-Здесь, - довольно подумал юноша, заходя в кладовку, - лучше еда, чем на постоялом дворе. И хлеб тетя Джо такой печет, что и в Париже  еще поискать.

Квартира на набережной Августинок стояла закрытой. Мишелю удавалось там переночевать всего несколько раз в год.  Во дворце Тюильри у него была походная койка - в маленькой комнате для адъютантов. Однако алмаз он отказался оставлять в банке - как его ни уговаривал Иосиф. «Будет со мной, - твердо сказал Мишель, - а если меня убьют, - он развел руками, - что же делать». Наполеон, увидев кольцо, повертел его в руках: «Красивый камень, но не для армейской жизни».

-Я его и не ношу, ваше величество, - покраснел Мишель, - он вообще для женских пальцев.

Наполеон рассмеялся: «Может, и встретишь, кого-нибудь. Хотя с нашими походами,  на это надежды мало.

-Встречу, - тогда  упрямо, повторил себе Мишель. Он посмотрел на холодную плиту и грустно подумал: «Не будить же их, а самому разжигать нельзя, я помню. Повезло Давиду, и жена у него замечательная, и сын..., И у меня тоже семья появится, мне ведь всего двадцать три».

Он раскрыл дверь в сад, и, присев на пороге, затянулся сигарой. «Папа не пойдет воевать, - твердо сказал  Мишель. «Ему шестьдесят два, он ученый, он давно в отставке..., И Петька не пойдет, ему семнадцать, какая армия! Вот и хорошо».

Письма от родителей он получал окольными путями. Наполеон, возвращаясь в Белосток, всегда протягивал ему конверт и подмигивал: «Еврейская почта, капитан де Лу. Чтобы мы без нее делали». Отец писал своему другу, раввину Шнеуру Залману, а тот переправлял письма Ханеле.

Мишель знал, что отец преподает в Горной Школе, а мать - в театральной, что Петька заканчивает кадетский корпус и собирается поступать в военное инженерное училище.

-Все равно, - напомнил себе Мишель, -  все равно, папа и мама, разумные люди. У них никогда крепостных не было, они  против этого. А его величество собирается настоять на отмене рабства. Они поймут, не могут не понять..., И мы не будем атаковать Санкт-Петербург, до Москвы дойдем, и на этом все закончится».

Дверь стукнула, и он услышал голос  Джо: «Бедный мальчик! Сидит, и даже кофе не выпил. Что же ты Давида с Деборой не разбудил?».

Мишель поднялся и, покраснев, что-то пробормотал.

-Мишель! - радостно сказал ребенок и потребовал: «Играть!».

Он подхватил Шмуэля на руки. Джо ласково добавила: «Сейчас плиту разожгу и все сделаю. Иосиф лодку разгружает. Мы по дороге на ферму господина Ламма заехали, молоко взяли, масло, сыр...».

Над шпилем Аудекерк повисло закатное солнце, в прозрачном, высоком небе метались чайки. Давид перегнулся в седле и  поцеловал мягкую щечку сына: «Вы ждите, милые. Зимой увидимся».

-Папа со мной! - капризно заявил мальчик, но Джо забрала его у невестки и пощекотала: «Завтра с тобой опять на лодочке покатаемся».

Он проводила глазами мужа и сына, - Мишель ехал рядом с ними. Дебора  подумала, глядя на решительный подбородок свекрови: «Дядя Иосиф уже шестнадцать лет воюет. И шестнадцать лет она его ждет. А у меня всего пять. Я привыкну».

Джо обняла невестку: «Пошли, чаю выпьем, и ложись, ты, - она подмигнула Деборе, - как вы с Давидом к обеду спустились, так до сих пор зеваешь».

Дебора покраснела. Джо, подтолкнув ее к двери, вздохнула: «Будем их ждать».

Мораг прошла по свежему, пахнущему краской коридору. Доктор Картер, распахнув перед ней дверь, гордо сказал: «Прошу, миссис Бенджамин-Вулф. Пять палат для рожениц, отдельный зал для операций, помещение для младенцев..., Все отлично оборудовано, спасибо вам большое. Мы бы, конечно, назвали  бы это крыло в честь вашей семьи...»

Мораг заглянула во все комнаты. Подняв нежную ладонь, она ответила: «Нет, доктор Картер. Нам достаточно того, что женщины и дети теперь будут в хороших условиях». Мораг  еще раз посмотрела на аккуратные койки, на чистое, новое, постельное белье и вздохнула: «Если бы не было этого разделения на белых и цветных..., Салли тоже денег дала на палаты, там, у них в госпитале».

-Я уезжаю в Рокпорт, на лето, с детьми, -  Мораг простилась с врачом, - когда вернусь,  мы устроим заседание благотворительного комитета. Будет осенний бал, благотворительный базар и спектакль на Рождество. Мистер Бенджамин-Вулф обещал нам помочь.

Она ушла. Картер, стоя посреди больничного двора, закурил сигару: «Что бы мы без нее делали? Очень энергичная женщина, а ведь раньше совсем не интересовалась благотворительностью. Денег у них, конечно, столько, что половину Массачусетса можно купить. Муж в Верховном Суде, говорят, он и до Вашингтона доберется, тем более,  его старший брат вице-президентом стал». Врач посмотрел в сторону моря: «Если войну объявят, здесь британские фрегаты сразу появятся, из Канады придут. Господи, зачем нам воевать, из-за ерунды какой-то. Можно подумать, у нас земли не хватает».

Он потушил сигару и, еще задержался на пороге больницы - небо было чистым, летним, дул чуть заметный ветерок с моря.

-Не надо бы нам  воевать, - вздохнул Картер и пошел к пациентам.

Мораг поднималась на Бикон-Хилл - сегодня у них обедали Фримены. Нат вечером отплывал в Париж. Тедди, узнав о том, что Антония дала брату денег, разозлился и твердо сказал: «Надо было ко мне прийти, племянник. Пятнадцать тысяч я Филду верну, пусть лежат - для Тони, для ее детей, а обучение в Сорбонне я тебе как-нибудь оплачу, - Тедди усмехнулся. Дымя сигарой, он стал выписывать чек.

Мораг остановилась перед лавкой и посмотрела на деревянную лошадку в витрине. «Четыре года, - вздохнула она. «Четыре года сейчас мальчику». Он ей снился, иногда, - маленький, темноволосый, припавший к ее груди. С Меневой связаться было невозможно - мать написала ей, что индейцы ушли на север и там соединились с британскими войсками.

-Он обещал, - прошептала сейчас  Мораг, - обещал, что маленький будет в безопасности. Мой брат не будет лгать.

Когда Горовицы написали им, что Менева убил Констанцу, Мораг, сидя за обеденным столом, услышав это,  застыла. Потом она получила письмо от матери. Мирьям негодовала: «Никогда в жизни не поверю, что Менева мог поднять на нее руку. Наверняка,  это был кто-то другой. И что Менева Хаима ранил - тоже. Хаим был без сознания, он просто не помнит».

Мораг еще раз взглянула на игрушки: «А ведь мы с Тедди хотим еще ребенка. И ничего не получается. Это Господь меня наказывает, я знаю. Пусть хоть у других дети здоровы будут».

Она шла по оживленной, торговой улице, и вспоминала, как им пришлось поехать в Вашингтон, в прошлом году. Обычно Мораг отговаривалась занятостью, или болезнями, - они даже на хупе у старшего сына Горовицей не были, - но в Белом Доме устраивали важный обед, с балом, и отказаться было невозможно.

Натан даже не посмотрел на нее, - он коротко поздоровался, и сразу засел за карты, вместе с другими чиновниками из ведомства Генерального Прокурора. Когда они  обедали у Горовицей, -  Хаим был еще в госпитале, - Натан, вместе с мужчинами, сразу после кофе ушел в библиотеку - курить.

Они остались за столом, с Эстер, и Батшевой. Обе женщины блистали драгоценностями. Эстер, подмигнув Мораг, покачала носком туфли: «Думаю, в следующем году, когда Хаим оправится после ранения - мы будем ожидать счастливого события, да, Батшева?»

Девушка только нежно покраснела и опустила большие, цвета каштана глаза.

Мораг уже сворачивала на их улицу, как вдруг оглянулась. По мостовой ехали телеги и экипажи, было шумно, мальчишки шныряли в толпе, предлагая газеты, лимонад и сигары. Мораг помотала головой: «Нет, привиделось».

Она открыла кованую калитку особняка, а маленькая, неприметная женщина в темном, бедном платье и таком же капоре, смешалась  с толпой: «Не след туда, к ним,  идти. Конечно, внука увидеть хочется, но  что теперь делать. Оставлю Тедди записку, в конторе, на постоялом дворе его буду ждать».

Марта сошла на берег в Галифаксе две недели назад. Она добралась до Бостона на рыбацкой лодке, ночью, -  так было быстрее, чем идти лесами. Марта спросила об индейцах, но командующий гарнизоном в Галифаксе, только пожал плечами: «Они далеко на западе, миссис Кроу, за озерами».