Полли налила ему меда и шотландец, выпив сразу половину кружки, продолжил: «Есть у меня кровники — Мак-Леоды с острова Льюис. Ну да то история давняя, еще со времен отцов наших. Его величество, еще с десяток лет назад, выдал мне грамоту, разрешающую установить правопорядок на том острове».

— Как? — поинтересовался Гудзон.

— А как хочу, — отозвался Кинтейл. «Ну, огнем и мечом, понятное дело, другого языка эти мерзавцы не понимают. Кое-кому я там голову отрубил, кое-кого — повесил, развели пиратское гнездо, привечают всякую шваль. Есть там один разбойник, незаконный сын старого Рори Мак-Леода, главы клана. Этот Нил собрал таких же бандитов, как он сам, и сидит на островке к северу от Льюиса, уже третий год. Я его этой весной хотел оттуда выбить, раз и навсегда, а вот, — Кеннет помахал бумагой, — не понадобилось».

— Кто-то другой его выбил? — спросила Мэри, накладывая гонцу еды.

Голубые глаза Кеннета похолодели. «Пока я жив, дорогая свояченица, никто другой мои битвы за меня воевать не будет. Нет, Нил Мак-Леод явился с повинной к Тайному Совету — они там с каким-то пиратом груз его корабля не поделили. И пирата самого привез — в кандалах, — Кинтейл расхохотался. «Наверное, думает, что мы его теперь простим. Ну да ошибается. А груз неплохой, — шотландец начал читать.

— Мушкеты, драгоценные камни, серебро, индийские ткани, сахар, корица, имбирь, перец, кошениль. Ну, — заключил Кеннет, — большая часть, конечно, в казну отправится, но кое-что и мне, это ведь мои земли.

Он, было, хотел убрать бумаги, но Генри спросил: «А как этого пирата зовут, ну, которого Мак-Леод привез?»

— Некий Питер Лав, с корабля «Приам», — Кеннет хмыкнул. «Никогда не слышал».

— Зато мы слышали, — медленно сказал Генри, взглянув на женщин. Полли застыла с тарелкой в руках.

— Вы вот что, — обернулся Кеннет к гонцу, — уже поели? Вижу, что да. Скачите обратно в Эдинбург, и передайте там, чтобы они не допрашивали Мак-Леода, пока я не приеду, — он все-таки мой кровник, я это сам сделаю.

Когда юноша вышел, Кинтейл потребовал: «Рассказывайте все».

Генри почесал в бороде и начал говорить. «Ну, так, тем более, — удивился Кинтейл, когда капитан закончил, — тем более мы его повесим. Раз он убил семью моей родственницы, значит — моя прямая обязанность — найти его и уничтожить. Ну, — шотландец широко улыбнулся, — Мак-Леод нам его нашел, а повешу я его сам лично.

— С удовольствием на это посмотрю, — пробурчал Генри.

— Ну конечно, — Кеннет огляделся и спросил: «А больше еды нет? А то за этими разговорами я опять проголодался».

— Сейчас еще лепешку испеку, — Мэри поднялась, — а Полли соленой рыбы принесет.

— Очень хорошо, — Кинтейл разлил мед по оловянным кружкам, и, подняв свою, улыбнулся:

«Slàinte mhath! Знаете, что это?»

— У меня были шотландские матросы, — рассмеялся Генри. «Ваше здоровье, дорогой Кеннет!».

В подвале жарко горели факелы. Лорд Кинтейл посмотрел на человека, что сидел перед ним, на грубой каменной скамье и устало сказал: «Вот что, мистер Лав, от вас зависит — как вы умрете. Пока что у меня есть все основания рекомендовать суду четвертование».

— Это за что это? — Лав выругался и сплюнул на пол.

Кеннет вздохнул и показал капитану лист бумаги.

— Вот, собственноручные показания Нила Мак-Леода. Захват корабля «Диана», под командованием Томаса Флеминга, и удержание вышеозначенного Флеминга в заложниках, в вашей подземной тюрьме, какую, обещаю вам, я лично предам огню. «Диана», мистер Лав, — шотландский корабль, Флеминг — шотландец. Наш суд очень не любит, когда трогают шотландцев, если вы еще этого не поняли, — лорд Кинтейл помедлил, и добавил: «Это уже не говоря о том голландском судне, экипаж которого вы тоже держали в оковах — больше года».

— Мак-Леод — предатель и лгун, — зло отозвался ирландец, сверкая серыми глазами. «Он обокрал меня, забрал себе все мое золото».

— Которое, — задумчиво сказал Кеннет, — разумеется, было нажито честным путем. Хватит, мистер Лав, у вас есть выбор — либо вы мне сейчас рассказываете о всех кораблях, которые захватили, либо упорствуете, и тогда, — он пожал плечами, — я вам не завидую.

— Зачем вам это знать? — буркнул Лав, не поднимая темноволосой головы.

— Затем, — холодно ответил лорд Кинтейл, — чтобы вдовы и сироты, наконец, могли оплакать мужей и отцов. Тайный Совет передаст эти сведения в английские торговые компании, в Адмиралтейство, и послам при дворе его Величества. Я вам советую не запираться — тогда вас повесят.

— Да горит Нил Мак-Леод в аду вечно, — сквозь зубы сказал Лав.

— Ну, — Кеннет сел за грубый деревянный стол и окунул перо в чернильницу, — у вас будет шанс лично в этом удостовериться, мистер Лав. Я жду.

Ирландец тяжело вздохнул и начал диктовать.

Лорд Кинтейл, записывая, неслышно пробормотал: «Только вождей корабельных и все корабли я исчислю». Закончив, мужчина оценивающе посмотрел на бумаги и сказал:

«Больше пяти десятков. Я очень рад, мистер Лав, что нам удалось прервать столь блестящую карьеру. До скорой встречи в суде».

Кеннет поднялся по узкой, скользкой лестнице во двор замка и сразу увидел свояка. Капитан Гудзон, стоя у ворот, любовался видом на Эдинбург.

— Удивительно красиво, — обернулся Гудзон. «Повезло вам, дорогой Кеннет. И осень в этом году, — капитан взглянул на яркое, синее небо, — отличная. Начало ноября, а почти ни одного дождя еще и не было».

Кинтейл хмыкнул. «Вот так и получится, Генри — довезу жену до дома, побуду там немного и опять в дорогу, — к вам, на юг. Вы Рождество в усадьбе справлять будете?»

— Думаю, вернемся, — ответил Генри, — в Лондоне все-таки и отчим Мэри, и брат ее, и вся остальная семья — веселее будет. А ты не бойся, у Полли очень хороший отец, и жена у него прекрасная.

— Еще не по душе придусь, — мрачно сказал Кеннет, натягивая берет из тартана. «С детьми я хорошо лажу, а вот со взрослыми…, Ты же говорил, отец Полли на континенте?»

— Ну, как узнает, что ты приезжаешь, — вернется, — расхохотался Генри. «Ты же нечасто на юг выбираешься».

Лорд Кинтейл перекинул через плечо край пледа и решительно сказал: «Ну, ради семьи теперь придется, как я посмотрю. Вот те списки, — он протянул Генри бумаги, — пятьдесят два корабля».

Гудзон быстро посмотрел документы и присвистнул:

— Ну, теперь мы все вам обязаны, дорогой свояк. Хуже нет, когда корабль без вести пропадает, а теперь хоть мы знаем — что с ними случилось. Тут, я смотрю, не только английские капитаны. Вот, например, «Виктория», Мозеса Энрикеса — голландец, наверное.

Ну да ладно, посажу Джона моего все это по алфавиту переписывать, у него почерк лучше. А когда суд?

— Да завтра уже, — рассмеялся Кинтейл, спускаясь по каменным ступеням с холма. «Как раз с утра приговор вынесем, повесим всех этих мерзавцев, а в обед уже и венчание. Ты невесту ведешь, не забудь».

— Да как тут забыть, — Генри вдохнул запах еды, доносившийся из открытых дверей трактиров на Королевской Миле, и заметил: «Что-то я голоден».

— Мои сегодня с утра охотились, оленя жарят, у нас во дворе, — гомонящая толпа на полотняном рынке, завидев Кеннета, мгновенно расступилась и затихла. «Так что, — обернулся Кинтейл к Гудзону, — бери Джона и садимся обедать».

Они миновали собор святого Джайлса, — у входа уже были воздвигнуты два больших щита, увитые ветвями остролиста. Кеннент взглянул на рисунок — гора с языками пламени и, усмехнувшись, наклонив голову, показал свояку серебряную пряжку на своем берете.

— Ваша эмблема, — одобрительно сказал Генри. «Остролист, я знаю, ты говорил, растение вашего клана, а зачем тебе еще и орлиные перья?».

— Потому что я глава всех Маккензи, — улыбнулся Кеннет. «Так положено — три орлиных пера.

Полли мне рассказывала — в Новом Свете индейцы тоже их носят. Так, — он на мгновение задумался, — остролист я ей с гонцом отправил, а надо кое-что еще послать. Ты иди, я скоро вернусь».