауры. Солли к тому времени было уже почти пятнадцать, Увиллу — двадцать два или двадцать три. Как мы знаем, их отношения были тёплыми всегда. Увилл, ещё будучи ребёнком, с упоением возился с малышкой, особенно после того, как умерла Кара. Он словно пытался заполнить образовавшуюся пустоту вокруг девочки, хотя, говоря откровенно, та не слишком-то тяжело переживала потерю матери.

Долгое время их взаимная приязнь ничем не отличалась от приязни между старшим братом и сестрой. С возрастом Солейн, как и все прочие, подпала под действие той ауры, что окутывала Увилла. Её любовь превратилась в поклонение, почти в благоговение. Даже Давин, кажется, не был для неё столь авторитетен, как брат. Увилл же охотно принял это, возомнив себя, должно быть, кем-то вроде покровителя для малышки Солли.

Когда Солейн исполнилось лет десять-двенадцать, Увилл был уже, по сути, взрослым мужчиной, частенько пропадавший где-то по делам отца. Он ездил на заседания Стола вместе с Давином, посещал вассалов, изредка участвовал в небольших приграничных стычках. Однажды он даже возглавил отряд в восемь сотен мечей, который Давин отправил в помощь лорду домена Бейдина, который также имел проблемы с Чести Диввилионом.

В это время Солейн и Увилл, казалось, несколько отдалились друг от друга. Они всё также радовались каждой случайной встрече, которые, правда, случались теперь куда реже. Увилл всё так же видел в подрастающей Солли ту самую малютку, а потому и вёл себя с ней соответственно. Она же, в свою очередь, уже считала себя взрослой, поэтому с досадой относилась к подобным проявлениям.

И вот, развившись уже во вполне взрослую девушку, Солейн стала испытывать к Увиллу новые чувства. Детское благоговение переросло в нечто большее. Естественно, Солли знала, что Увилл не является её родным братом, хотя до недавних пор не придавала этому факту никакого значения, ведь они росли вместе с самого детства. Теперь же вдруг это стало для неё чрезвычайно важно.

Увилл был хорош собой. С возрастом он стал всё больше внимания уделять внешности, ухаживая за волосами, достаточно регулярно принимая ванну. Как только у него стали расти волосы на лице, он отпустил небольшую бородку, которая придала какой-то строгости его лицу и добавила привлекательности. Не говоря уж о харизме, о которой мы упоминали много раз, и которая проявлялась всё больше по мере его взросления.

И вот сердце Солейн, которая была лишена возможности общаться со знатными мальчиками своего возраста, выбрало для себя объект первой девичей любви. Долгое время Солли стеснялась этого выбора, ведь в разговорах она ещё продолжала называть его братом, а потому вспыхнувшее чувство казалось ей чем-то постыдным и греховным.

С этого времени она начала избегать встреч с Увиллом, замыкаться в те редкие моменты, когда они оказывались наедине и он пытался затеять какой-либо разговор. Всё это происходило зимой, когда Увилл практически безвылазно находился в замке, а потому через какое-то время даже столь самовлюблённый человек как он, заметил неладное.

Дело было ранней весной, и Солейн было уже почти пятнадцать. Из девочки с необычайно худенькими ручками и ножками она превратилась в девушку, чьи формы с каждым днём приобретали всё больше женственности. Она была вполне красива той свежей красотой, которую дарует ранняя юность.

До сих пор Увилл не слишком-то интересовался противоположным полом, сводя дело к коротким интрижкам с несколькими дочками тех вассалов, что проживали в самом Танне. Сызмальства зная себе цену, Увилл не обращал внимания на молоденьких смазливых служанок и простолюдинок — они словно и не существовали для него. Так что к своим двадцати годам он имел не много опыта общения с девушками.

Увилл стал допытываться у Солли, чем он так её обидел, что она сторонится его. Девушка долгое время, сколько могла, избегала разговора, находя тысячи причин и отговорок. Наконец Увилл, со свойственной ему самоуверенностью и верой в собственную правоту, сделал самую простую вещь — он просто схватил Солейн в охапку и затащил в свою комнату, дверь которой запиралась на ключ.

Он объявил сестре, что она не выйдет отсюда, покуда они не объяснятся. Солли, возмущённая подобной бесцеремонностью, сперва не на шутку разозлилась, но Увилл умел быть убедительным. Его странный магнетизм действовал не только на хмурых воинов, но и на молоденьких девушек.

В конце концов Солейн, измученная переживаниями от неразделённой любви и пока ещё лишённая жеманства благородных дам, набравшись мужества, выпалила всё как на духу, после чего расплакалась от стыда и облегчения одновременно.

Нужно сказать, что Увилл воспринял это как должное. С самооценкой у парня явно было всё в порядке, и в том, что в него влюбляются молодые девушки, он не видел ничего удивительного. Правда, до сих пор он не смотрел на Солли иначе, чем как на сестру, и разве только это смогло слегка смутить его. Откровенно говоря, даже не слегка. В тот момент он не нашёл, что сказать. Постояв немного, глядя на сотрясающуюся в рыданиях Солейн, он молча вышел, оставив её в своей незапертой комнате.

Какое-то время они не виделись. Увилл пытался понять, как ему лучше поступить. С одной стороны, он опасался, что связь между ним и Солли может быть осуждена обществом, хотя никаких формальных предпосылок к этому не имелось. С другой, после того разговора он словно взглянул на неё по-новому и увидел красивую и интересную девушку на месте младшей сестрёнки. И понял, что эта девушка желанна для него.

Сближение произошло как-то само собой. Просто в какой-то момент времени они перестали сторониться друг друга и вновь стали больше времени проводить вместе. Увилл обошёлся без высокопарных слов — по правде говоря, он и вовсе обошёлся безо всяких слов. Всё происходило как-то само собой, и через некоторое время дошло до первого поцелуя. Дальше Увилл заходить не решился — он понимал, что Давин спустит с него все шкуры, если тот посмеет опорочить его дочь.

Тайное недолго оставалось тайным. Замок был не настолько велик, чтобы через некоторое время слуги не заметили странностей в отношениях молодых хозяев. Об этом стали шушукаться, но, правда, без осуждения. Дворня души не чаяла в юной хозяйке и молодом хозяине, и все сходились в том, что лучшую пару сложно себе представить.

Неудивительно, что в конце концов эти слухи дошли и до Давина. Однако, как уже было сказано выше, он не только не разозлился, а даже обрадовался произошедшему. Если бы он даже выбирал сам, то вряд ли придумал для Солейн партию лучше, чем Увилл. Естественно, до сих пор он никогда и не задумывался об этом, временами даже забывая, что юноша не является ему родным сыном. Однако теперь он словно бы прозрел.

Женитьба Увилла и Солейн волшебным образом решала бы все династические проблемы. Давин частенько задумывался о судьбе дочери. Он понимал, что даже если бы не объявил Увилла своим наследником, вряд ли отдал бы домен в её руки, ведь поблизости всегда мог оказаться кто-то вроде Даффа. Теперь же её судьбой должна была стать участь жены кого-то из его вассалов. Так неожиданно вспыхнувшая в детях страсть была ему очень на руку, ведь теперь ветвь Олтендейлов, пусть даже и под именем Тионитов, продолжит владеть землями Танна.

Однако же Давин, конечно, не мог пустить это дело на самотёк. Он тут же вызвал Увилла и задал ему прямой вопрос. Увилл и не подумал увиливать, тем более что ничего предосудительного, как мы уже говорили, он не делал. Так что оба остались вполне довольны разговором, причём неясно было даже — кто радуется больше.

С этого времени Увилл и Солейн уже не таились. Никаких официальных объявлений Давин не делал, но вскоре все как-то узнали, что у наследника домена Танна появилась невеста. Причём новость эта распространилась и за пределы домена — через пару месяцев Увилл получил радостное письмо от матери и сестры, где они поздравляли его с удачным выбором и желали всяческих благ. На него он не ответил, как не отвечал и на другие редкие послания из Колиона.