-Надо у мадам Дарю забрать почту, - Юджиния надела уличный, бархатный капор, накинула шубку из соболя.

-Это если я, конечно, смогу спуститься вниз, - мрачно добавила женщина. Сердце беспорядочно, отчаянно билось. Она глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, и пошла к двери.

Они еще ждали весточек из Иерусалима и Америки. В  Соединенных Штатах шла война. Анри сказал: «Дэниел на фронте, наверное. Доберется до Вашингтона, и нам ответит. И Майкл, скорее всего, воюет. А Мэтью и Джошуа в южных штатах, с ними связи нет».

Юджиния опустила голову вниз и коснулась кончиками пальцев засова. Она выскользнула на площадку, дверь с грохотом закрылась. Юджиния забилась в угол. Руки тряслись. Она постояла и медленно взялась за перила.  Оказавшись на первом этаже, женщина посмотрела на свои часики. Два пролета лестницы она миновала за сорок минут.

-Мадам де Лу! - услышала она веселый голос: «Почту не приносили пока. Однако, как вернетесь, должно быть, появится. Прогуляться решили?- консьержка расплылась в улыбке: «Погода сегодня отличная, и не скажешь, что Рождество через неделю. Возьмите, - мадам Дарю протянула ей лист, - доктор де Лу мне оставил. Это для вас, список магазинов, где он провизию покупает».

Юджиния посмотрела на его ровный почерк. Внизу было написано: «Я тебя люблю, помни это. Я всегда буду с тобой, Эжени».

Слеза покатилась по щеке, чернила расплылись: «Спасибо..., мадам Дарю..., Я, я ненадолго...»

-Гуляйте себе, - мадам Дарю открыла перед ней дверь подъезда: «Гуляйте, мадам де Лу, пожалуйста».

Она посмотрела вслед женщине: «Господи, красавица, какая. Только бледная очень. Ничего, еще расцветет. Повезло месье Анри, ничего не скажешь. Дети появятся..., - мадам Дарю вернулась к своему вязанию.

Юджиния медленно шла к церкви Сен-Сюльпис. Утро было светлым, ярким, по улице шныряли мальчишки с газетами, пахло жареными каштанами. Магазины открывались, над кварталом плыл колокольный звон. Она видела рыжие листья на брусчатке площади, толкающихся голубей, чувствовала на своем лице неяркое, зимнее солнце.  Юджиния остановилась у входа в церковь и заплакала.

Она сглатывала слезы, вытирая лицо ладонью в кружевной перчатке: «Господи, спасибо тебе, спасибо...». Прохожие, обходя ее, с удивлением смотрели на красивую, высокую женщину, что стояла, не двигаясь, рыдая. Она даже не замечала голубей, белых, серых, темных. Птицы, вспархивая, кружились рядом с ней, и пропадали наверху, в туманном, широком небе Парижа.

Дорога на холм была обсажена вишнями. Розовые, белые лепестки трепетали под теплым ветром с запада. Эту рощу высадил дед даймё. Дате Йошикуни усмехнулся: «Все равно люди ходят к хризантемам. Мой дед хотел, чтобы их путь пролегал под сенью сакуры, чтобы они могли любоваться ее цветением».

Сам дайме крест не срывал, в отличие от всех его предков, начиная с Дате Масамунэ. Он разводил руками: «Сколько их не выкорчевывай, Сатору-сан, они той же ночью появляются на своем месте. И так больше двух веков».

Бронзовые цветы всегда напоминали ему о волосах Марты.

-Не думай о ней, - велел себе Степан каждый день, поднимаясь сюда, на рассвете, стоя у белоснежных цветов, склонив голову. Посередине играл, переливался крест.

-Не думай, - повторял он, - ее больше нет. Она умерла, и Петенька тоже. 

Мужчина, незаметно, вытирал, слезы большой, жесткой ладонью: «Она говорила, пока мы вместе, смерти нет. Господи, дай им приют под сенью Твоих крыл».

В трюме корабля, очнувшись, он услышал мягкий голос, говоривший на китайском языке. Степан, при свете чадящей свечи, увидел разноцветные татуировки на руках, невысокого, легкого человека. Он низко поклонился: «Позвольте, господин, я принес ваши вещи». Степан принял от него дао. Человек передавал меч уважительно, держа обеими руками. Он взял мешок с книгой Достоевского. Степан провел пальцами по  шее. Крестик был на месте.

Голова болела. Степан почувствовал, как качает корабль, и тихо спросил: «Где я?»

Человек показал глазами на одеяло. Степан, вздохнув, прислонился к обшивке трюма: «Садитесь».

-Меня зовут Акихито, - он все кланялся.  Степан закатил глаза: «Садитесь. У вас папирос не найдется? И расскажите, наконец, что произошло, - он обвел рукой трюм.

Акихито потом, на Кюсю, задумчиво сказал Степану:

-Я не мог вам лгать, Сатору-сан, честь якудза этого не позволяет

Он коротко улыбнулся: «Спасибо вам, что решили мне не отрубать голову».

Степан тогда закинул руку за голову, затягиваясь самокруткой. Ему принесли табак, свежей, вкусной воды, еще горячего, ароматного риса и сырую рыбу.

-Палочками вы умеете, есть, - обрадовался Акихито. Степан буркнул:

-Я год в Китае провел, уважаемый. Меня вам продали, получается? - лазоревые, холодные глаза взглянули на него.

-Триады, - с готовностью ответил Акихито: «То есть, господин, они решили вас не убивать, а заработать денег».

Честь якудза не предполагала полной откровенности перед чужаком. Акихито успокоил себя:

-Я все сделал правильно. Не надо ему говорить о Ши, мы еще недалеко от Гонконга. С такого станется, он всем нам головы отрубит и повернет корабль обратно. Не человек, а гора.

Он был огромный, как медведь. Акихито никогда их не видел, но слышал рассказы тех, кто бывал на северных островах. Коротко стриженые, рыжие волосы еще пахли морской водой.

-Денег, - усмехнулся Степан, - мне, любезный, тоже надо их заработать. Мы с вами договоримся.

В трюме, он решил, что надо добраться до Лондона.

-Семья должна знать, что Марты больше нет, что кузен Питер погиб, - упрямо повторял себе Степан. Акихито поднял изящные ладони: «Господин, я только выполняю поручение. Вам надо выучить японский язык...»

-А вам, - сочно заметил Степан, - получить оставшуюся часть платы за меня, так ведь?

Акихито невольно покраснел.

-В общем, - сказал себе Степан, стоя у креста, - он довольно неплохой человек, Акихито-сан. Даже хотел мне какой-то подарок привезти.

Якудза появился в Сендае осенью, полтора года назад. Степан, к тому времени, обустроился в замке даймё. Для всех он был Сатору-сан, европейским инженером. Дате Йошикуне объяснил ему, что сторонники заключенного под арест Токугава Ёсинобу,  люди, которые хотят видеть Японию открытой страной, постепенно собирают войска, и знакомят самураев с западными тактиками ведения боя.

-В любом случае, Сатору-сан, - успокаивающе заметил даймё, - к тому времени, когда его светлость Ёсиноба поднимет восстание против нынешнего узурпатора, вы  будете далеко отсюда. С золотом, разумеется, - он стал колдовать над чаем.

Акихито тогда, прогуливаясь по саду, вместе со Степаном, развел руками: «Я хотел скрасить вашу жизнь, Сатору-сан, но мне не удалось. Простите, - якудза поклонился, - я виноват».

-Даже не буду спрашивать, что вы мне привезти хотели, - рассмеялся Степан. Из гавани дул свежий, соленый ветер. Он, как всегда, сказал себе: «Скоро. Скоро я уеду отсюда».

Денег было больше, чем достаточно, чтобы добраться до Сан-Франциско. Степан знал, что в Америке идет война, но ему хотелось повидаться с тамошними родственниками.

-Может быть, и повоюю еще, - неожиданно весело подумал он, - за северян. В России рабство отменили, наконец-то. И надо Феде письмо написать, обязательно.

Русские корабли в Сендай не заходили. Россия, как сказал Степану даймё, пока не подписала торгового соглашения с Японией.

-Мы хотим, - Йошикуни передал ему чашку с чаем, - чтобы вся страна была свободна для торговли, Сатору-сан, а не только несколько портов. Может быть, - темные, зоркие глаза внимательно осмотрели Степана, - может быть, вы решите еще немного побыть в Японии, помочь нам...

Степан вздохнул: «Ваша светлость, посмотрим, как все сложится. Пока загадывать незачем».

Тогда, в саду, Акихито проводил взглядом широкие плечи в темном, шелковом кимоно, два меча за поясом. Сатору-сан носил свой родовой клинок и короткий, вакиздзаси.