Роде подумал. «Рейтаров сотня, да пехоты сотен пять. Ну, случись что, они сюда быстро подкрепление подгонят — по морю перебросят».

— Гм, — Матвей отпил пива и посмотрел на моряка. «Ты ж, надеюсь, пинк сюда не привел?»

— Не дурак же я, — ухмыльнулся Роде. «Я на этом море всю жизнь плаваю, знаю, где можно корабль от чужих глаз спрятать. Пошли, — датчанин поднялся и бросил на стол серебро.

— Куда? — взглянул на него Матвей снизу.

— В море, куда, — Роде увидел изумленные глаза Вельяминова и ядовито сказал: «Да не бойся ты, Матиас, прокачу тебя до первого шведского судна и обратно на берег доставлю. Зима теплая, льда нет уже, навигация две недели как открылась.

А ты потом царю сам сможешь рассказать — что мы тут на море делаем».

— Ну вот, — Роде бросил румпель и раскинул руки, разминая их. «Более ветра не будет — по крайней мере, пока что».

— А что с командой твоей? — спросил Матвей, разглядывая угрюмых, бородатых моряков.

«Люди надежные?»

Датчанин улыбнулся. «Говорил же я тебе, Матиас, мне это море — родное. Знаю я, кого нанимать-то, тем, более государь ваш, какую оплату высокую положил — шесть талеров в год. Тут у нас редко кто столько зарабатывает».

— Ну и тебе выгодно, — улыбнулся Матвей и вдруг ощутил на своем лице лучи низкого, прохладного солнца.

— Видишь, — подтолкнул его Роде, — а ты боялся. Ничего, Матиас, теперь ты морем крещеный, теперь не страшно. Осталось еще шведа какого-нибудь увидеть, и все — пара залпов из пушек, и у нас будет не один корабль, а два.

— А с грузом что сделаешь? — спросил Вельяминов, вдыхая соленый, легкий ветер. Пинк шел играючи, море было тихим, и закат окрасил воду в дивный розовый цвет.

— Да, как и договаривались, — Роде потянулся. «Каждый третий корабль и десятую часть добычи — вам, остальное — мне. Ну, серебром, понятное дело».

— Да, ты только помни, — кисло сказал Матвей, — что добычу тебе надо в наших портах продавать.

— Ваших портов, — ехидно ответил Роде, — тут один пока что. И я, Матиас, не собираюсь тащиться до Нарвы, если у меня на борту что-то появится — слишком уж далеко и опасно.

Продам, где ближе, — он внезапно прервался и вгляделся в горизонт.

— Паруса, — присвистнул Роде. «Пушки к бою!»

— Ну что, Матиас, — повернулся к нему капитан, — ты пистолет-то захватил с собой?

— А как же, — медленно сказал Матвей.

— Ну, тогда держи еще и вот это, — Роде кинул ему тяжелую, литую кирку с крюком на конце.

«Борт ломать».

Вельяминов посмотрел на запад — паруса приближались, ветер нес пинк прямо на неизвестный корабль.

— Буэр с одной мачтой, — вгляделся в него Роде. «Даже пушки расчехлять не надо — без стрельбы справимся».

Пришлось все же дать один выстрел, — предупредительный. Ядро упало в воду совсем рядом с буэром, но тот все, же еще пытался уйти, отчаянно ловя ветер.

— Вот же сука, — пробормотал датчанин. «Видит же — у нас парусов в два раза больше, и еще убегает. Ты, Матиас, будь наготове-то. И осторожнее будь — нам этот буэр на ходу нужен».

Матвей прицелился и единым выстрелом снял шведского рулевого — что-что, а стрелять он умел, даже так — на качающейся под ногами палубе, под внезапно поднявшимся ветром.

— Ловко, — кивнул Роде и тут же закричал: «Ну, что заснули-то! На абордаж!».

Борт буэра затрещал, Матвей напрягся, удерживая сильными руками кирку, но все, же справился — на палубу шведа посыпались наемники Роде.

В трюмах были соль и сельдь и датчанин, завидев груз, весело сказал: «Ну что, Матиас, сейчас рванем на Борнхольм, тут неподалеку, сдадим это все любекским купцам, и обратно в море. А тебя высадим там, где на борт брали — оттуда сам уж доберешься, куда тебе надо».

Матвей кивнул, и спросил, поднимая пистолет: «Может…». Он не закончил, указав на связанный шведский экипаж.

— Ну, вот еще, выстрелы на них тратить! — рассмеялся Роде. «Мы ж не атакуем, тут уже все легче».

Когда пинк и буэр пошли на запад, в тихое сияние заката, Вельяминов оглянулся — но уже не было ничего видно, шведы, которых связанными сбросили в море, пропали между ласковых, невысоких волн.

Ренне Вельяминову понравился — чистый, уютный городок, с хорошей гаванью, и отличным трактиром. Купцов на Борнхольме было много, и Роде почти сразу вернулся к столу, улыбаясь, и потряхивая мешком: «Берут весь груз, завтра с утра сдаем его — и обратно».

— Тебе на буэр-то никого нанимать не надо, справишься пока с теми, кто есть? — спросил Матвей, глядя, как датчанин считает талеры.

— Ваше — придвинул он Вельяминову серебро. «Десятая часть, как договаривались. И следующий корабль — ваш».

— Да, думаю, что справлюсь, — датчанин потянулся и выпил сразу полкружки пива. «Ближе к лету посмотрим, как больше кораблей у меня станет, так команду еще наберу.

И ваших, может, возьму, — у вас там, на севере, говорят, кормщики неплохие. Да и стреляете вы хорошо. А то бы бросил ты, Матиас, сидеть на суше-то, да и шел ко мне», — Роде улыбнулся и вдруг хлопнул себя по лбу: «Совсем забыл! Твоя доля, — он подвинул Вельяминову несколько серебряных монет.

— Бери, заслужил, — рассмеялся датчанин.

Матвей вдруг подумал, что ни разу в жизни еще не зарабатывал денег. Он посмотрел на монеты, и, улыбнувшись, положил их в карман: «Спасибо, капитан».

— Ну, ты меня пивом-то угости, — обиженно сказал Роде, и щелкнув пальцами, подозвал служанку — невидную, худенькую девицу, с белесыми ресницами. «Ты вот что милая, еще пару кружек принеси нам».

Девушка искоса взглянула на Матвея и, зардевшись, присела.

— Да тут и лучше найдется, — рассмеялся датчанин, заметив, как Вельяминов провожает глазами девушку. «Смотреть же не на что».

Служанка, все еще краснея, поставила на стол пиво, и тихо сказала: «Если что — зовите меня, я к вашим услугам».

— Позову, — пообещал Вельяминов, усмехнувшись красивыми, обветренными губами.

«Непременно позову».

Князь Воротынский бросил один взгляд на Матвея и ворчливо сказал: «Все же сманили тебя в море, не удержался».

— Зато, — Вельяминов сладко потянулся, — теперь я государю сам могу рассказать, что деньги его не зря потрачены. И вот, — он похлопал рукой по мешку, — доля наша в первом захваченном корабле.

— Ну ладно, — воевода погладил бороду, — жив, и, слава Богу. Показывай, что там с замком в Гапсале, а потом иди, складывайся — на Москву едем».

— А что такое? — поднял Матвей брови.

— Хан крымский собрался через Оку лезть, а там же, — Воротынский внезапно выругался, — нашего войска с гулькин нос. Государь дружину строгановскую на Москву зовет, знаю я эту дружину — по каждому второму петля плачет.

Они ж там, на Волге и не знают, что это — воевать по-настоящему, так только — налететь и убежать. Так что мы с тобой, Матвей Федорович, отсюда — прямо в Серпухов, приводить там оборону в порядок.

Вельяминов вышел из шатра командующего, когда уже темнело. Он обернулся на огненную полоску заката и внезапно, всем телом, вспомнил ветреную ночь на Борнхольме, когда стучали ставни в комнате, и капала, оплывала единая свеча.

— Кирстен, — он хмыкнул. «Надо же, девицей оказалась, в трактире-то».

Матвей вдруг улыбнулся и, подняв голову, посмотрел на серые стены замка.

— Еще вернемся, — пообещал он.

Ермак посмотрел в низкое, подслеповатое окошко кремлевского терема и потянулся — сладко, раскинув руки. Ленивый черный кот, мывшийся на печной лежанке, вздыбил спину, распушил хвост и порскнул куда-то во тьму. Глаза у кота были зеленые, дикие.

Еще в Ярославле, сойдя с лодей, он собрал дружину и строго сказал: «Там вам Москва, а не Кама и не Чусовая. В кабаках золотом не швыряться, честных девиц и женок не трогать. Нас государь на подмогу зовет, от хана крымского защищаться, посему — чтобы имя дружины не позорили, понятно?».

До сих пор, — насколько атаман знал, — все было в порядке, и непонятно, зачем сейчас, — с самого утра, — его позвали в Кремль. Гонец, разбудивший Ермака, велел скакать, что есть мочи, но вот пока его держали перед закрытой дверью.