— Вот же придумала, — расхохотался Джеффрис. "Давно я таких сказочниц не встречал".

— Акцент у нее не местный, — едва слышно заметил Мак-Карти, наклонившись к уху плантатора.

— Так она с севера, — отмахнулся тот.

— В первый раз слышу о рабыне с севера, которая бежит на юг, — недоверчиво подумал Мак-Карти. Он велел: "А ну пойдемте! Сейчас отвезем вас в Чарльстон, а потом разберемся".

Эстер вздернула голову и шепнула Констанце: "Все будет хорошо, не бойся".

— Я не боюсь, — блеснул из-под шали темный глаз. "А почему, они тут на людей с собаками охотятся, тетя Эстер?"

Девушка только вздохнула. Почувствовав плечом дуло мушкета, она медленно пошла впереди мужчин.

— И вот уже третий день мы тут сидим, — она рассматривала бесстрастное лицо Диббла. "Бедные люди, те, кто в бараках — они же там вповалку набиты. Я видела, когда мы во двор выходили. Констанца молодец, не плачет. Уже и друзей завела, вместе играют".

Диббл, будто очнувшись, откашлялся. "Вот вы, мисс Эстер, — усмехнулся он, — говорите — Амстердам, Париж, плыли вы сюда…, а как я это проверю".

— Я вам могу все рассказать, — измучено сжала губы девушка. "О Старом Свете…"

— Я вам тоже многое могу рассказать, — оборвал ее Диббл. "У вас ничего за душой — ни паспорта, ни писем каких-нибудь. Я подозреваю, что вы сбежали откуда-нибудь. Ребенок не ваш, — он тонко улыбнулся, — должно быть, какая-нибудь подруга вам его доверила. Черные так часто делают".

— Вы что, ослепли! — закричала Эстер. "Вы не видите, что у меня и девочки белая кожа?"

— Я продавал рабынь с кожей белее вашей, — лениво отозвался аукционист. "Вам надо доказать, что вы рождены свободной женщиной, иначе — он развел руками, — прошу меня простить, следуя нашим законам…"

— Ei incumbit probatio qui dicit, non qui negat, — выплюнула Эстер. "Невиновен, пока не установлено обратное. Или у вас тут этот принцип не действует? Позовите сюда раввина, и я вам все докажу…"

— Вам нужен — вы и зовите, — пожал плечами Диббл. Он добавил, все еще не сводя с Эстер глаз: "Не докажете — я вас через пару дней выставлю на аукцион, вместе с вашей девочкой. Видите, — он поднялся, — я поступаю очень человечно, мисс Эстер. В афишке будет написано, что вы по отдельности не продаетесь.

— А почему, — девушка отступила на шаг, — не на тот аукцион, что будет завтра? Я же слышала…, И как я пошлю за раввином, отсюда же не выйти?

— А это, — не отвечая на первый вопрос, рассмеялся Диббл, — уже ваши заботы, мисс Эстер, а не мои. Всего хорошего. Встретимся, когда у меня в руках будет молоток.

Когда ее увели, Диббл налил в бокал вина. Подойдя к мутному, засиженному мухами зеркалу, он отсалютовал себе: "Лучшая сделка года. Я так и знал, что закончу его с большой прибылью".

Констанца взяла палочку и строго сказала двум чернокожим ребятишкам: "Смотрите! Сейчас научу вас цифрам, до пяти".

— Как пальцев на руке, — грустно вздохнул высокий мальчик с клеймом на плече. "Мне мама показывала, я помню".

— А где твоя мама? — заинтересовалась Констанца, написав в пыли цифры. Дети сидели у колодца в центре двора, обнесенного каменной, высокой стеной. Деревянные ворота, ведущие на улицу, были закрыты и перегорожены цепями. Из низких бараков несло нечистотами и потом.

— Той неделей продали, — объяснил мальчик: "Ты не отсюда, я слышу. С севера, наверное".

Констанца задумалась, вспомнив карту. Девочка тряхнула рыжими косами: "Да, с севера. Моя мама умерла, и папа тоже".

— Лучше так, — заметила девочка лет шести, заглядывая к ней через плечо. "Когда их не помнишь. Плачешь меньше. Один и один будет два".

— Правильно! — обрадовалась Констанца и помахала рукой: "Вон и моя тетя. Я ее так называю, — объяснила девочка. "Еще у меня есть дядя, он в Индии. Он приедет сюда и нас заберет".

— Все так говорят, — сочно заметил мальчик с клеймом. "Только никто не приезжает. О, врачи пришли, — он указал на открывающиеся ворота.

Эстер посмотрела на старика и молодого мужчину, что входили во двор. Девушка похолодела: "Еврей. У него кипа. Господи, помоги мне, а если он не понимает ладино? Тогда попробую на идиш. А на английском нельзя говорить — не поверят. Хотя он должен знать святой язык, не может не знать".

Эстер медленно спустилась с крыльца конторы. Она пошла вслед за мужчиной — высоким, светловолосым, в простом сюртуке.

Уже у входа в барак Хаим обернулся, почувствовав чье-то дыхание сзади. Маленькая, изящная девушка вскинула огромные глаза. Быстро, глядя прямо на него, она выпалила: "Ана, таазор ли, ани йехудия".

Он все стоял, не в силах что-то ответить, любуясь ее лицом. Хаим услышал шепот да Сильвы: "Mozotros te ayudaremos".

— Gracias, — кивнула она и добавила: "Mi nombre es Esther".

— Хаим, — успел сказать юноша и пробормотал, провожая глазами ее черные локоны: "Доктор да Сильва, ну как же это…, Что она тут делает? Мы ей поможем?"

— Ты же слышал, я сказал, что поможем, — ворчливо ответил старик. Почесав в бороде, он подтолкнул Хаима: "Сначала осмотрим тех, кто завтра пойдет на аукцион".

— Я сейчас, — юноша поставил саквояж в пыль. Он догнал девушку и спросил: "Usted habla Inglés?"

— С акцентом, — ее губы, — темно-красные, свежие, чуть улыбнулись.

— Это все равно, — отчаянно сказал Хаим. "Мисс Эстер, — он посмотрел сверху вниз на тяжелые, заплетенные в косы волосы, — верьте мне, я сделаю все, все, чтобы вас отсюда высвободить".

— Верю, — ответила девушка, глядя в серые, большие глаза. "Верю, мистер Хаим".

В деревянном, с выкрашенными под мрамор колоннами, здании синагоги было прохладно. Хаим, присев на скамью, посмотрел на Ковчег Завета. Он вспомнил, как отец, стоя рядом с ним, поправляя очки, шепнул: "Ты только не волнуйся, мой мальчик, и все будет хорошо".

— До сих пор ведь могу ту главу наизусть прочитать, что на бар-мицве читал, — усмехнулся Хаим. Встав, чуть поклонившись, он протянул руку: "Спасибо, что согласились со мной встретиться, раввин Майер".

— Пойдемте, пойдемте, — радушно сказал высокий, с полуседой, ухоженной бородой, мужчина. "Пойдемте ко мне в кабинет, мистер Горовиц. Я так понимаю, — раввин открыл тяжелую дверь, — мы с вами будем говорить о радостном событии? Наверное, вы не захотите долгой помолвки, все-таки война…, - он чуть вздохнул.

— Я не для этого пришел, — Хаим опустился в кресло. "Раввин Майер, — он взглянул на мужчину, что устроился за большим дубовым столом, — я сегодня с доктором да Сильва был в аукционных бараках, в порту. Мы осматривали там, — Хаим поморщился, как от боли, — рабов. Туда случайно попала девушка, еврейка. Ее зовут мисс Эстер Мендес де Кардозо, она из Амстердама. Если вы сходите в контору аукциона, и подпишете заявление о том, что она рождена свободной, — ее сразу выпустят".

В кабинете наступило молчание. Хаим поправил кипу и посмотрел на тикающие часы, с еврейскими буквами на циферблате. "Ее и ее воспитанницу, — добавил юноша, — девочку трех лет от роду. Они плыли сюда из Старого Света и на них напали пираты".

Майер откинулся на спинку своего кресла: "Мистер Горовиц, у вас там, на севере, в Бостоне, в Филадельфии, — он пощелкал пальцами, — свои правила, а у нас — свои. Как я могу быть уверен в том, что эта девушка та, за кого она себя выдает?"

— Поговорите с ней, — недоуменно заметил Хаим. "Вы же из Германии, я помню. Она знает голландский язык, французский, немецкий. Идиш, ладино, и святой язык — тоже".

Раввин поднялся. Подойдя к окну, посмотрев на розовый закат, что освещал Чарльстон, он коротко ответил: "Я не могу подписать заявление, не увидев ее паспорта. Или хоть каких-то бумаг".