- Очень надеюсь, что она не будет вмешиваться в наши дела, - пожелал Волк, - хотя дядя Джон не занимается радикалами. Но это пока.

Он пообедал с семьей, обнял в передней брата и поцеловал кузину Эжени в прохладную, белую щеку, вдохнув запах трав.

- Она станет моей, непременно, не сейчас, так потом, - уверенно сказал себе Волк и пошагал на Правый Берег. Его поезд отходил в десять вечера.

Макс предполагал побывать на венчании дочери барона де ла Марка и отправиться в Мон-Сен-Мартен. Летом людей на шахты не нанимали. Он хотел сначала осмотреться в округе и завязать знакомства. Вещи свои он оставил на хранение здесь, в Париже. У него был всего один, потрепанный саквояж.

Волк устроился в углу вагона третьего класса, под тусклым фонарем со свечами. Здесь газовых светильников не водилось. Деревянный пол вагона, заплеванный шелухой, покачивался под ногами. Локомотив свистел, выводя поезд со станции. Он закурил папиросу и достал конверт, что передал ему Домбровский. Письмо прислали Ярославу из Польши, с безопасного адреса.

- Тебе, - пожал плечами Ярослав, - просто под дверью оставили, на квартире.

- Хороши у вас безопасные адреса, - пробурчал Волк, - немедленно его поменяйте. Это, конечно, кто-то из товарищей, - спокойно сказал он, глядя на два слова на конверте: «Пану Вилкасу».

- Только я почерк не узнаю. Но все равно, пусть больше этими комнатами не пользуются.

- Не будут, - уверил его Домбровский.

Волк распечатал конверт, откинувшись на спинку засаленного, обитого дешевым репсом, поездного сиденья.

- Если пан Вилкас заинтересован в хорошо оплачиваемой работе, ему предлагается связаться с паном Круком, по следующему адресу, - Волк прочел номер ящика на Варшавском почтамте, написанный знакомым почерком, тем же, что и на конверте. Макс убрал письмо в карман.

- Пан Крук, - задумчиво сказал он, глядя на закат над бесконечными равнинами северной Франции: «Вот мы и встретились, Федор Петрович».

Элиза позвонила в колокольчик: «Сдаем тетради, дорогие девочки. Встретимся осенью!». Малышки потянулись к ее столу. Элиза, как всегда, горько подумала:

- До двенадцати лет они учатся, а потом..., И только из-за того, что компания не нанимает детей младше двенадцати.

После этого родители забирали детей из школы. Мальчики, на два года, шли сортировать уголь, обслуживать подъемники или работать конюхами, а в четырнадцать спускались в забой. Девочкам дорога была одна, в огромные, грубо построенные сараи, где в воздухе висела раздирающая легкие угольная пыль. Они с шести утра до девяти вечера, в две смены, перебирали куски угля. Холщовые мешки везли по короткой ветке железной дороги до речного порта на Маасе и перегружали на баржи «Угольной компании де ла Марков», черные, низкие, с темно-красной головой вепря, гербом свекра.

В четырнадцать девочки тоже шли под землю, толкать вагонетки. Лошадей в шахтах было мало. Свекор Элизы заявлял, что лошади ему обходятся дороже, чем люди.

- В шестнадцать у них дети появляются, - Элиза собрала стопку тетрадей, - некоторые венчаются, конечно, но родители против такого. Пока девушка в семейном доме живет, она свой заработок туда вкладывает. Стоит ей уйти к мужу, и деньги пропадают.

- Мадам Элиза, - раздался звонкий голосок, - а вы едете на венчание мадемуазель Маргариты?

- Нет, милые, - улыбнулась девушка, указав на свое простого покроя, черное, муслиновое платье, - я еще в трауре.

В Брюсселе их встречал барон де ла Марк, мощный, высокий, в хорошо сшитом, летнем костюме, с букетом маргариток в руках. Поредевшие, светлые волосы были напомажены. Пахло от него сандалом и немного вином. Он заключил Элизу в объятья: «Милая, милая невестка! Такое горе...». Барон отвез их в лучшую брюссельскую гостиницу. На станции ждал салон-вагон, который должен был отправиться в Мон-Сен-Мартен.

За обедом свекор пил шампанское, рассуждал о том, что смерть Жана, большая потеря для аристократии, а потом усмехнулся:

- Если вы после Пасхи обвенчались, то вы должны к новому году порадовать меня внуком. Непременно мальчиком! - барон поднял украшенный перстнем с бриллиантом, холеный палец. Элиза покраснела.

В Париже, в адвокатской конторе, они говорили о продаже имений. У Элизы, как обычно, когда она имела дело с цифрами, закружилась голова. Она шепнула Виллему:

- Я тебе доверяю, милый мой. У меня всегда было плохо с математикой.

За обедом в ресторане на рю Риволи, Виллем ей все объяснил, терпеливо, ласково, возвращаясь к непонятным местам. Элиза удивилась:

- Оказывается, это просто. Из тебя бы вышел хороший учитель, милый мой.

- Это ты у нас учительница, - поддразнил ее Виллем.

- Французского языка, литературы, музыки..., - он поднес к губам маленькую, белую руку:

- Тетя Эжени на вызовы пошла, а Пьер, вместе с кузеном Анри, гуляет. Поехали, поехали..., - Элиза лукаво улыбнулась и кивнула. У нее было больше денег, чем у мужа. В адвокатской конторе Виллем покачал головой: «У моей жены должен быть отдельный счет. Я к нему могу иметь доступ только с ее разрешения».

- Подобное не принято, господин барон, - попытался запротестовать юрист, - это приданое, оно...

- Это деньги моей жены, - оборвал его Виллем, - распоряжаться ими будет мадам баронесса. И нечего больше обсуждать.

Виллем все равно дарил ей букеты, ароматическую эссенцию, и каждый день приходил домой с безделушками. Элиза краснела: «Милый, зачем...»

- Потому что тебе приятно, - юноша, оглядываясь, целовал ее в передней, - я хочу, чтобы ты была счастлива со мной, Элиза. Всегда, пока мы живы.

- Я счастлива, милый, - Элиза приподнималась на цыпочки и обнимала его, укрываясь в его сильных руках. Она действительно, была счастлива. На рю Мобийон стали приходить подарки и телеграммы от семьи. Элиза, дождавшись кабеля из Амстердама, отправилась в Люксембургский сад, взяв маленького Пьера на прогулку. Мальчик катался в тележке, по кругу. Элиза стояла, комкая в руках бумагу:

- Дорогая кузина Элиза, и кузен Виллем. От всего сердца поздравляем вас с бракосочетанием и желаем семейного счастья! Ваши родственники, Давид и Рахиль Мендес де Кардозо.

Она убрала телеграмму в ридикюль. Пьер сам слез с тележки и, недоуменно, подергал ее за руку: «Тетя Лиза, почему слезки?»

- Ветер, милый, - Элиза поморгала глазами: «Пойдем, выпьем лимонада и посмотрим на обезьянку, у шарманщика». Дома она заперлась в умывальной и спрятала телеграмму среди страниц своего молитвенника.

В Брюсселе она велела себе не думать о Давиде. За обедом, Элиза коротко заметила свекру:

- На все воля Божья, дядя Виллем. Когда мы приедем в Мон-Сен-Мартен, я начну строить церковь, в память о папе. В следующем году я отправлюсь в Лурд и Рим, в паломничество.

- С ребенком на руках? - барон поднял бровь и велел принести еще одну бутылку вина.

- А я на что? - рассмеялся юноша: «Я поеду с Элизой. Дядя Жан был моим тестем. Ты видишь, - он похлопал себя по рукаву пиджака, - я надел траур».

- Все равно к свадьбе придется снять, дорогой мой, - велел ему барон.

Элизе пришлось немало повоевать с тестем. Барон настаивал, чтобы невестка поехала на венчание. Элиза закатила глаза:

- Как вам еще объяснить, дядя Виллем, что такое траур? Маргарита и ее муж на медовый месяц отправятся в Остенде. Я их увижу.

Тесть был недоволен, что Элиза пошла, преподавать в школу, которую содержала компания:

- Зачем это тебе? - поинтересовался он: «Такое не принято, неприлично...»

- Неприлично, - отрезала Элиза, - не помогать страждущим людям, дядя Виллем. Здесь полсотни слуг, - она обвела рукой парадную гостиную замка, с персидскими коврами и шелковыми обоями, с копиями греческих статуй и огромными пейзажами в золоченых рамах, - что мне делать? У меня есть диплом, я не зря его получала. Мой титул никакого значения не имеет. Я католичка, школа католическая, и я буду преподавать, - Элиза захлопнула «Письма с мельницы» Доде. Покачивая широкими бедрами, высоко неся белокурую голову с пышной прической, девушка вышла в коридор.