И вот каково же было его удивление, когда не так давно он вдруг увидел своего бывшего центуриона второго ранга, ошивающегося неподалёку от казарм легиона. У Кола была очень запоминающаяся внешность, так что бывший подчинённый без труда его узнал и тут же подошёл поболтать.
Кол довольно скупо отвечал на расспросы Дакноса, тем более что он сам его почти не помнил, ведь тот был простым легионером, да ещё и лет на семь моложе, однако не стал скрывать, что в жизни его затянулась чёрная полоса, и что он не прочь был бы вновь поступить на службу, если это возможно. Надо сказать, что у Кола бы не было совсем никаких шансов в любое другое время. Но теперь в Латионе постоянно проходили новые доборы добровольцев, в том числе и в Седьмой легион, пощипанный варварами на севере. Но даже теперь Колу крупно повезло – удача не то что улыбнулась ему, она прямо-таки расцеловала его в макушку.
Колу повезло, что его заметил Дакнос, который сохранил о нём добрые воспоминания. Ему повезло, что, как оказалось, кроме центуриона в легионе служило некоторое количество ветеранов, вспомнивших славные деньки нынешнего пьянчуги. И то сказать – Седьмой Коррэйский ревностно заботился о «чистоте крови», так что любому другому завсегдатаю трущобных кабаков здесь мигом дали бы от ворот поворот.
В общем, прознав о том, что Кол вновь мечтает надеть кирасу легионера, Дакнос не успокоился, покуда не добился не только его зачисления в легион, но и зачисления именно в свою центурию. Они довольно быстро сдружились, хотя, к чести Кола, он весьма щепетильно соблюдал субординацию в служебное время.
Центурион, признаться, поначалу частенько переживал из-за того, что поручился за пьяницу. Однако Кол очень скоро показал, насколько беспочвенными были эти переживания. Дакносу это казалось невероятным, но Кол действительно со времён их первой встречи ни разу не пригубил даже пива. Учитывая, сколько лет беспробудного пьянства было за его плечами, не верилось, что он просто взял и перестал пить, словно выбросив пагубную привычку как какую-нибудь ненужную вещь.
Ну а спустя каких-нибудь пару недель случился этот поход против Ведьмы севера. Кол быстро адаптировался к строевой жизни, и через какое-то время у него иной раз возникало странное чувство, будто бы и не было того пласта жизни, что прослойкой разделил его службу в легионе на «до» и «после». Он словно вспоминал тяжёлый сон, пьяный угар, и даже не верилось, что всё это было с ним.
Особенно грело душу то, что вокруг него теперь были не подонки городского дна – бездомные, шлюхи и мелкое жульё, а воины, настоящее боевое братство, готовое в любой момент подставить мощное, закованное в медные латы плечо.
В погоне за Симмерской ведьмой особенно не поспешали, словно кто-то из начальства очень хотел опоздать. Так оно и вышло, только вот, к немалому изумлению подошедших латионцев, финал истории оказался не таким, как ожидалось. Взирая на груды опалённых гоблинских тушек, над которыми вились уже тучи воронья, легионеры поняли, что Палатий в этот раз справился без них. Собственно, сами легионеры этому были только рады, но вот командование заметно приуныло, почувствовав себя едва ли не обманутыми.
Растерянно потоптавшись на месте, латионцы так и не встретили ни одного человека. Несмотря на то, что палатийская разведка всё ещё шерстила окрестности в поисках пропавшей ведьмы, они все, как правило, старались держаться подальше от поля битвы, над которым уже витал дух разложения, так что подходить близко было не только неприятно, но и опасно. В итоге, не зная, что делать дальше, легат Тофино, командующий легионом, скомандовал марш на запад. В данных ему ранее инструкциях легиону предписывалось поступить в распоряжение командования вооружённых сил Палатия, так что Тофино решил двигаться в Шинтан.
Примерно через сутки марша они достигли небольшого городишки, где как раз наткнулись на основные части той самой «Армии возмездия», которые сполна наслаждались обожанием мирного населения, поэтому не особенно спешили туда, где им с высокой долей вероятности предстояло погибнуть. Отсюда в Шинтан был послан голубь, извещающий о латионском легионе, однако, как мы знаем, это было не более чем подтверждением, поскольку в столице не только знали об этом, но и уже пообещали этот легион в помощь генералу Шэндору.
У латионцев велик был соблазн остаться и разделить радушие и уют этого городишки с палатийскими войсками, но местные жители, несмотря на огромное уважение, которое они питали к латионским легионам вообще и к Седьмому – в частности, тут же дали понять, что не считают легионеров своими спасителями от гоблинской ведьмы. Выпрашивать подачки легат Тофино не привык, поэтому, переночевав, легион прямиком направился в Шинтан.
Нельзя не отметить, что местное население неизменно было весьма приветливо к именитому легиону. В каждой деревне, которую они проходили, на улицу выбегали детишки и бабы, а также те из мужчин, кто в силу разных причин пока что избегал набора. Эти деревни сейчас были переполнены беженцами с запада, поэтому жилось тут несладко и этим несчастным, и местным, на которых свалилось такое количество голодных ртов. Однако же, несмотря на это, многие люди тянули проходящим солдатам то краюху хлеба, то кружку молока, то пригоршню яблок. Латионцы же, глядя на всю эту окружающую убогость, сами иной раз делились с детворой частью своего пайка.
В Шинтане порядком уставшим пехотинцам тоже не дали возможности как следует отдохнуть, сославшись на сложную оперативную обстановку, хотя, опять же, как мы уже знаем, к тому времени положение на передовой вполне выправилось благодаря, в том числе, и вмешательству Мэйлинн. Пробыв в столице Палатия два дня, легион потопал к Шельдау. Именно на этом пути, лигах в пяти от города, мы и настигли его в начале нашей главы. Вернёмся же вновь на ту дорогу, к тому самому разговору, отвлёкшись от которого, нам пришлось совершить экскурс в историю.
Итак, обычная для скучающих в походе солдат шутливая словесная перепалка продолжилась, несмотря на то (а может, как раз благодаря тому), что к ней присоединился центурион Дакнос. Балагур Кол быстро стал любимцем в своей центурии: молодые глядели на него чуть ли не с благоговением, а те, что постарше, быстро наладили с ним дружеские отношения. В центурии, правда, было всего три-четыре ветерана, не считая самого центуриона, которые ещё застали Кола, но этого хватило, чтобы байки о бывшем центурионе второго ранга разнеслись по умам.
Однако, не вся молодёжь, замирая, заглядывала в рот Колу, когда он заливал очередную свою небылицу. Довольно быстро завязалась дружба между ним и двадцатитрёхлетним пареньком по имени Плинн. Это был долговязый белобрысый парень, смешливый и болтливый почти как сам Кол, который, в отличие от большинства своих сверстников, не лез за словом в карман всякий раз, как к ним обращался кто-то из старших.
Он не был задирой – напротив, скорее его можно было назвать добродушным. Да и вообще в легионе не любили держать камня за пазухой, равно как и лезть на рожон. Здесь старались сохранять ровную приятельскую атмосферу, необходимую тем, чья жизнь завтра может напрямую зависеть от сослуживцев. Так вот Плинну филигранно удавалось так отбрить любого, кто пытался сыграть шутку за его счёт, что хохотали потом все, в том числе и сам потерпевший. Конечно же, они с Колом были буквально обречены на то, чтобы стать друзьями. Друзьями, которые вечно обменивались колкостями.
– Сам ты белка, дура белобрысая! – с видом оскорблённого достоинства воскликнул Кол, замахиваясь, словно собираясь дать приятелю подзатыльника. – Я просто хотел сказать, центурион, что надоел уже этот лес и эта слякоть.
– Продрог наш Кол совсем, – сочувствующе произнёс Плинн. – Того и гляди – сопли в носу замёрзнут!
– Что ты знаешь о холоде, девочка? – тут же откликнулся Кол. – Я полтора года проторчал на самом побережье Серого моря! По сравнению с теми зимами этот холод – лёгкая прохладца!
– Ты удивишься, но мы тоже не так давно вернулись из-под Тавера! – парировал Плинн. – И если мы там не позамерзали к бесам собачьим, то лишь потому, что постоянно приходилось драться.
