– Так я мог бы предложить вам ночлег в своей гостинице! – воскликнул мэтр Бабуш, хлопая рукой по стене.

– Что-то как-то не тянет это на гостиницу, – недоверчиво протянул Бин.

– Ну так потому, что вы смотрите на неё со стороны чёрного хода! Ежели вы сейчас завернёте за угол, то окажетесь на нашей славной площади Урожая, и оттуда будет центральный вход в мою гостиницу! Одну из лучших, не побоюсь сказать! Гостиница «Песнь малиновки» – приличная гостиница! В ней вы не встретите всего этого сброда, понаехавшего сейчас из Приречья. Отличные номера, мягкие постели, добрый стол – всё, что только можно представить! У меня как раз есть свободные номера!

Кол вопросительно посмотрел на лирру. Он видел, что хозяин гостиницы произвёл на неё не лучшее впечатление, поэтому решать предстояло ей. Но Мэйлинн чувствовала себя неважно, поэтому ей очень хотелось поскорее прилечь, так что она не стала привередничать. Она молча кивнула Колу.

– Мы примем ваше предложение, любезнейший, – проговорил тот.

Хозяин при этих словах просиял:

– Позвольте, я провожу вас, уважаемые господа! – залебезил он, выбегая вперёд. – Вот, пожалуйте, прямо сюда.

И действительно, фургончик выкатился на небольшую площадь. Теперь друзья видели и вывеску и богато украшенный вход в гостиницу.

– Прошу вас, любезные господа! – кланялся мэтр Бабуш. – Пожалуйста, входите внутрь! Сейчас мои конюхи позаботятся о ваших лошадях! Они ни в чём не будут знать недостатка! Такие превосходные скакуны! С ними будут обращаться, точно с королевскими!

Кол спрыгнул с лошади и помог спуститься Мэйлинн. Бин тоже уже был тут как тут. Они направились ко входу в гостиницу, когда Мэйлинн обратила внимание на девочку, державшую на руках ребёнка. Девочке на вид было не больше двенадцати, а ребёнку – едва ли больше годика. Девочка была одета в поношенное платье, которое несмотря на всю заботу о нем, видимо, доживало последние денёчки: в нём было полно прорех. Темные волосы были сбиты в один давно нечёсаный и немытый колтун. Она сидела прямо на мостовой, глядя перед собой невидящим взглядом. Машинально она покачивала младенца. Тот не спал, но и не шевелился, и даже не плакал. Он также безучастно смотрел куда-то на стену позади девочки, держа во рту большой палец. Было видно, что девочку заметно потряхивает то ли от озноба, то ли от голода. Но поскольку в начале месяца жатвы в Лоннэе ещё вовсю властвовало лето, то Мэйлинн предположила именно второе.

– Бедное дитя! Что с тобой? – подходя к девочке, спросила лирра.

– О, не извольте беспокоиться, сударыня! – тут же встрял мэтр Бабуш. – Это всего лишь беженка из Заречья. Они – сироты, пришли в наш город и теперь ошиваются вблизи моей гостиницы. Попрошайничают, а то, может, и приворовывают. А ну пошла прочь! – рявкнул он нищенке. Та вздрогнула, словно очнувшись ото сна, с трудом сфокусировала взгляд на разгневанном хозяине гостиницы, и вяло дёрнулась, пытаясь подняться на ноги.

– Да как вы смеете! – воскликнула Мэйлинн. Её лицо вспыхнуло, заливаясь краской гнева, а глаза засверкали так, что несчастный мэтр Бабуш даже стушевался. – Как вы смеете так говорить? Вы разве не видите, что она умирает от голода?

– Понимаете ли, сударыня, – с трудом подбирая слова, замямлил трактирщик. – Эти беженцы все получают субвенции от государства в качестве возмещения ущерба. Эта девчонка получит вдвойне, раз её родители погибли. Поверьте, хотел бы я, чтобы мне кто-то вот так вот за здорово живёшь отсыпал денег! Я ей не раз говорил, чтобы она шла к магистрату и оформила там заявление на получение субвенции. Но она, как видите, тупа, словно пробка…

– А вы бесчувственны, словно чурбан! – казалось Мэйлинн сейчас вцепится в волосы почтенного мэтра. – У несчастных малюток умерли родители! А вы так цинично об этом рассуждаете! О каких деньгах и этих ваших субвенциях вообще может идти речь?! Да неужели нельзя было хотя бы просто покормить их? Пусть даже и объедками! Это бы вам ничего не стоило!

– Может, и не стоило бы, да и то – как сказать… Объедки-то я скармливаю домашней птице, которую затем подаю на стол постояльцам. Но дело даже не в этом. Если сегодня я задаром покормлю одну попрошайку, завтра у моих дверей их будет сидеть уже две. Потом – четыре. А потом всё проклятое Приречье при каждом удобном случае будет за дарма столоваться у глупого добряка Бабуша! Знаю я этих нищих!

– Я не хочу оставаться в этой гостинице ни секунды! – отчеканила Мэйлинн, прожигая Кола таким взглядом, будто лично он был виноват и в гибели родителей несчастной девочки, и в самой войне, и в том, что мэтр Бабуш – такой отъявленный негодяй. Тот нехотя кивнул и, обернувшись, перехватил поводья своей лошади из рук расторопного конюха, который уже пытался отвести лошадей в конюшню.

– Воля ваша, прекрасная госпожа, – изменившись в лице и явно обидевшись проговорил мэтр Бабуш. – Да только вряд ли вы найдёте такую же достойную гостиницу, как моя. Я вижу, вы весьма утомлены дорогой и, должно быть, голодны. А на моей кухне как раз готов великолепный обед. Да и ценами я вас не обижу. Спросите кого угодно в квартале, каждый скажет, что мэтр Бабуш – честный человек. А если вас так огорчает судьба этой нищенки, то – так и быть, я прикажу вынести ей поесть.

– По-моему, он прав, Мэйлинн, – тихонько проговорил Кол на ухо лирре. – Ты неважно выглядишь, и тебе нужно немного покоя. Сразу видно, что у него хорошая гостиница. А то что он сам – сволочь… То и тут бы я поспорил. Он – обычный человек, как и большинство других. Мало кто готов вытаскивать оборванцев из петли или городской клоаки. Большинству на них просто наплевать. Тем более, что его, как налогоплательщика, конечно задевает, что его деньги идут на выплаты несчастным, обездоленным войной.

– Вы совершенно правы, милостивый государь! – подобострастно кланяясь, подхватил мэтр Бабуш, расслышавший последние слова. – Если и есть что-то, что выводит меня из себя, так это политика нашего короля в отношении этих грязных кочевников. Мы сидим, прошу прощения, поджав хвосты, когда они приходят, а затем просто платим тем, кто от них пострадал, – достойный буржуа, похоже, оседлал любимого конька и сейчас гнал его всё быстрее. – Двойные убытки! И всё это – налоги, налоги и ещё раз налоги, которые платят такие люди, как я! Вы не представляете, какой уютный и красивый город Лоннэй! Но сейчас его заполоняют беженцы, которые не хотят работать, а целыми днями либо попрошайничают, либо творят ещё чего похуже. А затем они уйдут, получив от государства деньги, и оставив после себя кучи мусора, нечистот и вшей! И так – до следующего раза!

Мэтр Бабуш наконец-то остановился и перевёл дух. Его лицо раскраснелось так же, как недавно у Мэйлинн, кулаки были сжаты, волосы торчали клоками, лысина блестела от пота. И это почему-то выглядело так забавно, что гнев Мэйлинн как-то сам собой растворился. Уж что она умела делать прекрасно, так это ставить себя на место других. И сейчас она вдруг поняла этого человека. А понять – это уже почти значит простить.

– Хорошо, хозяин, – сохраняя холодный тон, проговорила она. – Мы останемся в вашей гостинице, хоть вы и крепко меня обидели, – просиявший было Бабуш вовремя сделал скорбное, кающееся лицо. – Но только при одном условии. Эта девочка и её братик пойдут с нами. Мы оплатим их стол и постель, – продолжила лирра, увидев потемневшее лицо трактирщика. – И они останутся здесь на столько, насколько им это потребуется.

– Если вы готовы за них платить, то я не против, – выдавил из себя мэтр Бабуш. Было видно, что он недоволен, но, с другой стороны – деньги есть деньги.

– Пойдём со мной, милая, – протянув руку девочке, нежно сказала Мэйлинн. Та же просто смотрела на лирру, не понимая, что происходит. Тогда Мэйлинн, засмеявшись, подошла и подняла её, обняв за плечи. – Пойдём. Пока хозяин будет готовить нам обед и комнаты, мы помоем тебя и твоего братика. Найдётся ли у вас горячая вода? – обратилась она к хозяину таким тоном, словно она была королевой, а перед ней стоял проштрафившийся подданный.