Вороны все метались над волглым, мокрым снегом. Петя, глядя на юг, опять перекрестился.

В роще было сыро, с ветвей деревьев капала вода. Петя, спешившись, тихо попросил: «Павел Иванович, если что, позаботьтесь, пожалуйста, о мадам де Лу. Это я на всякий случай говорю, - он, на мгновение, коснулся плеча полковника, - я знаю, что вы ее не бросите».

Синие глаза Пестеля спокойно оглядели заснеженное поле, что лежало перед ними. Полковник, взяв короткую подзорную трубу, буркнул: «Могли бы и не упоминать об этом, Петр Федорович. Вообще, - Пестель оглянулся на разбитую, узкую тропу, что вела вглубь леса, - не стоило ей сюда ездить. Но разве с ней поспоришь? - он усмехнулся, изучая поле и еле видные на горизонте крыши деревни. «У них артиллерия, - наконец, сказал Пестель, - сами убедитесь».

Петя посчитал пушки: «Два полка, не меньше. Может быть, Сергей Иванович прав в своих надеждах, может быть, они перейдут на нашу сторону».

Солдаты рассыпались по всему лесу. Пестель, будто услышав его, вздохнул: «Дело наше, Петр Федорович, почти безнадежное. Однако, скорее всего, Бонапарт так, же думал, когда с Эльбы бежал. А получилось...»

-А получилась  Святая Елена, - жестко сказал Петя. «На полдороге дела бросать нельзя, Павел Иванович. За нами солдаты, народ, мы за них отвечаем. Попробуем, - он еще раз посмотрел на противника и вернул Пестелю подзорную трубу. Они пошли к полку, проваливаясь по колено в подтаявший снег. Пестель нашел свою лошадь, и, подъехав к Джоанне, незаметно взял ее за руку: «Останься здесь, пожалуйста. Не надо рисковать, у тебя ребенок. Если что-то случится - доберись до Санкт-Петербурга».

Розовые, обветренные губы улыбнулись: «Ты же хотел меня застрелить, Пестель, если что-то случится». Она вскинула бровь, прядь белокурых волос упала ей на щеку. Пестель, оглянувшись, отведя ее рукой,  невольно, рассмеялся: «Я был дурак, Жанна. Прости меня, прости за все».

Она сжала поводья, - маленькой, крепкой рукой. Кивнув, женщина подтолкнула его к солдатам: «Иди, Пестель, и делай свое дело. Правда, - Джоанна помолчала, - все равно с нами, что бы ни произошло».

Джоанна проводила их взглядом. Нащупав пистолет в кобуре, запахнув шарф, она почему-то вспомнила стук капель по крыше дома в Ангостуре, влажную, ветреную тропическую ночь, и тихий голос мужа: «Любовь моя, обещай мне. Если я погибну, не делай ничего опасного. Вырасти мальчика, пожалуйста. Я не хочу, чтобы маленький остался совсем сиротой. Мы оба с тобой знаем, что такое любовь родителей. Пусть и у Мишеля будет счастливое детство. Обещай».

-И я тогда пообещала, - Джоанна повернула коня. Оглянувшись, женщина увидела, что полк уже строится в шеренги на пустой, бесконечной равнине. Она, внезапно, поежилась и повторила: «Пообещала. Надо держать свое слово. Но я не могу уезжать, вдруг  понадобится помощь».

Джоанна  спешилась. Привязав коня к дереву, она достала подзорную трубу. Офицеры ехали впереди солдат, она увидела полковое знамя, что развевалось на внезапно поднявшемся ветру. Кони шли шагом и Джоанна подумала: «Может быть, все будет так, как случилось там, под Греноблем. Может быть, эти два полка присоединятся к нам, потом вся армия, а потом..., Не лги, - одернула себя Джоанна. «Они хорошие люди, но их нельзя сравнивать с его величеством».

Она прислонилась к стволу дерева. Потрепав лошадь по холке, чиркнув кресалом, Джоанна спокойно сказала себе под нос: «Если все пойдет не так, как мы задумали - лес они обыскивать не будут. Подожду темноты, и отнесу сюда раненых - тех, кого оставят на поле». В седельной суме у нее была фляга с водкой, корпия, и маленькая склянка с опиумом. Джоанна затянулась сигаркой: «Что смогу, то сделаю».

Муравьев-Апостол посмотрел на уже хорошо заметный ряд пушек и повернулся к Пете: «Стрелять не будем. Я уверен, они сложат оружие, как только мы к ним приблизимся». Петя даже не успел возразить, как подполковник крикнул солдатам: «Братцы! На холмах такие же люди, как мы с вами! Они тоже хотят свободы, они обмануты узурпатором! Мы поговорим с ними, и они к нам присоединятся!»

Свистел ветер, было уже сумрачно. Петя, наклонившись к Пестелю, отчего-то спросил: «Павел Иванович, а вы были при Бородино?»

-Я там ранен был, Петр Федорович, как и вы, - коротко улыбнулся Пестель. «А еще я был при Дрездене, Кульме, Лейпциге, в общем, - он махнул рукой, - там же, где и вы. Просто я пехотинец, а вы инженер, поэтому мы и не встречались. Сергей Иванович, - позвал он  Муравьева-Апостола, - давайте мне знамя, я поеду вперед.

-Я командир полка, - нахмурился тот, - мне и...

-Вы отвечаете за солдат, - прервал его Петя, - а мы с Павлом Ивановичем старшие по званию, нам и разговаривать с ними, - он указал рукой на холмы: «Они, конечно, в более выгодной позиции. Если они начнут стрелять,  мы и минуты не продержимся».

Пестель взял знамя. Они, оторвавшись от шеренги офицеров, направились к подножию холмов. «А у вас золотая шпага за что, Петр Федорович, - вдруг спросил его полковник, - тоже, за Бородино, как у меня?»

Рыжие волосы Пети шевелил ветер, и он улыбнулся: «Нет, за Кульм. Я тогда за час, со своими солдатами, все нужные окопы отрыл, и флеши возвел. Нас, Павел Иванович, на поле боя не видно, мы все больше в грязи и воде возимся».

Они были уже совсем близко. Пестель крикнул: «Братцы! Перед вами  Черниговский полк, люди, которые первыми обрели свободу...»

Над их головами засвистела картечь. Пестель, развернув лошадь, так и не выпуская знамени, приказал: «Петр Федорович, надо возвращаться к полку, построить его в оборонный порядок!»

Петя еще успел увидеть, как с холмов спускается кавалерия, как падает с лошади Муравьев-Апостол, а потом и он сам почувствовал острую, мгновенную боль в спине, и упал, зацепившись за стремя. Лошадь понесла, и он подумал: «Жарко. Это кровь. Господи, только бы с Женечкой и Степушкой было все в порядке, только бы они семью не тронули. Не тронут, их вины  нет, ни в чем. Только моя, только моя...»

Лошадь внезапно дернулась, один из солдат Черниговского полка, что оказался рядом,  вонзил ей штык в брюхо и Петя прошептал: «Зачем?»

-Сами наварили каши, сами ее и ешьте! - солдат выматерился. Петя, упав на окровавленный, в пороховой гари снег, потерял сознание.

Пестель очнулся уже в темноте. Он поднял веки. Застонав, даже не разобрав, кто перед ним, он спросил: «Что..., что с полком?».

-Тихо, тихо…- ее рука была ласковой, твердой.

-Выпей, - Джоанна дала ему немного водки. Он закашлялся. Приподнявшись, оглядевшись, Пестель увидел, что лежит в гуще леса, на расстеленной по земле шинели. Она разожгла костер и построила маленькое  укрытие из веток.

-Их взяли в плен, - вздохнула Джоанна. «Почти всех. Кое-кто успел уползти, и я вынесла сюда нескольких легкораненых. Муравьев-Апостол, - она помолчала, - и полковник Воронцов-Вельяминов тоже в плену. Их уже увезли. Будет рискованно их освобождать, хоть я оружие и собрала. Брат Муравьева-Апостола застрелился, я это видела. У тебя голова разбита, - Пестель поднял руку и коснулся тряпки, - они думали, что ты мертв. Я сняла шинели с убитых, мы не замерзнем. И вторую лошадь привела, - Джоанна устроилась рядом с ним, и велела: «Спи. Тебе завтра в седле ехать».

Он быстро согрелся под наваленными на них шинелями. Поморщившись, - голова болела, - Пестель сказал: «Проселками доберемся до Тульчина. Я заберу золото, которое там у меня есть, в тайнике, и разделимся. Ты поедешь в столицу, за сыном, а я отправлюсь на юг. У меня там, - Пестель помолчал, - кое-какие друзья есть, с давних времен».

-Греки, - кивнула Джоанна. «Но Ипсиланти сейчас в плену».

-Зато все остальные на свободе, - ответил Пестель. Поворочавшись, он положил ее голову себе на плечо: «Борьба не закончилась, а только начинается».

Джоанна улыбнулась: «Мы с Мишелем потом приедем к тебе, в Грецию. Если все удачно сложится».

-Именно так и будет, - уверенно ответил Пестель. Обняв ее, он шепнул: «Спи. Я люблю тебя».