Без особого труда друзья разыскали улицу Чайных Роз, а на ней совсем несложно оказалось найти нужный особняк. Он, действительно, выглядел совершенно нетронутым минувшими событиями, был аккуратно ухожен и чист. Даже газоны были тщательно очищены от опавшей листвы. Пройдя через кованую калитку, Кол постучал в массивную дверь.

Через небольшое время дверь открыл баинин, на неискушённый взгляд Кола ничем не отличимый от Пашшана. Он молча отошёл в сторону, пропуская гостей в дом. Колу удалось немного расспросить слугу и выяснить, что хозяин уже заходил, удостоверился в благополучии дома и слуг, а также в сохранности ценных бумаг, после чего вновь ушёл, просив передать, чтобы гости размещались в доме, мылись, ужинали и отдыхали. Мессир обещал вернуться до того, как они лягут спать.

Собственно, дважды просить никого из наших друзей не пришлось. Все они с огромным наслаждением приняли ванну, причём каждый из них сделал это в собственной комнате, где у каждого за небольшой перегородкой оказались большие деревянные бадьи, которые имеющиеся в доме слуге довольно быстро заполнили парящей водой и какими-то благовониями. Мэйлинн вообще казалось, что никакая сила больше не заставит её выбраться из ванны. Но даже Кол и Бин, довольно равнодушные к удобствам и гигиене, были на вершине блаженства.

Затем распаренные, порозовевшие счастливчики по одному спустились в гостиную, где их ожидал вполне изысканный ужин. Видно, слуги как следует готовились к приезду хозяина, поскольку совершенно очевидно, что эти припасы хранились в ледяных погребах заранее. К восторгу Мэйлинн, на столе стояла бутыль с настоящим коровьим молоком. Где в разорённом городе баинины умудрялись добыть молоко – осталось загадкой. Однако лирра особо и не спрашивала – довольно было того, что оно было. Несмотря на то, что друзья не так давно поужинали в «Песни малиновки», они немедленно воздали должное ужину в доме Каладиуса.

– В такие вот минуты я очень жалею, что у меня всего один рот и один желудок, – Кол откинулся на спинку стула, потирая туго набитый живот и одновременно с некоторой грустью разглядывая изобилие снеди, остававшееся на столе.

Бин, который, судя по всему, наелся так, что еда едва не вываливалась изо рта обратно, тем не менее мужественно сражался с куском сочного тыквенного пирога. Он понимал, что не может втолкнуть себя даже маленький кусочек, но также он понимал, что никогда не простит себе, если сейчас откажется от великолепного лакомства.

Мэйлинн, естественно, была более умеренна в еде, но и она сейчас сидела, откинувшись и чувствуя тяжесть в животе. Мысли после столь сытного обеда стали ленивыми, словно осенние мухи. И сейчас в голове лирры нехотя жужжала лишь одна мысль: как при таком постоянном изобилии еды и очевидном чревоугодии Каладиус оставался таким сухощавым? Неужели он добивался этого магическими практиками? В общем, хотя фигурку Мэйлинн десять опрошенных из десяти назвали бы идеальной, она всё равно чувствовала некоторую зависть к старому магу, который ежедневно мог баловать себя такими обедами и при этом не полнеть.

Сам объект зависти заявился, как и обещал, уже ближе к ночи. К тому времени друзья уже выползли из-за стола и с переменным успехом боролись со сном, утопая в мягких креслах гостиной. Что ни говори, а Каладиус был явным сибаритом во всём, что относилось к домашнему уюту.

Маг стремительно влетел в гостиную и самодовольно плюхнулся за стол. Не прошло и пары минут, как появились слуги, неся дымящиеся тарелки. Кол готов был биться об заклад, что слуги всё это время постоянно держали пищу на медленном огне, не давая ей остыть.

Каладиус жестом пригласил друзей к столу, но даже Бин с лёгким стоном покачал головой, не найдя сил подняться на ноги. По какому-то лишь ему одному известному правилу этикета, маг сперва набил полный рот еды, а затем заговорил:

– Ну что ж, всё в порядке! – конечно, из-за набитого рта это звучало совсем иначе. После этого волшебник замолчал, вынуждая собеседников самих спросить, что же, собственно, в порядке.

– Умоляю вас, мессир, пощадите наши несчастные головы, – театрально простонал Кол. – Что касается моей, то она целиком забита вкуснейшей жареной курятиной и тушёной картошкой. Я просто не могу сейчас воспринимать ваши намёки и решать ваши загадки.

– Что ж, так и быть, – ничуть не обиделся маг. – Тогда я просто сообщу вам, что все лекари и все санитары благополучно мною спасены. Хвала богам, никто из них не надышался киновари до смерти. Теперь их всех отпаивают моим лекарством. Через пару недель, или чуть больше, они будут в порядке.

С этими словами Каладиус отсалютовал троим товарищам бокалом прекрасного вина, тёмного настолько, что оно казалось почти черным и густым, как смола. Отпив добрую половину, маг с увлечением взялся за очередное блюдо. Глядя, с каким аппетитом он поглощает пищу, в Бине даже шевельнулось нечто вроде завистливого голода. Однако, как только он подумал о том, чтобы встать и подойти к столу, чтобы откусить от этого истекающего соком мяса или зачерпнуть полной ложкой густого наваристого гарнира, как его начало мутить. Так что, вздохнув, Бин продолжил сидеть, и вся его внутренняя борьба не выразилась даже в минимальном движении тела.

– Также спешу сообщить, что большое количество моего антисинивичного эликсира изготовлено фармацевтами по моему рецепту, – маг, было, для пущего драматического эффекта посмотрел на друзей сквозь бокал с вином, но поскольку разглядеть сквозь эту жидкость ничего не представлялось возможным, то он, чуть сконфузившись, поставил бокал на стол. – Эликсир раздают по всему Внутреннему городу и уже завтра все его жители будут пользоваться этим средством. Так что, можно сказать, синивица уже побеждена.

– А как же жители окраин? – спросила Мэйлинн, пристально глядя на мага.

– А что – жители окраин? – пожал плечами Каладиус.

– Но им ведь тоже необходимо это средство, – спокойно, словно не чувствуя пренебрежения в голосе мага, проговорила лирра.

– С этим трудно спорить, дорогая моя, – так же терпеливо ответил Каладиус. – Только вот ведь вопрос – как им доставлять это средство? Вы же сами видели, до какого градуса дикости дошла чернь. Они растерзают любого, кто высунется из Внутреннего города. Поэтому я убеждён, что не найдётся человека, который бы рискнул передать эликсир туда.

По лицу мага было видно, что, уже произнося последнюю фразу, он отчётливо понимал, какая реплика последует дальше. Внутренне Каладиус не замедлил обругать себя за то, что попался в подобную ловушку. Надо было уходить от темы, – запоздало думал он. Однако, слова были сказаны и ответные также не заставили себя ждать.

– Такой человек уже нашёлся, – спокойно и без рисовки, просто констатируя факт, сказала Мэйлинн. – Я.

– Ну зачем же, сразу вы, дорогая? – Каладиус явно чувствовал себя не в своей тарелке. – Думаю, у господина Паллаша найдутся люди, которые выполнят данную задачу.

– Вы только что сказали, что таких людей здесь нет, – припечатала мага Мэйлинн. – Кроме того, я не хочу, чтобы кто-то рисковал жизнью из-за меня. Если я решила доставить эликсир за баррикады, то и выполнять это должна я. Завтра же утром я планирую сообщить об этом командующему.

– Вот что же с вами такое, дорогая Мэйлинн? – скорее задумчиво, чем насмешливо проговорил Каладиус, пристально вглядываясь в лирру. – Откуда у вас такая паталогическая страсть помогать всем окружающим? Насколько я мог заметить за свои семьсот с лишним лет, эта черта совершенно не характерна ни для людей, ни для лирр, ни для гномов. Вы всегда были такой, или это пришло вместе с неудачным пробуждением?

– Когда мне было девять, служанка, убирающая нашу с Оливой комнату в Наэлирро, случайно зацепила зеркало – большое, дорогое зеркало, висящее на стене. Бечёвка, на которой висело зеркало, не выдержала, и оно упало и разбилось. Испуганная служанка, пытаясь убрать осколки, глубоко, до кости разрезала несколько пальцев на правой руке. Когда мы с Оливой вбежали в комнату, она рыдала, сидя на полу, а вокруг её руки растекалось кровавое пятно. И вот пока Ли причитала и закатывала глаза, я помогла служанке перевязать руку, затем я убрала осколки, а после этого сама убралась не только в своей комнате, но и в четырёх других, в которых бедная женщина не успела прибрать.