- Слуги мне сказали, что ты здесь, - весело заметила она, целуя Веронику в щеку, - они экипаж разгружают. Я вам ткани привезла. Выберете, какие по душе, пора летние платья шить, - бодро сказала Сидония: «А Эми где?»

- Отдыхает, с маленьким, - Вероника посмотрела на свои часики: «Сейчас чаю выпьем. Уехали они?»

- Мартин их провожать отправился, - Сидония полюбовалась азалиями, - хоть и салон-вагон, но все равно, так положено.

Питер Кроу и Марта отправлялись в Ливерпуль. Рав Горовиц и его жена отплывали в Нью-Йорк. Марта, весело, сказала: «Я с ними по всей Европе проехала, от Ливорно до Амстердама, Брюсселя и Парижа. Я их просто так не отпущу».

Сидония порылась в своем бархатном ридикюле: «Марта говорила, что она и сама после Пасхи в Америку едет, на все лето. Дом ваш лондонский свободен будет, впрочем, - она оглядела сад, - вы, наверное, здесь останетесь».

- Конечно, - удивилась Вероника, - маленькому в деревне лучше. А дом…, - она пожала плечами, -Джон все равно в клубе ночует, а на выходные в Банбери уезжает. Когда дети подрастут, пусть Полина туда возвращается, а мы здесь останемся.

Горовицы поселились в еврейском пансионе, на Дьюкс-плейс, у синагоги. Марта сначала хотела снять комнаты, но Джон покачал головой:

- Зачем? Живи, как и раньше, на Ганновер-сквер. Я там не появляюсь.

Так и решили.

Женщины медленно пошли к чайному павильону.

- Аарон, после Пасхи, в Ренн едет, - заметила Вероника, - Жан его пригласил. Марию, правда, с собой не берет, мала она еще. Мы за ней присмотрим, здесь, в Мейденхеде. А вы мальчиков на лето возьмете? - она взглянула на Сидонию.

Женщина стояла, накручивая на палец темный, с проседью локон:

- Петр в Ньюкасл хочет поехать, там заводы, шахты…, Питер о нем позаботится. И Грегори с ним отправится. Они, как братья, - Сидония улыбнулась: «Потом у нас побудут, конечно, до школы. Скажи, - она внезапно, зорко посмотрела на Веронику, - ты Марту видела. Ты не находишь, что она пополнела?»

- Ей так лучше, - недоуменно ответила миссис ди Амальфи, - она той весной слишком худая была, как мальчишка. Ты на нее шьешь, - она взглянула на Сидонию, - как и на всех нас. Ты ее мерки знаешь.

Марта, вернувшись со Святой Земли, не заказывала новых платьев. Сидония, наметанным взглядом портнихи, видела, что женщина перешивает старые. Марта делала это либо сама, либо, подумала Сидония, ходила в какое-то другое ателье.

- Пополнела, - задумчиво пробормотала Сидония, и взяла Веронику под руку: «От свата твоего чай, из Японии?»

Вероника кивнула:

- И сладости, Эми сегодня готовила. Кастелла, с медом, с зеленым чаем, с миндалем…, - женщины оставили туфли на пороге чайного домика. Полы здесь были из темного дуба, отполированные. Сидония, устраиваясь на шелковых подушках, все думала: «Пополнела».

В каюте первого класса приятно пахло лавандой и хорошим табаком. Окна были раскрыты, погода стояла теплая. Отсюда, с кормы парохода, был виден весь порт Ливерпуля. Грузовые корабли стояли поодаль, пассажирские выстроились вдоль каменной набережной. Небо было голубым, ярким. Марта, устроившись в кресле, расправила юбки кринолина. Женщина повертела серебряную пепельницу с вытисненной эмблемой: «Norddeutscher Lloyd». На ореховом столе лежала изящная брошюра: «Бремен-Ливерпуль-Нью-Йорк».

- Очень, много эмигрантов, - Марта затянулась папироской: «Кухня кошерная на корабле, даже синагога есть. Хорошо, что вы на него билеты купили». Рав Горовиц повел Питера вниз, показывать синагогу.

- Это рав Ястроу посоветовал, - Бет перекладывала документы в папке испанской кожи, - они на таком пакетботе из Ливорно в Нью-Йорк плыли. Они в Филадельфии, - женщина помахала письмом, - в синагоге Родеф Шалом. Джошуа побудет у него помощником, а летом, - Бет опустила глаза к своему животу, - летом в Чарльстон отправимся. На юге ребенок родится, - она все улыбалась. Марта хихикнула: «С первой брачной ночи. А ты все не верила».

Бет покраснела и повела рукой:

- Я думала, что не бывает, Марта, чтобы с одного раза. То есть, не с одного…, - она смешалась. Марта встав, обняла ее за плечи: «Очень даже бывает, милая».

- Например, у меня, - она, незаметно, положила руку на шелк платья. Никто ничего не увидел. Тетя Сидония, после Рождества, когда Марта привезла Горовицей в Лондон, улыбнулась: «Ты вся цветешь, милая».

- Может быть, мальчик опять? - Марта рассматривала в зеркале румянец на своих щеках, блестящие, зеленые глаза, пышные бронзовые волосы. Зубы у нее были крепкие, белые. Ногти росли так быстро, что приходилось почти каждый день орудовать серебряной пилочкой. Живот был совсем небольшим.

- Я помню, - Марта лежала в своей спальне на Ганновер-сквер, - с девочкой можно подурнеть, - она приподнялась на локте, и полюбовалась веснушками вокруг носа, - а у меня наоборот. Мальчик тоже хорошо, - она вспомнила недовольный голос его светлости:

- Ладно, мадам Гаспар, поезжай в свою Америку, навести родных, а осенью, - Джон похлопал по суконному чехлу, что закрывал машину Бэббиджа, - жду тебя здесь. И Бэббидж ждет. Он с тобой заниматься собирается, если ты за шифры будешь ответственна.

- Ничего страшного, - сказала себе Марта, идя обратно в Мэйфер, - Джон меня пока никуда посылать, не собирается, а обрабатывать данные я с детьми на руках могу. Тем более Петя в школе.

Оказавшись в Англии, она, вместе с Питером, съездила в Итон, к мальчишкам. В комнате у них было чисто. На столе Пети она увидела тетради с упражнениями по русскому языку, книги Пушкина, Тургенева и Достоевского.

- Только бы Федор Михайлович на хорошей женщине женился, - попросила Марта, - на той, что любит его, и понимает.

Там стоял и образ Богородицы. Марта показала сыну аффидавит, подтверждающий его дворянство. Она пообещала, гуляя с Петей по школьному саду: «Когда подрастешь, мы обязательно в Санкт-Петербург съездим. Познакомишься со своим дядей, с кузенами…».

- С дядей, - мрачно повторила Марта, вспомнив холодные, голубые глаза Федора Петровича: «А что делать? Это самые близкие наши родственники. Дети его точно ни в чем не виноваты».

Она с Горовицами проехала всю Европу, в Брюсселе увидев тетю Джоанну и дядю Поля. Он уже не ходил в контору:

- Продал, дорогая моя, - подмигнул месье Мервель, - мне шестьдесят пять. Хочу на старости лет отдохнуть. Тем более, у нас правнук появился. И внуков еще двое. Мы на Рождество в Лондон ездили, в замке гостили, у Джона и Полины.

О Максе ничего слышно не было. Джоанна развела руками:

- Он взрослый человек, дорогая моя. Я знаю, что он в Женеве диссертацию защитил, когда из Америки вернулся. Об этом он написал. А потом…, - она стряхнула пепел, - у него, наверняка, задания есть, -Джоанна указала пальцем на потолок гостиной, - от Интернационала. Может быть, он в России, в Польше, в Германии…

Марта, осторожно, поинтересовалась, не приходило ли письмо от каноника, но ей стало понятно, что Аарон Джоанне так и не написал.

- Заставлю его, - разозлилась Марта, - как это, не знать, кто у ребенка отец? - она поняла, что покраснела и грустно подумала: «Надо будет потом девочке сказать, что он умер. Так лучше. Не стоит Дмитрия Ивановича во все это вмешивать. Он женатый человек».

В Париже Юджиния радостно показала ей письмо от присяжного поверенного Арсеньева, из Санкт-Петербурга. Дело о разводе действительного статского советника Воронцова-Вельяминова пошло в производство, в консистории: «Поскольку Федор Петрович является пострадавшей стороной, и вы не оспариваете факта вашего прелюбодеяния, то я предполагаю, что все необходимые документы будут оформлены в течение года».

- Обвенчаетесь с бароном де Лу, - весело сказала Марта, поцеловав ее в щеку, - будешь у нас баронессой.

Они сидели под каштанами на площади у церкви Сен-Сюльпис. Маленький Пьер бегал вокруг скамейки, играя с обручем.

- У вас еще дети появятся, - Марта взяла руку Юджинии, - обязательно. И у твоего брата тоже. Пока они в пустыне, - Марта помолчала, - это трудно, но, когда канал закончат, у них кто-нибудь и родится. Будешь еще раз тетей.