-Сирота, - повторяла себе Маргарита, засунув руку в рот, больно прикусив ее зубами: «Мне нельзя, нельзя плакать, мне надо быть сильной. Я вырасту и уйду от него, - она незаметно посмотрела на отца. Он стоял, расставив ноги, высокий, широкоплечий, в холщовой, походной куртке.

-Что тебе еще надо? - угрожающе спросил Виллем, - марш вниз. Твой брат уже спит. Запомни, твоя мать была шлюхой, а  из тебя я выращу хорошую, послушную дочь, чего бы это ни стоило. Пошла вон отсюда, - велел он девочке.

Маргарита спустилась вниз и сползла по переборке, уронив грязную, растрепанную голову в колени. Она икала, кусая губы, сдерживая слезы, а потом услышала рядом шепот: «Сестричка...»

Брат  устроился рядом и завернул ее в одеяло.

-Он мне сказал, - глотая слезы, проговорил мальчик, - сказал, что дом сгорел, что мама погибла..., Я думал, Маргарита, - брат нашел ее руку, - что ты тоже..., Я так плакал, сестричка..., - он тяжело вздохнул и положил ей голову на плечо. «Нам надо быть вместе, - поняла девочка, - у нас никого, никого больше нет. Мы совсем одни».

-Я тебя никогда не оставлю, Виллем, - она погладила светловолосую голову и почувствовала, что его плечи дрожат. «Я тоже поплачу, - сказала себе Маргарита, - при Виллеме можно, он не выдаст». Дети сидели, покачивая друг друга. Маргарита, вытерла лицо: «Мы сейчас умоемся, заснем, и нам приснится мамочка, Виллем. Обязательно».

Они устроились на койках. Брат тихо сказал: «Только бы мама не страдала. Маргарита, помнишь  колыбельную, что она пела нам? О дереве?»

-Я тебе спою, - пообещала девочка: «Спою, братик, а ты спи. Мы теперь рядом, нам ничего не страшно». Она пела, ощущая на своем лбу теплые губы матери.  Немного поплакав, девочка заснула, свернувшись в клубочек, спрятавшись под одеялом, забившись в самый дальний угол койки.

Виллем, наверху, стоя на корме, закурил сигару: «Вот и славно. «К и К» остались без наследника. Интересно, что теперь дядя Мартин будет делать. Компанию продаст, наверное. А я займусь углем. Слава Богу, с революциями в Европе покончено. Заложу новые шахты, отстрою замок, верну титул...»

Он решил больше не жениться. В конце концов, улыбнулся Виллем, ничто не мешало ему завести любовницу, или даже нескольких.

-Надо будет в Ренн съездить, познакомиться с дядей Жаном, - подумал он: «Мы родня, пусть дети привыкнут друг к другу. Но с брюссельской семейкой я ничего общего иметь не желаю. Незачем сомнительные знакомства поддерживать. Впрочем, Питер покойный говорил, мальчишкам семнадцать лет. Пойдут путем отца, и сгинут где-нибудь в тюрьме, я уверен».

Он зевнул. Выбросив окурок за борт, Виллем вернулся к себе в каюту.

Мальчика крестили в гостиной скромного домика, по соседству с церковью святого Фомы. Питер наскоро снял его сразу после пожара, на следующий день. Он перевез туда Люси и Луизу. Врач-индиец, за которым Питер послал на рассвете, осмотрел женщину и покачал головой: «Схватки прекратились, но могут вернуться в любой момент. Нужен постоянный уход».

Питер три дня провел на пепелище, вместе с полицейскими агентами. Он опознавал труп Грегори. Индиец погиб в комнате у Маргариты, успев взломать дверь, но, не успев спасти девочку. Крыша обрушилась, они оба оказались погребенными под обломками.  Когда ему показали то, что осталось от Маргариты,  развернув кусок холста, Питер только отвел взгляд.

Врач, в холщовом фартуке, развел руками. «Мистер Кроу, чудо, что от них обоих что-то сохранилось. Мистер Вадия пострадал меньше, а бедный ребенок...- он тяжело вздохнул.

-Почему Маргарита закрыла дверь на засов? - Питер вытер руки в чистой, выложенной кафелем умывальной полицейского морга: «Луиза, конечно, сейчас ничего не понимает, плачет безостановочно, но ведь она мне сказала, что Маргарита никогда не запиралась».

В конторе порта его уверили, что корабль в Амстердам, на котором плыл Виллем,  отчалил по расписанию, и показали список пассажиров. «Хотя, - мрачно вздохнул Питер, - если Виллем похитил дочь, он бы и не стал ее никуда записывать, конечно».

Они с Люси, оба в глубоком трауре, стояли над могилой, на церковном кладбище собора святого Фомы, глядя, как опускают в землю гробы, большой и маленький. Было влажно, жарко, шумели листья наверху, в кронах вековых деревьев. Питер заказал два памятника. Ведя Люси к выходу, он шепнул: «Все обойдется, вот увидишь. Луиза оправится, у нее ребенок. Ей есть,  ради кого жить».

Когда Луиза услышала о том, что муж и дочь погибли, она посмотрела на Питера запавшими, пустыми глазами. Женщина покачала головой: «Я тоже..., тоже хочу к ним...»

-Луиза, - Люси твердо взяла ее за руку, - Луиза, милая, не надо. Я тоже плачу, мне больно, - девушка запнулась, - я потеряла единственного брата..., У тебя родится мальчик, или девочка. Грегори так тебя любил, вы ждали это дитя..., Пожалуйста, ради Грегори, ради маленького, - она погладила женщину по голове, - не надо...

-У тебя остался муж, - Луиза неловко, тяжело повернулась к беленой стене, - а у меня, - она едва слышно зарыдала, - никого больше нет. И не будет.

В ночь после похорон у нее начались роды. Индийский врач принял большого, крепкого, темноволосого мальчика. Выйдя в гостиную, к Питеру и Люси, он вздохнул: «Надо послать за кормилицей. У миссис Луизы кровотечение, я его остановил, но мне кажется..., - врач замялся.

-Она не хочет жить, - поняла Люси. Велев мужу: «Поезжай», она  прошла к Луизе. Та лежала, бледная, с закрытыми глазами. Мальчик, завернутый в простые, холщовые пеленки, тихо, жалобно плакал.

Луиза вздрогнула и приподнялась: «Люси..., Дай, дай мне маленького..., Хотя бы ненадолго..., - она еле удержала ребенка. Люси, присев рядом с ней, обняла ее за плечи: «Все будет хорошо, Луиза, ты вырастишь Грегори, обещаю, все будет хорошо...».

Луиза умерла той же ночью. Кровотечение возобновилось, и  она просто откинулась на подушки, закрыв глаза, постепенно бледнея, шепча что-то. Люси наклонилась над ней. Женщина, одними губами, уже посиневшими, попросила: «Не оставляйте...»

-Он наш сын, - просто ответила Люси, держа ее за руку, чувствуя медленный, спокойный холод смерти.

Питер  уговорил священника в соборе похоронить Луизу рядом с Грегори и Маргаритой. На камне надо было выбить «Миссис де ла Марк», однако Люси попросила мужа: «Просто добавь им эту строчку, милый. И Луизе,  и Грегори,  - она вытерла глаза и протянула Питеру листок.

- Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, - прочел Питер и кивнул: «Да, это о них. Спасибо тебе, милая».

Он сказал жене, что хочет отстроить дом: «Пусть он останется маленькому Грегори. Может быть, он когда-нибудь вернется на свою родину. За год управимся, сдам особняк, найду нового управляющего, и поедем в Кантон».

Они сидели на полу. В их спальне не было ничего, кроме кровати и кувшина для умывания. Питер не хотел переезжать в гостиницу, с кормилицей и ребенком было удобнее жить в доме, пусть и простом. Люси устроила голову у него на плече. Взяв руку мужа, девушка всхлипнула: «Так жалко их всех..., Надо написать, в Брюссель. Пусть тетя Джоанна найдет способ связаться с младшим Виллемом. Мальчик должен знать, что у него нет матери, нет сестры...»

-Напишем, конечно, - Питер прислушался. Он удивленно заметил: «Мальчик такой спокойный».

-Ест и спит, - кивнула Люси. Жена расплакалась, уткнувшись носом куда-то ему в рубашку. Питер сидел, баюкая ее, слушая голос кормилицы, что пела колыбельную на маратхи. Он внезапно и сам  почувствовал слезы на глазах. «Мы его вырастим, - шепнул Питер жене, - обещаю. Вырастим мальчика. Все будет хорошо».

Медный таз поставили на стол, Пьетро выложил туда же распятие и молитвенник. Люси налила воды: «Сейчас принесу маленького». Она ушла, а Пьетро помолчал: «Я...Я маме написал, Питер. Может быть, она ответит. Мне так жаль,- он коснулся рукой его плеча.

-Дедушка мне рассказывал, - вспомнил Питер, - как он Констанцу крестил, в Амстердаме. И он дядю Майкла тоже своим ребенком считал. Так же и мы, конечно.