-Грунечка, - отец Никифор ласково взял жену за маленькую, теплую ладонь, -  я вот что подумал. Как нам дитя Господь Бог дал, - священник улыбнулся, - как Марфа Федоровна денег оставила, и святый отче тоже, - он все держал жену за руку, - так, может, и вправду сирот призревать будем, милая? Все же много их…

Аграфена Ивановна пожала его пальцы: «Конечно, батюшка, что ты спрашиваешь? Надо избу срубить, рядом с нами. Возьмем мальчиков, девочек, то дело благое, - темные глаза заблестели, и отец Никифор подумал: «Господи, что бы я без нее делал, без Груни моей? Истинно сказано: «Сотворим помощника, под стать ему».

Он наклонился и поцеловал смуглые, крепкие пальцы. «Ты мне, Грунюшка, рассказывала, - смешливо сказал отец Никифор, - что предки твои из Китая сюда пришли. Князем твоего прадеда звали? Или прапрадеда?»

-То дело давнее, - отмахнулась жена, - забытое давно, Никиша. Может, - женщина задумалась, - и вправду, князь он был, и мы по нему Князевыми стали. Ты у нас тоже Князев, смеялся еще, что мы родня. Кто же теперь разберет. Давай-ка, - она подогнала мужа, - бери бумагу, карандаш. Надо прошение в епархию писать, чтобы нам разрешили сиротский дом открыть, при церкви.

Степан быстро нашел Старцева. Он жил не в доме, а в юрте, что стояла в одном из распадков, за рудником, по дороге к Аргуни. Степан увидел невысокого юношу, что возился с упряжью, сидя у догорающего костра. Тот поднялся и оправил синий, бурятский халат.

-Это он, - понял Старцев, - Марфа Федоровна мне его описывала. Надо книгу попросить, она говорила. «Бедные люди», Достоевского. Господи, - Старцев почувствовал, что бледнеет, - как это ему сказать?

Мужчина остановился и посмотрел на Старцева сверху вниз.

-Медведь, - невольно, подумал юноша, - до пятнадцати вершков  чуть ни дотягивает. Я его на две головы ниже, а то и больше.

Старцев протянул руку: «Здравствуйте. Мне Марфа Федоровна о вас рассказывала, Степан Петрович. Я Старцев, Алексей Дмитриевич. Я ее в Хайлар отвозил, ее и Петеньку. Я тоже, - прибавил Старцев, - сын декабриста. Бестужева, Николая. У вас книга должна быть. Меня Марфа Федоровна предупреждала».

Лазоревые, как небо, глаза усмехнулись. Мужик достал из своей сумы потрепанный том.

-Мне надо туда, - Степан присел на расстеленную кошму, - в Хайлар. Спасибо, - он помолчал, - что моей семье помогли, Алексей Дмитриевич.

Степан увидел, как юноша покраснел и зло велел себе: «Прекрати. Марта тебя любит, тебя одного, как ты можешь о ней так думать? Она говорила, пока мы вместе, смерти нет. Я в это верю. Не смей, ты ее скоро увидишь. Вы больше никогда не расстанетесь».

Они пили припахивающий дымком чай, из медного котелка, на западе, над сопками, заходило солнце. Старцев помялся: «Степан Петрович…Я Марфу Федоровну и Петеньку в Хайларе оставил и уехал, по делам торговым. Когда вернулся, - юноша замолчал и тряхнул темноволосой головой, - их не было уже. Соседи ничего не видели. Исчезли они, как сквозь землю провалились. Я, конечно…, - он не закончил. Степан, схватив его за плечи, встряхнул: «Что ты с ними сделал, мерзавец? Да я тебя…»

Он отстранился и, опустил голову: «Простите, Алексей Дмитриевич. Я их два года не видел, и вот теперь…, И как мне их искать, я  китайского не знаю…»

-Я знаю, - Старцев затоптал костер.

-Степан Петрович, - он взглянул на закат, - до темноты мы у Аргуни пересидим. У меня лодка в надежном месте привязана. На той стороне одежду вам достанем. У вас оружие есть? - Старцев достал из седельной сумы нож и передал его Степану.

-У меня эфес есть, наш, родовой, - угрюмо отозвался мужчина: «Клинок я к нему найду, я все-таки инженер. А вот золота, - вздохнул Степан, - у меня нет».

-У меня есть, - Старцев похлопал по карману своего халата.

-Это не мое, - он обернулся на юрту, - родственника по матери, она бурятка у меня. Пойдемте, - он подтолкнул Степана.

Они, молча, спускались по тропинке, что вилась в густой, уже пожухшей траве. «Я поеду с вами, - просто сказал Старцев, выходя на берег Аргуни, - и буду рядом столько, сколько нужно. Пока мы не найдем Марфу Федоровну и Петеньку».

Степан, было, открыл рот, но потом только махнул рукой.

Они дождались сумерек, сидя под откосом, передавая друг другу самокрутку. Степан сам сел на весла, сказав Старцеву: «Я все-таки сильней вас буду, Алексей Дмитриевич, а вы рулите». Ночь была черной, холодной, беззвездной. Когда лодка уткнулась носом в китайский берег, Степан поднялся и обернулся. Он увидел темный откос вдали: «Никогда больше туда не вернусь. Никогда». Степан положил руку на свой крестик и услышал тихий голос Старцева: «Там деревня, мы  у них лошадей достанем».

-Не остановлюсь, - пообещал себе Степан, взбираясь вслед за Старцевым на холм, оглядывая огромную, плоскую, тонущую во тьме равнину: «Не остановлюсь, пока не найду их». Он перекрестился,  и две тени растворились на дороге, что вела к югу.

В большой детской было жарко натоплено.  Два мальчика возились с деревянными игрушками на персидском ковре.  В углу стояла украшенная фарфоровыми звездами, свежая, пахнущая лесом рождественская елка.  Окна затянуло морозными узорами, в белесом, зимнем небе едва виднелось маленькое, слабое солнце.

Юджиния сидела, положив руки на колени, глядя на затянутую шелковыми обоями стену. Она скосила глаза на свой живот: «Опять. Господи, я так просила, так просила..., И все равно, как только отлучила, опять..., Третий месяц, я не выдержу, не выдержу...- она сплела длинные, красивые пальцы и заставила себя перевести взгляд на сыновей.

Они были не похожи, хоть и родились с разницей в четверть часа. Николай, старший, напоминал Юджинии брата. У мальчика были каштановые, длинные локоны и синие глаза. Саша был рыжеволосый, в отца,  голубоглазый. Мальчиков крестил император Александр. Муж  устроил торжественный обед, на пять десятков человек. Кроме жандармов из Третьего Отделения, за столом никого больше не было. Он и к Юджинии приставил жандармов. Женщина гуляла с детьми в Летнем Саду под присмотром двух невидных мужчин. Летом муж снимал дачу в Павловске. Юджинию отвозили туда в зарешеченной карете, с охраной.  Охрана сидела и в будке у ворот, что вели в огороженный каменной стеной сад.

Дети, даже когда были грудными, отворачивались от нее и плакали, когда она брала их на руки. Они успокаивались только при отце. Муж сам вставал к ним ночью, сам менял пеленки, сидел с ними, когда мальчики болели. Юджиния, молча, кормила, убирала, готовила обеды, стирала. Муж отказывался брать домашнюю прислугу: «Это долг жены и матери, дорогая Женечка, ухаживать за мужем и детьми». Когда дети стали ходить и лепетать, муж начал брать их в церковь. Считалось, что она, Евгения Александровна, очень благочестива и молится дома.

Он, действительно, следил за тем, чтобы Юджиния молилась, каждое утро.  Каждый вечер, если он не был в отъезде и ужинал дома, муж читал ей и детям главу из Евангелия.

-Где папа? - Коля поднял голову от тележки: «Хочу папу!»

-Папа на службе, - сказала Юджиния: «Скоро придет». Она посмотрела на красивые  часы на стене детской: «Пора обедать».

Муж не жалел денег на детей. Он выписывал по каталогам изящную мебель, английские игрушки, книги. Он пригласил своего приятеля, педагога Ушинского. Тот оставил несколько тетрадей с рекомендациями по воспитанию мальчиков. Муж им следовал неукоснительно. Коля и Саша были записаны в  Императорский Александровский лицей. Муж, улыбаясь, говорил Юджинии: «Твоя обязанность, дорогая Женечка, родить мне как можно больше детей.  Я сделаю все, от меня зависящее, чтобы так и случилось».

Юджиния позвонила в колокольчик, на пороге появился невысокий человечек в сюртуке.  Она поднялась: «Илья Сергеевич, мне надо накрыть обед. Присмотрите, пожалуйста, за мальчиками». Это был один из пары жандармов. Они всегда находились в квартире, муж отпускал их только по возвращении домой. Когда он был в отъезде, с Юджинией ночевали две молчаливые, крепкие женщины. Она подозревала, что муж вызывает их из Литовского Замка, из отделения для каторжниц.