Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Альбатрос поймал порыв ветра, и, пролетев над головой Себастьяна, покружив над собором, — опустился на черепичную крышу монастыря.

Интерлюдия

Гоа, осень 1600 года

На темной воде маленького бассейна колыхались цветки лотоса. Здесь, в тени пальм, было почти прохладно, и Джованни, посмотрев на женщину, сидящую напротив, смешливо сказал:

«Вот уж не ожидал, что это вы. Я же вас уже видел, в соборе, сеньора Амрита».

— Я вас тоже запомнила, — темно-красные губы чуть улыбнулись, и она, указав на столик резного дерева, сказала: «Берите, хоть и не очень жарко пока, но все равно — лучше кокосового молока ничего не найдешь. И халву возьмите, я ее из этих орехов делаю, что португальцы сюда завезли, когда я еще молодой была.

— Вы и сейчас молоды, — Джованни посмотрел на сеньору и добавил: «Вы же, наверное, младше меня».

Она покачала красивой головой — волосы цвета красного дерева, побитые сединой, были разделены, пробором и заплетены в уложенную на затылке косу. Гранатового цвета сари, расшитое золотом, облегало ее смуглые плечи. Она поправила кружевную накидку и грустно сказала: «Я вас старше. Ну, впрочем, это неважно. Вы здесь надолго, или так, проездом?».

— Пока надолго, — Джованни помолчал. «В Риме недовольны, как бы это сказать, тем, что здешние христиане сохраняют приверженность старым обрядам. Я, конечно, постараюсь осадить местных инквизиторов, но вы там предупредите, кого надо, — пусть люди пока будут осторожнее.

С океана дул легкий, соленый ветерок, шелестели листья деревьев над головой, и Джованни, на мгновение, прервавшись, подумал: «Да, все правильно. Подожду Хосе — пока он вернется от этих йогов, или как они там называются, — все ему скажу, и исчезнем. Хватит уже, устал я».

— Устали вы, — ласково сказала женщина. Она отпила из серебряного бокала и усмехнулась:

«А я вот так всю жизнь, святой отец, с двадцати лет этим занимаюсь. Раз в месяц прогуляешься в порт, передашь письмо, — ну, скажем, в Бордо. А потом опять — смотри, слушай, запоминай».

— Вам не одиноко? — вдруг спросил Джованни, глядя на изящный, беленый домик, на каменную, с деревянной крышей, террасу, на какие-то местные, пышные цветы, что росли в саду. «У вас же нет семьи?».

Сеньора Амрита потрогала золотой крестик на шее и вздохнула. «Мои родители были браминами, — ну, вы знаете, кто это».

— Каста священников, — кивнул Джованни.

— Когда португальцы сюда пришли, нас стали крестить, — женщина смотрела куда-то вдаль.

«Всех, без разбору. Кто успел, — она махнула рукой, — бежал на север, а кто не успел… — она не закончила и поиграла кольцами на пальцах. «Я осиротела в два года, сеньор Джованни, вы уж простите, что я вас так называю, — а не святым отцом».

— Извините, пожалуйста, — он потянулся и коснулся смуглой, маленькой, сильной даже на вид руки. «Ну, вот, — женщина вздохнула, — меня подобрал португальский торговец, крестил, заботился обо мне, — ну, как заботятся о товаре, — он хотел меня продать потом, дорого, — она кивнула в сторону океана.

— Так и получилось, что я христианка, сеньор Джованни. Семья, — она помолчала, — была у меня дочка, Приянка, но та умерла родами, в молодости еще. Оставила мне внучку.

— А замужем, — Амрита легко поднялась, и он тоже встал, еще успев подумать: «Какая же она маленькая, как птичка», — замужем я никогда не была, — закончила Амрита и рассмеялась:

«Пойдемте, вы же мне сказали, что любите острое».

— Люблю, — согласился Джованни. «Я долго жил в Новом Свете, так что перец мне знаком не понаслышке».

Она усадила его на террасе, за большой стол черного дерева, и, поставив перед ним фарфоровую миску, велела: «Берите, это рыба, креветки, все вперемешку, и овощи там тоже есть. Я говядины не ем…

— И очень зря, — тихо сказал Джованни, берясь за ложку. «Я вас прошу, не надо рисковать».

Женщина положила ему огненной даже на вид еды, и сухо ответила: «Я, сеньор Джованни, была раньше девадаси. Знаете, кто это?»

— Храмовая танцовщица, — он попробовал и долго дышал, открыв рот. Женщина подсунула ему бокал с молоком и велела: «Выпейте». Она вдруг расхохоталась:

— Отец Приянки был немец, на гамбургском судне сюда пришел. Он в жизни нашей еды не пробовал, бедный, у него даже слезы потекли, когда я ему с кухни принесла. А потом ничего, привык. Три дня мы с ним всего и побыли, а потом ему возвращаться надо было на корабль, отплывали они, — Амрита чуть погрустнела и посмотрела куда-то вдаль.

— И с тех пор я его и не видела, сеньор Джованни. А как поняла, что дитя он мне оставил, — от португальца сбежала. Так и стала танцовщицей, жить ведь на что-то надо было. Потом, конечно, — он чуть улыбнулась, — ну, как стала письма писать, — Амрита подняла бровь, — можно было бы и бросить танцы, но уж очень они мне нравились.

— Ну, а говядину, — она усмехнулась, — говядину я как никогда в жизни не ела, так и сейчас не буду. Христианка, не христианка — у меня и дочка, и внучка крещеные, — а заветы предков своих я нарушать не стану.

— И долго вы танцевали? — спросил Джованни, накладывая себе еще.

— Да больше двадцати лет, Приянка моя покойная тоже с детства танцевала, и внучка танцует, ну, — Амрита рассмеялась, — она у меня тут не сидит, ездит больше — женщина внесла с крохотной, чистой кухоньки, — в каменный пол был вделан очаг, — еще одно блюдо, — с рисом.

— Ну как? — лукаво спросила она. «Еще хотите?»

— Очень, — он потянулся за шелковой салфеткой и вытер слезы с глаз.

Амрита села напротив и серьезно сказала: «Вас там, чем кормят? Вы же в монастыре живете?».

— Нет, отдельно, — Джованни улыбнулся, — разрешили, я все-таки высокопоставленное лицо.

— Так давайте я вам готовить буду, я же вон, — Амрита указала на собор, — там убираюсь, ко мне привыкли, никто не заподозрит.

Джованни посмотрел на женщину и ответил: «Я в помещениях Святой Инквизиции живу, в отдельном крыле. Так что вряд ли вам понравится туда приходить, сеньора Амрита».

— Бедный вы, — Амрита положила свою руку поверх его и они немного помолчали.

— Вот, — капитан повернулся к Майклу Кроу, стоящему на носу корабля, — входим в гавань Гоа.

Майкл бросил один взгляд на корабли, что были пришвартованы у низких, каменных зданий складов, на гомонящую толпу, — крики рыночных торговцев доносились даже сюда, на тихую, темно-синюю воду, — и сухо спросил: «Долго мы тут будем стоять?».

— Да не меньше месяца, — пожал плечами голландец. «Пока разгрузим то, что привезли с Явы, пока погрузимся…Но вы не бойтесь, если все будет в порядке, летом следующего года уже будете в Лондоне».

— Очень бы хотелось, — пробормотал Майкл, сцепив длинные пальцы.

— А вы неплохо знакомы с морским делом, кстати, — улыбнулся голландец. «Для священника, понятно».

— Я шесть лет провел на корабле, ребенком — сухо ответил преподобный. «Мой покойный отец был капитаном».

Он ушел к себе в каюту, а голландец, проводив его глазами, пробормотал: «Три года проповедовал туземцам в джунглях, и хоть бы порадовался, что, наконец, город перед собой видит. Хоть да, тут же католики, это для него хуже туземцев. Мне-то все равно, — католики, протестанты, — главное, деньги чтобы платили»

— Вот туда и встанем, — улыбнулся капитан, завидев свободное местечко. «Как раз посередине, удобно будет, спьяну не заблудишься».

На палубе расхохотались, и «Милая Луиза», ведомая уверенной рукой, направилась к грузовой пристани.

Он сидел на узкой, высокой койке, — со времен его детства на «Святой Марии», он ненавидел такие. «Не то, что бы я на них спал, — криво усмехнулся Майкл, — у Берри мы на полу в чулане ночевали, а потом — в гамаках, вместе с матросами». Он отложил Библию женевского издания, и, взглянув в распахнутые ставни, отвел взгляд — с берега тянуло жаром, специями, человеческим потом, разносчик, стоя на набережной, нараспев предлагал какую-то дрянь.

То письмо Майкл сжег, едва прочитав, — он как раз тогда готовился уехать в Бантам миссионером, вместе с экспедицией Корнелиса де Хаутмана.

479
{"b":"860062","o":1}