Родреан, принц-наследник, был человеком ловким и сильным – и он, и трое матросов, и пара его друзей без проблем добрались до берега на шлюпке. Однако сильный ветер поднимал брызги так высоко, что до суши все добрались промокшими до костей и ужасно замёрзшими.
Обычная, казалось бы, простуда вскоре приковала принца к постели, из которой он уже так и не выбрался. Обширное воспаление лёгких привело к тому, что однажды Родреан просто задохнулся во сне. Так империя лишилась наследника трона, а император Деонед – сына.
У Деонеда было ещё трое детей – две дочери и сын, Рион, которому на тот момент исполнилось пятнадцать. Именно на его хрупкие (в прямом смысле слова) плечи теперь рано или поздно должно было лечь бремя власти. Однако Родреан и Рион были полными противоположностями друг другу.
Старший очень напоминал отца и деда – здоровенный медведь, решительный и смелый, предпочитающий кулаки любым другим аргументам в споре. В неполные шестнадцать он уговорил отца разрешить ему отправиться в приграничье на целых два месяца. Причём выбрал он не более или менее обустроенный Бейдин, а направился прямиком в Колион – убогий городишко, затерявшийся среди многовековых дубрав.
Он полностью поддерживал отца в его решениях, иногда проявляя в этом почти религиозную убеждённость. За четыре года до смерти он уже самостоятельно возглавил один из походов против прианурцев, когда те особенно стали досаждать колонистам. В общем, отец был абсолютно убеждён, что после его смерти государственные дела попадут в правильные руки, мало чем отличающиеся от его собственных.
Другое дело – Рион. В раннем детстве мальчик перенёс тяжёлую болезнь, которая сделала его слабым и болезненно худым. Обычные мальчишеские забавы были ему недоступны ещё и в силу того, что Рион был удивительно неуклюж. В девять лет он едва не отсёк себе четыре пальца на правой руке отцовским кинжалом, который он, взяв поиграть без спросу, нечаянно выронил из рук и попытался поймать на лету, ухватившись за лезвие. В итоге было очень много крови и криков, а мизинец и безымянный пальцы на правой руке принца так и не смогли полностью восстановиться, так что он ими почти не владел.
И так у младшего принца было всегда и во всём. В общем, трудно было представить себе двух более непохожих друг на друга братьев, чем Родреан и Рион. И если старший тяготел к сражениям и свершениям, то младший ничего так не любил, как забиться под одеяло с книгой. Причём книги он выбирал себе не по возрасту – никаких приключений, походов и войн. Риона привлекала религиозная философия. А ещё (и это нередко приводило отца в бешенство) он живо интересовался историей лиррийского народа, и особенно – его культурой.
Внезапная смерть принца Родреана моментально пошатнула кажущееся вполне определённым будущее Кидуанской империи. Уже весьма немолодой император Деонед вряд ли проживёт достаточно долго, чтобы завершить всё задуманное. Он уже и теперь довольно часто недужил – особенно подводили императора желудок (доставшийся, видимо, по наследству от отца) и ноги. Но именно теперь было ясно, что умирать в ближайшее время он просто не имеет права.
Долгие годы Деонед практически не замечал принца Риона – тот редко выбирался из своих покоев, а отец, хотя и любил младшего сына, однако же нечасто уделял ему внимание. Можно сказать, что на мальчика просто махнули рукой – поскольку быть императором ему было не суждено, то его занятия и взгляды мало кого волновали. Более того, для единоличной власти императора слабый и безвольный младший брат даже на руку – меньше вероятность заговоров и переворотов. Однако теперь всё изменилось, и отец, оплакав старшего сына, всерьёз взялся за младшего.
Увы, но внезапный наследник трона, бесцеремонно выдернутый суровой отцовской рукой из мира своих фантазий, не слишком-то поддавался перевоспитанию. В этом тщедушном, кажущемся полупрозрачным тельце таился на удивление крепкий дух, не страшащийся вступать в противоборство с человеком, подобным императору.
На каждое поучение Деонеда у Риона было своё возражение, высказываемое с непосредственностью человека, привыкшего к отсутствию дисциплины. С максималистской безапелляционностью молодости принц то и дело брался пояснять своему родителю и монарху, в чём тот был неправ. И это неизменно выводило императора из себя. Деонед ни разу не произнёс этого вслух – он даже боялся признаться в этом самому себе, однако же где-то глубоко в душе он, вероятно, сожалел, что Чёрный Асс отнял у него толкового старшего сына и, словно в насмешку, оставил младшего, бестолкового.
***
Император Деонед скончался в почтенные для людского племени шестьдесят семь лет. Отцовский трон достался двадцатишестилетнему принцу Риону. Минувшие одиннадцать лет не прошли бесследно – Деонед сумел-таки вбить в голову наследника кое-какие идеи, позволявшие надеяться на то, что государство не рухнет в пучину хаоса тут же после его смерти.
Надо сказать, что наследство молодому императору доставалось не самое простое, хотя, справедливости ради нужно отметить, что отец его получил страну в ещё более сложном положении. Однако же лишь слепец не замечал, что восточное приграничье превратилось в бездонную яму, в которую империя ежегодно выбрасывала огромное количество средств.
Однако же на палатийских холмах было ещё неспокойнее чем прежде, и два мятежных вождя прибрежных племён уже объявили о неповиновении завоевателям, а вскоре к ним вполне могли присоединиться и другие. Увы, но экономика огромной империи была истощена, так что несколько лет назад пришлось пойти на беспрецедентную меру – снизить вес золотой рехты и, главное, серебряного стравина[46].
Предполагалось, что это никак не скажется на стоимости монет, но на деле всё оказалось совсем иначе. Сперва саррассанские купцы отказались принимать новые монеты по прежнему курсу, требуя надбавки примерно в десять процентов от прежней цены, а затем и собственные торговцы принялись активно поднимать цены. Не помогали никакие меры – когда государство попыталось было силой и устрашением заставить купцов держать прежние цены, то добилось лишь того, что товар стал просто исчезать с рыночных прилавков. Последствия могли бы быть гораздо катастрофичнее, если бы денежная реформа коснулась ещё и медных оэров, но медь, по счастью, не была в таком дефиците.
В конечном итоге власть была вынуждена смириться и с повышением цен, и с недовольным ропотом подданных. Амбиции Деонеда, считавшего проблемы в Пелании личной неудачей, заставляли его и дальше продолжать невыгодную для бюджета империи политику. Он бесконечно говорил о всех тех преимуществах, что даст Кидуе контроль над Прианурьем, однако всем было очевидно, что преимущества эти коснутся в лучшем случае их детей, а то и внуков.
Таково было наследство, оставленное императору Риону. И теперь, не чувствуя более между лопаток тяжёлого неодобрительного отцовского взгляда, он вдруг стал смотреть на ситуацию иначе чем раньше.
Первым же серьёзным указом он приостановил выделение средств на благоустройство приграничных территорий, считая, что эти деньги больше пригодятся здесь. С востока были отозваны сразу пять легионов, оставив охрану границы на попечении всего четырёх оставшихся, да и те располагались вблизи более-менее освоенных Колиона и Бейдина. Значительная часть границы империи вновь оказалась почти незащищённой.
Те немногие переселенцы, что рискнули осваивать эти земли, почувствовали себя брошенными. И дело даже было не в том, что теперь их некому было защищать – многие хутора и так располагались в местах, куда не ступала нога легионеров. Просто новый государь как бы давал понять, сколь мало интересует его Прианурье вкупе со всеми теми, кто там жил.
Исход колонистов не был массовым – многие уже худо-бедно обжились на новых землях, а большинству просто некуда было возвращаться. Однако же кто-то возвращался, и теперь городские улицы полнились слухами о жестоких прианурцах, топящих своих детей в водах священного для них озера Симмер, о бескрайних лесах – не величественных дубравах, подобных тем, что покрывали Лиррию, а гнилых топях, в которых словно не росло ничто живое, а главное – о том, как, благодаря последним переменам, они лишились всего, что имели.
