Она расстреляла их в упор. Кровь хлестала из разорванного горла коменданта, пахло пороховой гарью. Отряхнув руки, переступив через трупы, Джоанна коротко кивнула Боливару.

За воротами, убрав пистолет, она взяла под уздцы своего коня: «Мы будем собираться, генерал. Я приду к вам, принесу проект закона, и другие бумаги…, там почти все готово».

Он стоял, молча, а потом  ответил: «Я бы мог сам прийти, сеньора Хуана. Если вы…»

Джоанна взглянула в его смуглое, смертельно усталое лицо, -  виски были совсем седыми: «Хорошо, генерал. Жду вас к ужину. Не провожайте меня, - она подняла руку и легко вскочила в седло, - у вас дела, а мне надо в школу».

Боливар все стоял, провожая глазами узкую, стройную спину, белокурые, влажные, рассыпавшиеся по куртке волосы. Помотав головой, сжав кулаки,  генерал велел себе: «Нельзя, не смей…Она вдова твоего друга, твоего брата по борьбе, нельзя…».

-Господи, как одиноко без нее, - он услышал размеренный, колокольный звон, плывший над городом, мешавшийся с шумом дождя. «Ты ведь любишь ее, любишь, не обманывай себя, генерал. Еще с тех пор, когда ты приехал к ней, с вестями о смерти Лобо. Она ведь не плакала тогда, нет. Она позвала сына, и сказала ему: «Твой отец, Мишель, погиб за свободу простых людей. Будь всегда достоин его имени». Хуана, - шепнул он. «Хуанита…Она станет моей женой, моим товарищем, она всегда будет рядом. И маленького, - он ласково улыбнулся, - мы воспитаем вместе. Лобо был бы рад, я уверен».

Боливар пошел к берегу Ориноко, чувствуя сзади шаги своих офицеров. В Ангостуре было безопасно, но сейчас, стоя на мокрой траве берега, он решил: «Надо их в горы отвезти потом. Мигуэлю там лучше будет, здесь все-таки очень влажно, лихорадка, москиты…»

-Вечером, - сказал он себе. Заставив себя не вспоминать ее прозрачные, голубые глаза, белокурые, мягкие волосы, Боливар велел офицерам: «Пора возвращаться в ставку».

Дождь шуршал по крыше дома, звенел в водосточных трубах, в спальне было полутемно. Джоанна, затянулась сигаркой, лежа головой у него на плече: «Нет, Симон. Я не смогу быть твоей женой».

Он долго молчал, обнимая ее, тоже куря. Выпив вина, генерал тяжело спросил: «Это из-за венчания? Но ведь ты венчалась с Лобо, Хуанита. Он мне рассказывал».

Джоанна повернула голову и провела губами по его плечу, - смуглому, со шрамом от раны. Она вспомнила огонь в камине и свой голос: «Решила разжечь, генерал, очень сыро». Они сидели в креслах, напротив друг друга, Джоанна читала ему проект закона, Боливар делал пометки в своей тетради. Отложив карандаш, глядя на то, как играют отсветы огня в ее волосах, он сказал: «Я ведь не только за этим пришел, сеньора Хуана».

Женщина поднялась, и Боливар сразу же встал. Взяв его за руку, - он чуть вздрогнул,-  Джоанна шепнула: «Я знаю».

Не было ничего вокруг, кроме их дыхания, кроме сдавленного, сладкого крика, и сейчас Джоанна, потушив сигарку, целуя его, привлекая его к себе, ответила: «Нет. Я венчалась, потому что никак иначе нам было не пожениться, Симон. Если бы я тебя любила, я бы тоже обвенчалась с тобой. Или просто стала бы твоей подругой, до конца наших дней. Но я тебя не люблю, бесчестно, - Джоанна погладила его по голове, - бесчестно было бы тебя обманывать».

-Тогда зачем…, - он обвел рукой сбитые, измятые, пахнущие мускусом простыни. Не сдержавшись, генерал застонал сквозь зубы, - Джоанна скользнула вниз.

-Затем, - она подняла прозрачные глаза, - что даже сильные люди, Симон, нуждаются в помощи. Такие люди, как ты и я.

От ее волос все еще пахло дождем и порохом. Он внезапно усмехнулся и усадил ее на себя: «И сколько еще, Хуанита, ты мне будешь помогать?». Он нашел губами маленькую, белоснежную грудь: «Или я тебе?»

-Пока я не уеду, Симон, - серьезно ответила женщина. Джоанна тяжело задышала, почувствовав его руку. «Потому…, потому что мне надо начать в Старом Свете то, что ты начал здесь».

-Революцию, - утвердительно сказал Боливар. Джоанна, наклонившись, прильнув к его губам, кивнула. «Ты, - шепнула она ему в ухо, - ты еще встретишь ту, что тебя полюбит, Симон».

Тогда он ничего не сказал. Уже потом, баюкая ее в своих руках, обнимая, гладя нежную, теплую спину, Боливар попросил: «Не отказывайся от пенсии, Хуанита. Не ради тебя, ради него, - он махнул рукой в сторону двери, что вела в детскую. «Ради маленького Волка».

-Не буду, - Джоанна нашла его большую ладонь и поцеловала. «Спасибо тебе, Симон. Мишель…, он был рад, что я их расстреляла, - она потерлась растрепанным затылком о его грудь. Женщина задремала, так и оставшись в его руках.

-А я уже полюбил, - грустно сказал Боливар, когда она крепко заснула. Он так и лежал всю ночь, прикрыв глаза, не двигаясь,  изредка целуя ее мягкое плечо, слушая, как стучат капли дождя по крыше дома.

Марта окунула перо в чернильницу и написала своим тонким, четким почерком: «15 августа 1820 года, в Лондоне, на Ганновер-сквер, у сэра Майкла Кроу и его жены, леди Элизы - дочь».  Она промокнула бумагу. Прислушавшись, выйдя в коридор, женщина  толкнула дверь опочивальни.

-Второй день только и делает, что улыбается, - смешливо подумала Марта, глядя на пасынка. Майкл сидел на краю постели, изумленно смотря на то, как жена кормит девочку. Белокурые волосы Элизы были заплетены в косы, она ласково погладила младенца по темноволосой голове, Еще не видя мать, женщина тихо сказала мужу:

-Глазки зеленые будут, как у меня. Мэри, - она покачала сопящую дочь.

Роды были легкими, быстрыми. Мирьям, подняв ребенка, передавая его матери, рассмеялась: «А вы боялись.  Ты здоровая женщина, смотри, какую красавицу родила. Хоть и небольшая девочка, шести фунтов, а крепкая».

-Господи, - Марта тогда закрыла глаза, - как мне тебя благодарить? Четвертая внучка, а ведь Элизе сорок следующим годом.

Она внезапно, зорко посмотрела на Мирьям, -  поверх головы родильницы. Та незаметно, одними губами, сказала: «И там так же будет».

-Дай-то Бог, -  мысленно перекрестилась Марта. Они вернулись из Америки перед Пасхой. Тогда же дочь прислала письмо из Парижа. «Мы с Майклом венчаемся, мама, - читала женщина, - здесь, в посольстве, и в начале лета приезжаем домой».

Марта присела на кровать рядом с пасынком: «Я там объявление написала, для газет. Ты сходи, милый, отправь. Заодно прогуляешься».

Майкл все никак не мог оторвать глаз от лица жены. Она полусидела, опираясь на кружевные подушки, воркуя что-то, - тихо, ласково, и он подумал: «Мальчики взрослые совсем. Жан в Париже остался, в училище офицерском, Бенедикт на практике, в Корнуолле, на шахтах. Они и так порадовались, когда мы поженились, а теперь у них еще и сестренка появилась».

-Сейчас, сейчас, - он держал жену за руку. Элиза нежно улыбнулась: «Иди, милый. Ты и купаешь ее, и спишь здесь, приносишь мне маленькую. Иди, а потом отдохни. Мама со мной побудет».

Он искоса посмотрел на тещу - та встала и подошла к окну. Майкл быстро прикоснулся губами к мягкой щечке заснувшей девочки и поцеловал жену: «Люблю тебя».

Когда дверь за ним закрылась, Марта забрала девочку. Уложив ее в колыбель красного дерева, что стояла рядом с постелью, она смешливо сказала: «Хорошо, что вы в Париже поженились. В The Times, объявления об этом не было. Знаешь, - она наклонилась и обняла дочь, - всегда найдутся любители посчитать, сколько времени прошло между объявлением о свадьбе и объявлением, о рождении ребенка».

Элиза мгновенно, жарко покраснела и что-то пробормотала.

-Все хорошо, - ласково шепнула Марта, укладывая ее удобнее, подтыкая шелковое одеяло. «Ты поспи, милая, я документы принесла, поработаю, если Мэри проснется - подам ее тебе».

Дочь зевнула: «А как там Вероника? Тетя Изабелла письма не присылала?»

-Скоро родить должна, - спокойно ответила Марта. «Там хорошо, в Озерном Краю, воздух чистый, она правильно сделала, что еще на Пасху туда уехала. Мы с тетей Мирьям к ним отправимся, на днях, она принимать будет».