Люси внесла мальчика и шепотом проговорила: «Спит еще».

Однако он просыпался. Он просыпался, потягивался, на смуглых щечках играл румянец. У  него были голубые, материнские, еще туманные глаза.  Пьетро осторожно принял ребенка: «Тяжелый какой. Большой мальчик. Господи, пусть он счастлив будет, прошу тебя».

Грегори нахмурился, почувствовав теплую воду, что текла ему на голову, но потом решил не плакать и помахал ручкой. Мальчик сладко  зевнул. Питер, погладив его по темненьким волосам, услышал мягкий голос кузена: «Обещаешь ли ты,  через молитву и выполнение заповедей Господних, поддерживать и направлять это дитя, как его крестный отец?»

-Обещаем, - ответил Питер, взяв Люси за руку. Мальчик все-таки захныкал. Люси, заворачивая его в пеленки, укачивая, прижала маленького Грегори к себе.

-Обещаем, - повторила она. Питер положил ладонь на свой крест, играющий бриллиантами в закатном солнце, и повернулся к окну. Наверху, в темно-синем, ярком небе, медленно, величаво парил сокол.

На серых камнях берега, рядом с кромкой прибоя, развевались шелковые полотнища легкого шатра. Валиде-султан сидела, поджав ноги, затягиваясь папиросой, глядя на племянницу. Шуламит водила сына по мелкой воде. Мальчик блаженно смеялся, закидывая рыжую голову. Он был высокий, крепкий и глаза у него были материнские, серые, большие.

-Мама, мама, -  мальчик протянул  к ней ручки. Шуламит подхватила ребенка. Немного приподняв тонкую накидку, девушка зашла по щиколотку в море.

-Купаться хочет, - улыбаясь, сказала она Ционе.

-Надо им уезжать, -  валиде-султан поднесла к губам серебряный бокал с шербетом: «Абдул-Меджид настоял на том, чтобы она мальчика отлучила. Понятно, он хочет ее обратно в Долмабахче перевезти. Соскучился, за почти два года. Нельзя им здесь оставаться».

Она щелкнула пальцами, шелк сзади откинулся. Валиде-султан, не поворачиваясь, спросила: «Какие новости с виллы госпожи Амины?»

-Пока ничего не сообщали, - неслышно прошуршал евнух: «Но, ваше величество, все должно случиться со дня на день».

-Это я и сама знаю, - кисло отозвалась валиде-султан: «Отправь голубя в Долмабахче. Я хочу, чтобы Сулейман-ага приехал сюда. Мы обсудим последний отчет комиссии по строительству канала, что месье Лессепс прислал из Парижа».

Евнух поклонился, исчезая. Шуламит вернулась в шатер. Уложив дремлющего, зевающего мальчика на подушки, девушка вытерла ноги шелковым полотенцем. Она налила себе кофе. Грызя орех, Шуламит вздохнула: «Тетя, а зачем Абдул-Меджид за Моше посылает?»

Мальчика звали Муса. На обрезании ему дали имя Моше, в честь деда. Валиде-султан устроила церемонию на восьмой день, сын не стал ей прекословить. Моэля привезли из Стамбула, из синагоги. Ему завязали глаза, и только на вилле валиде-султан, в гостиной, разрешили снять платок. Женщины стояли за ширмами, мальчик был на руках у кизляр-агаши. Моэль, поговорив с валиде-султан и Шуламит, на святом языке,  сделал обрезание. Шуламит потом, кормя ребенка, сказала: «Тетя, можно было бы с моэлем записку передать, для папы и мамы...»

-Вы их в следующем году увидите, - Циона ласково коснулась белой щеки племянницы: «Не стоит рисковать, милая.  Твой отец, получив такое,  сразу сюда приедет. Хоть мой сын издал декрет о свободе религии и равенстве всех подданных империи, - она улыбнулась, - но все равно, не будет он с Исааком разговаривать о том, чтобы тебя отпустить. Тем более мальчик родился, - она кивнула на Моше.

Фирман был подарком Шуламит, в честь ее беременности. Султан хотел заключить официальный брак. Он даже не настаивал на том, чтобы Шуламит перешла в магометанство. «У  нас теперь все равны, - весело заметил Абдул-Меджид, приехав на острова, играя с мальчиком, - этого и не требуется, милая».

Шуламит промолчала, опустив длинные, темные ресницы, и кивнула изящной головой. Никах был назначен на конец лета. Девушка подумала: «К тому времени мы со Стивеном и Моше будем далеко».

Она сразу сказала Стивену, что в Иерусалиме им оставаться не след, слишком там все было на виду. «Мы якобы, погибнем, - задумчиво проговорила девушка, - будет подозрительно, если я вернусь домой, еще и с ребенком. Поживем немного у моих родителей. Папа тебе даст письмо, раввинам, в Лондон, и поедем туда».

Стивен лежал, обнимая ее, вдыхая сладкий, молочный запах. Когда он оставался на островах, они встречались украдкой, совсем ненадолго. Мальчика Стивен все-таки видел. После того, как валиде-султан уходила из гостиной, он отодвигал ширму. Шуламит сидела, держа ребенка на руках.  Он, целуя ее, любуясь сыном, только тяжело вздыхал. Стивен знал, что Абдул-Меджид тоже приезжает сюда. Каждый раз, когда султан отправлялся к Шуламит, Стивен сидел на террасе своих комнат во дворце Долмабахче. Он смотрел на Босфор, уходящий вдаль, к Мраморному морю: «Она его не любит. Она любит меня, а что ей приходится..., - он опускал голову и заставлял себя не думать об этом.

-Поедем, - он стал целовать ее рыжие, распущенные волосы: «Наверное, Юджиния вернулась, из Европы. Может быть, она и замуж вышла, может, - Стивен усмехнулся, - у меня племянник появился, или племянница. Познакомишься с ней, она тебе понравится».

Из Лондона о сестре ничего не написал, только сообщили, что Джон-младший приехал в Англию и похоронил отца. О Марте Бенджамин-Вулф так ничего и не было известно.

-У меня есть ты, - добавил Стивен, - есть Моше, и еще дети появятся. Ничем  опасным я заниматься не буду. Уйду в гражданские инженеры.

-А Северо-Западный проход? - лукаво спросила Шуламит, когда она одевалась, когда Стивен заплетал ей косы. Он поцеловал ее куда-то в шею: «Когда дети вырастут, мы с тобой отправимся в Арктику. Как сэр Николас и леди Констанца, когда они ушли к Ледяному Континенту. Но не раньше, милая».

Шуламит тогда, у ворот, закинула ему руки на шею: «Жалко, что сейчас удается совсем недолго вместе побыть. Если я попрошу кормилицу, это будет подозрительно, - она помрачнела. Стивен шепнул: «Ничего, любовь моя. Осталось совсем недолго потерпеть. Летом мы уедем отсюда».

Валиде-султан укутала мальчика шелковым платком и погладила его по рыжим, мягким кудрям. Моше почмокал и, повозившись, крепко заснул.

-Должно быть, хочет двору представить, - ответила она племяннице: «Моше больше года. Сейчас он подождет, пока Амина родит. Если и у нее будет мальчик, то Абдул-Меджид не станет пока объявлять, кто станет наследником престола. А если девочка..., - валиде-султан развела руками, - то Моше дадут титул принца».

-Надо, чтобы мальчик у нее появился, - угрюмо заметила Шуламит: «Если он Моше возведет в ранг наследника, нам придется в Долмабахче переселяться. Сами знаете, тетя, отсюда, с островов, пропасть легче».

-На то воля Господня, - усмехнулась Циона, поднимаясь: «Пошли, обед накрыли.  Потом кизляр-агаши отвезет маленького в Стамбул. Ты не волнуйся, - она взяла племянницу за руку, - за Моше присмотрят. Там сотня евнухов, и все с него пылинки сдувать будут».

-Он маленький, - Шуламит опустилась на колени и осторожно взяла ребенка: «Как он, без меня, тетя?»

-Его через неделю сюда вернут, - успокоила ее Циона, когда они, в сопровождении евнухов, поднимались по мраморной лестнице к вилле. Женщины говорили на святом языке. Кроме кизляр-агаши, его больше никто не понимал. Главный евнух сейчас был на вилле Амины, вместе с врачами, что наблюдали за ее беременностью.

-Поверь мне, - остановилась Циона на террасе, - я  ее видела, Амину. И с врачами говорила. Они все убеждены, что у нее тоже мальчик родится.

-Есть! - строго потребовал Моше, проснувшись: «Мама, есть!»

-Сейчас пойдем, милый, - рассмеялась Шуламит, и поставила его на ноги. Он ухватился за руку матери крепкой, пухлой ладошкой. Мальчик был в шелковых, маленьких шароварах и парчовом халатике.  Шуламит смотрела на него и видела отца. У Моше, как у его деда, были большие, серые, в темных ресницах глаза. Он был упрямый, рано начал ходить, и хотел все делать сам.