Джон понял, что устал. Он закрыл глаза и увидел реку в Банбери, солнце, играющее на зеленой воде, русые, пронизанные золотыми лучами, волосы Люси. Он взял письмо от тети Марты и понюхал бумагу. Пахло жасмином. Юноша вспомнил каменную террасу, выходящую на розарий в замке, цветущие кусты жимолости и сирени. Он потянулся за коробочкой спичек. Джон, аккуратно, сжег письмо в оловянной пепельнице, и пробормотал себе под нос:

- Приеду домой, и сделаю предложение, обязательно, - ему хотелось спать, но Джон еще пробежал глазами длинный список арестованных по делу первого марта. Он читал русские имена. Дойдя до буквы «К», Джон зевнул. Юноша опустил газету на пол и сполз на спину. Спать было не больно. Джон закрыл глаза, слыша веселый смех Люси. Теплый ветер шевелил лист бумаги. Черными, резкими буквами, было напечатано: «Константинова, Анна Константиновна, дворянка Гродненской губернии, двадцати лет от роду».

В коридоре Алексеевского равелина было сыро. Великий князь Константин поежился, накинув на плечи шинель с бобровым воротником:

- Это была не Анна, она не могла..., Она хорошая, добрая девушка. Наверняка, у нее украли документы...

Неизвестную женщину, темноволосую, лет двадцати на вид, вынесло на берег у стены Петропавловской крепости. Вечером первого марта у руководителей расследования появились описания бомбистов. Женщина была без сознания. Врачи боялись, что она умрет, проведя, судя по всему, много часов в ледяной воде. Константин побывал на развалинах дома на Пантелеймоновской улице. Тела, вернее то, что от них осталось, увезли. Один из жандармов, сочно, заметил:

- Любезный человек попался. Скорее всего, из дружков этого Волка. Сообщил запиской, кто перед нами. Сам, наверное, - полицейский закурил, - сейчас далеко.

Константин перекрестился, вдыхая запах гари, глядя на дымящиеся развалины:

- Бедная девочка, они обвенчаться хотели..., Надо ей сообщить, немедленно.

Жандарм, посланный с запиской на Малую Морскую, вернулся с известиями, что квартира пуста. К вечеру пришли новости из Петропавловской крепости. Константин, беспокоясь за дочь, не обратил на них внимания. Он, подумал, что Анна могла уехать куда-нибудь в имение, в гости, и погрузился в работу. Через два дня ему на стол положили протокол допроса арестованного Рысакова. Террорист утверждал, что сигнал к смертельному взрыву дала некая Кассандра. Настоящего имени девушки он не знал. Александр Воронцов-Вельяминов бросал первую бомбу вместе с ним.

- Что за чушь, - поморщился Константин, - сын Федора Петровича никогда бы этого не сделал.

Однако на следующий день охранка арестовала Перовскую, Желябова и Кибальчича. Те показали, что сын покойного Воронцова-Вельяминова, действительно, участвовал в покушении. Кассандру, на самом деле, звали Анной Константиновой. Перовская ее опознала, в Алексеевском равелине, где держали всех арестованных.

Константин тогда остался один в своем кабинете. Он подавил желание уронить голову на бумаги и заплакать. Вместо этого, великий князь поднялся и пошел к племяннику, новому царю. Он знал, что нельзя ничего утаить. Александр тоже изучал протоколы допросов. Император хмуро сказал:

- Это мы печатать не будем. Незачем позорить доброе имя Федора Петровича, - он, хлопнул, ладонью по бумагам, - тем более, их похоронили.

Константин, глядя в упрямые, голубые глаза, покашлял: «Где?»

- Нигде, - отрезал император, пройдясь по паркету. Он был грузный, высокий, половицы скрипели.

- Распогодилось, - заметил царь, - весна дружная будет. Как погода изменилась, дядя, просто мгновенно, - он повернулся к великому князю:

- Нечего хоронить было. Собрали, - Александр поморщился, - останки, и сожгли. Пепел по ветру развеяли. Но со священником, - добавил царь, - как положено. А этого, - он сочно, витиевато выматерился, - Волка, передали на попечение посольства Бельгии. Оказывается, его звали Максимилиан де Лу, родился в Брюсселе. Сын того Волка, что в революции сорок восьмого года погиб, в Париже. Полиция хорошо поработала, нашла его вещи на Николаевском вокзале. По показаниям террористов составили его словесный портрет. Художник сделал этюд, прошлись по всем гостиницам, и разыскали, где он жил. В «Европе», ни больше, ни меньше. Потом взялись за агентства, что квартиры в аренду сдают. Он здесь полгода обретался, а то и больше, у нас под носом, - царь зажег сигару:

- У него в саквояже то ли шесть, то ли семь паспортов нашли. Бельгийцы отправят его, куда следует. Свяжутся с его семьей. Есть же у него какая-то..., - племянник сказал ему, что Кассандра, она же дворянка Константинова, жила в столице с поддельным паспортом.

- На Малой Морской, в хорошей квартирке, - смешливо добавил царь:

- Судя по всему, у нее был покровитель. Бумаги настоящие, - поправил себя Александр, - но в Гродненской губернии о ней ничего не знают. Как будто она из воздуха появилась..., - Константин остановился перед камерой и заглянул в глазок. Он едва не отшатнулся и услышал голос тюремного врача:

- Мы ей обрили голову, иначе она бы себе все волосы выдрала. Это кататония, ее описал доктор Кальбаум, несколько лет назад, в Die Katatonie oder das Spannungsirresein... - дочь, в тюремном халате, скорчилась в углу камеры, глядя куда-то вдаль. Серые глаза были туманными, нездешними. Лицо покрывали воспаленные царапины.

- Она себе пыталась глаза вырвать, - заметил врач, - когда в себя пришла. Вешать ее нельзя, она не в себе, но вряд ли суд это примет во внимание. Мы ей руки связали, - девушка уронила голову в колени. Она раскачивалась, что-то подвывая. Константин стоял, глядя на нее, и вспоминал показания. Перовская утверждала, что девушка была связной между Волком и народовольцами, и что, действительно, именно она, Кассандра, дала сигнал Гриневицкому бросить вторую, смертельную бомбу.

Константин вздрогнул. Врач вложил ему что-то в руку.

- Это она написала, - сказал доктор, - когда очнулась. Больше ничего. Она не говорит, только стонет, или воет..., - девушка грызла губы, на белую шею полилась кровь. Доктор, подождав, пока тюремщики откроют дверь, торопливо добавил:

- У нас пока нет возможности проверить, правда, это, или нет. Месяца через два..., - он шагнул в камеру и бросил, через плечо: «Но даже это не избавит ее от смертной казни».

Константин развернул скомканный клочок бумаги. Почерк был торопливым, почти неразборчивым:

- Считаю своим нравственным долгом заявить, что я беременна, на четвертом месяце.

Оказавшись в карете, он опустил шторки. Экипаж тронулся. Константин всхлипнул:

- Ее не казнят, - сказал он себе, - я этого не позволю. Девочка больна, у нее ребенок. Надо перевести ее в хорошую камеру, теплую, сухую, надо..., - он плакал, вспоминая серые глаза, черные, тяжелые волосы. Успокоившись, великий князь достал блокнот. Его доверенный курьер знал дорогу в охотничий дом, бывал и на мельнице.

- Они приедут сюда. Мы, все вместе, о ней позаботимся, - твердо сказал себе Константин, - Анна оправится, обязательно. Надо ее спасти, - великий князь перекрестился, и начал писать.

Лед на Москве-реке вскрывался, ломался. Над свободной, темно-синей водой порхали речные чайки. С откоса Воробьевых гор, был виден весь город. Сверкали купола Новодевичьего монастыря, на востоке, над кремлевскими стенами, поднималась колокольня Ивана Великого. В приоткрытое окно дул теплый, весенний ветер, пахло соснами. Загородная лечебница доктора Корна стояла среди богатых дач, на участке, где разбили парк в английском стиле. При всех палатах оборудовали отдельные умывальни, комнаты для нянь и прислуги. В особом здании доктор устроил водолечебницу, и массажные кабинеты. За кухней надзирал повар-француз, минеральная вода для пациенток доставлялась из кавказских источников и Карлсбада. Перед выпиской к пациенткам приезжали парикмахеры и портнихи. Дамы хотели предстать на семейных фотографиях в лучшем виде.