Темные глаза заблестели, она раздула ноздри: «Я никого не воровала. Антуан взрослый человек,  мы не причинили страданий Мари-Анн.  Шарлотта Корде была сумасшедшая, Дэниел, и я просто не смогла ее остановить».

-Не смогла, или не хотела? - поинтересовался Дэниел и поднял руку: «Все, хватит споров, хватит ворошить прошлое. Ты не пойдешь смотреть на казнь, я тебе запрещаю».

-Что? - угрожающе поинтересовалась Констанца: «Ты не имеешь никакого права мне что-то запрещать, ты мне никто!».

-Я твой муж, - устало заметил Дэниел. «Я буду воспитывать твоего ребенка. И хватит об этом, - он нарочито потер виски.

Констанца пробормотала что-то, дверь грохнула. Он услышал звук ключа в замке ее спальни.

-Просто запру ее снаружи и все, - сказал себе Дэниел. «Тут второй этаж. Не будет же она на мостовую спрыгивать». Он посмотрел на часы: «Хорошо утро началось, ничего не скажешь. Завтрак самому придется готовить. От Констанцы, кроме кофе, ничего не дождешься».

Он потянулся и прошел в умывальную.

Констанца лежала на кровати, следя за стрелкой на бронзовых, с фигурами муз, часах, что стояли на камине. Когда она подошла к десяти, девушка вздохнула. Открыв сундук, выбрав простое, из светлой шерсти платье, Констанца стала одеваться. В квартире, - она прислушалась, - было тихо. На кухне стояла тарелка с хлебом и сыром, под нее была подсунута записка: «Поешь, пожалуйста, я поздно вернусь».

-Какой заботливый, - ехидно сказала Констанца, поставив кофейник на треногу в очаге. «Как только дитя подрастет,  я от него уйду. Он обещал меня отпустить, он сдержит свое слово». Позавтракав, она надела свою самую простую шляпку и подошла к дверям.

-Что за черт, - в сердцах сказала Констанца, пытаясь их открыть. «Ключи, должны быть ключи…, - она оглянулась, ища их глазами, и замерла: «Мерзавец, что за мерзавец…., Нет, ты меня так просто не  остановишь, - Констанца решительным шагом прошла в свою спальню. Сдернув с кровати простыню, девушка стала рвать ее на полосы.

Она вышла на балкон. Подождав, пока какие-то прохожие завернут за угол, привязав самодельный канат к перилам, Констанца ловко перелезла через ограждение.

-Прости, маленький, - сказала она своему животу. «Но так надо, я не могу иначе». Оказавшись на мостовой, Констанца резко, со всей силы дернула ткань. Бросив ее в канаву, девушка пошла к реке.

Он сразу увидел их - они стояли почти у самого эшафота. День был солнечным, даже жарким, пахло распустившимися цветами. Лавуазье вспомнил: «Хорошо, что я Теодору те записи отдал…, Они, конечно, сырые, там еще много работы, но кому-нибудь пригодятся, наверняка. И хорошо, что я исповедовался. Господи, - вздохнул он, - прости меня».

Толпа была маленькой, площадь была почти пуста. «Насмотрелись на казни, - понял Лавуазье. «Господи, пусть Франция больше не страдает, пожалуйста».

Он увидел глаза жены – голубые, добрые и ее - темные, наполненные болью. «Конни, - он опустился на колени, - Конни. Господи, сохрани ее, сохрани дитя. Как хорошо, что они здесь, обе…, Как я их люблю».

Рядом с ним, щебеча, сел воробей и Лавуазье внезапно улыбнулся. Он так и умер - с улыбкой на губах, только успев почувствовать холодный ветерок на шее. Констанца прикрыла ладонями живот. Неслышно что-то шепча, девушка посмотрела на голову, что катилась по эшафоту. Мертвые губы все улыбались, по доскам расплывалась лужа темной крови. В чистом небе  порхали, пели птицы, сияло солнце. Констанца услышала чей-то звучный голос из толпы: «Господи, призри мученика, и прости Францию, ибо не скоро еще она  искупит грехи свои, не скоро родится подобный тому, кто умер сейчас».

-Он же почти из дома не выходит, - вспомнила Констанца. Лагранж, - высокий, совершенно седой, сутулый, оказавшись рядом с ними, взял под руку Мари-Анн.

-Я провожу вас, милая, - сказал ученый, и та взглянула на Констанцу. Девушка стояла, не двигаясь, по бледному лицу текли слезы.

-Идите, мадам Лавуазье, - наконец, сказала она. Наклонившись, Констанца быстро, крепко обняла женщину: «Я вам напишу, сразу же. Спасибо, спасибо вам за все». Их слезы смешались. Они все не могли оторваться друг от друга, пока Констанца, всхлипнув, не махнула рукой. Мари- Анн перекрестила ее. Женщина медленно, держась за руку Лагранжа, пошла к Новому Мосту.

Толпа рассеялась, трупы свалили в телегу и прикрыли холстом. Констанца подошла ближе к эшафоту - пахло свежей кровью. Она, потянувшись, опустила руку на его край.  Ладонь была, как в огне, но Констанца, вытерпев, сжав зубы, -  приложила ее к животу.

-Вот и нет у тебя отца, - выдохнула Констанца. Не стирая слез с глаз, не разбирая дороги, она побрела по набережной Сены.

Дэниел сразу увидел ее, поднимаясь наверх. Констанца сидела на ступеньке, уронив голову в руки. Девушка даже не пошевелилась, когда он остановился рядом. Констанца вдохнула запах сандала: «Прости…, Я не могла, не могла иначе…»

-Тихо, - Дэниел осторожно поднял ее и повел к двери. «Не надо, не надо, милая, я тоже был неправ, я просто волновался за тебя и ребенка…, Пойдем, сейчас ты полежишь, я принесу тебе воды, что-нибудь поесть…»

-Я ничего не хочу, - Констанца сбросила туфли и свернулась в клубочек на постели. Ее плечи вздрагивали. «Я не хочу жить, Дэниел, я не могу жить без него…»

-Что ты, - Дэниел присел рядом и взял ее за руку  - ладонь была испачкана чем-то бурым. «Согреть тебе воды? - спросил он. «Ты помоешься, ляжешь в постель, а я заварю тебе чаю, тут был где-то».

Она только кивнула, открыв рот, тяжело, болезненно дыша.

Дэниел подал ей чай, и улыбнулся: «Выпей все и спи. Хочешь, я с тобой посижу, или тебе надо побыть одной?»

Констанца вспомнила, как она шла по Парижу, шепча: «Я люблю тебя, Конни», видя перед собой улыбку на мертвых губах, белокурые, измазанные кровью волосы, широко открытые, остекленевшие, голубые глаза.

-Побудь, пожалуйста, - сказала она тихо. Дэниел забрал у нее чашку. Устроившись рядом, положив ее голову себе на плечо, он вздохнул: «Постарайся поспать, хотя бы немного. Мне очень, очень жаль, милая».

Она сама и не заметила, как задремала - измученным, быстрым сном, постанывая, ворочаясь в кровати. Констанца проснулась в середине ночи и сначала не поняла, где она. Она почувствовала тепло тела неподалеку, ощутила руки, что обнимали ее, и услышала спокойный, уверенный мужской голос:  «Тихо..., Тебе так будет лучше, поверь. Я очень осторожно».

Констанца даже не успела запротестовать - он нежно перевернул ее на бок, раздвинув длинные, стройные ноги. Она прикусила зубами край подушки и просто ждала - долго, очень долго, не двигаясь, не произнося ни слова. Кровать скрипела, и она вспомнила запыленный кабинет, мокрые, толстые губы, что касались ее лица, и задыхающийся шепот: «Так и лежи, да...»

Наконец, он тяжело, облегченно выдохнул. Поцеловав ее в шею, Дэниел шепнул: «Видишь, как хорошо. А теперь давай спать, мы оба устали. Утром, - его рука поползла вниз, - продолжим, милая».

Констанца велела себе не плакать. Она  тихо сказала, отстранившись: «У тебя есть своя комната, Дэниел».

Он  зевнул и небрежно поводил рукой между ее ног:

-Ты привыкнешь. Я понимаю, что с любовниками ты нечасто спала в одной постели. Однако я твой муж, так что теперь мы всегда будем вместе. Спокойной ночи, - он все прижимал ее к себе. Констанца, глядя на бесконечную тьму за окном, - тьму затаившегося, пустого, мрачного города, - помолчала: «Спокойной ночи».

Узкая  река пузырилась под дождем,  над черепичными, мокрыми крышами Ренна плыл бой городских часов. Телега, накрытая грубым холстом, запряженная буланой, худой лошадью, прогрохотала по булыжникам набережной и свернула налево, в путаницу  старинных улиц. Верхние этажи домов нависали над головами редких прохожих. Здесь не свистел пронзительный, западный, океанский ветер. Крестьянин, что правил конем, размотал грубый шарф,  закрывавший его шею и голову.