- Великий человек, - уважительно, сказал мистер Саймон: «Если бы в Америке, в конгресс, индейцев пускали, он бы там заседал. Но ведь такого никогда не случится.

Петя вспомнил прошлогоднюю газету, что он прочел здесь, в библиотеке.

- Негры в Сенате есть, и в Палате Представителей, - весело сказал юноша, - мистер Ревелс, мистер Рейни, из Чарльстона..., - Саймон покачал головой:

- Негры в Америке такие же граждане, как и все остальные. А индейцы..., - он махнул в сторону юга: «Они не успокоятся, пока всех в резервации не загонят».

О Меневе хозяин фактории говорил уклончиво. Петя понял, что индеец и его племя живут в каких-то, неприступных горах, куда не ступала еще нога белого. Впрочем, сухопутная дорога в Калифорнию была хорошо разведана.

- Вам, с ребенком, в фургоне трястись незачем, - сварливо сказал глава фактории, - доедете до форта Ванкувер. В Сан-Франциско по морю отправитесь. Это быстрее.

Осень, как обещал Пете старик, действительно стояла теплая. Они шли вниз по реке, впадавшей в Большое Невольничье озеро. Оттуда, как понял Петя, объясняясь на пальцах с инуитами, им надо было добраться до озера Атабаска, на факторию компании Гудзонова залива. Инуитов они встретили, оказавшись на континенте. Они направлялись на юг, и сразу предложили взять Петю и Мирьям с собой. Он сидел на носу каноэ, глядя на бесконечную, покрытую мхом, северную равнину, на стада оленей. Мирьям с ним почти не говорила. Она готовила еду, рыбачила вместе с другими женщинами, спала в женском каноэ. Они ночевали под перевернутыми лодками. Петя видел в голубых, прозрачных глазах какую-то грусть.

Петя не знал, что Мирьям думала не о том ребенке, которого она носила, ей это стало понятно, когда они пошли на юг, а об Авитали. Оказавшись в форте Чиппевьян, женщина услышала, что Менева бывал здесь. Мирьям осторожно поинтересовалась у мистера Саймона, один ли приезжал индеец. Хозяин рассмеялся:

- Воинов пять десятков, миссис Кроу, с собой привез, и дочку свою, Амаду. Боевая девочка. Ей тогда девять лет исполнилось, а на коне лучше многих скакала, из лука стреляла, из ружья..., И читать умеет, - добавил Саймон, - и писать. Она здесь много времени проводила, - он обвел рукой библиотеку. Мирьям сидела, в просторном, индейском платье из тонкой замши, в меховых мокасинах. Волосы, заплетенные в косы, падали на плечи.

- За ребенка не волнуйтесь, - уверил ее Саймон, - моя жена у всей округи роды принимает. Когда потеплеет, на запад отправитесь, в форт Ванкувер.

Миряьм знала, что Петр все равно написал письма и Джошуа, и Дэниелу.

- Они о нас позаботятся, - думала Мирьям, - посадят на поезд, Дэниел нас встретит, в Омахе..., А если это его дитя, Петра..., - она, с женой хозяина фактории, шила приданое для малыша и повторяла себе:

- Нельзя, нельзя..., Ты его не любишь, он тебя тоже. Это все было ошибкой. Он честный юноша, он будет считать себя обязанным жениться..., И Марта, - Мирьям покраснела, - это ее внук, или внучка получится. Господи, как мне ей в глаза смотреть...

Дальше двигаться было невозможно. После Рождества начались вьюги, снегу намело больше шести футов. Петя ходил на охоту, они с мистером Саймоном рыбачили на замерзшем озере. Юноша привел в порядок здешнюю кузницу. Мирьям избегала его, они не смотрели друг на друга. Вечерами, в своей каморке, она ворочалась на старой, кованой кровати:

- С Авиталь все в порядке. Господи, спасибо Тебе. Менева о ней всегда будет заботиться, я знаю.

Она клала руку на живот и чувствовала, как двигается ребенок: «Я буду заботиться о тебе, милый. Только ты и я, и никого нам больше не надо. И я расскажу о твоем отце, обязательно, - она засыпала, держа клинок Ворона, успокоено, мерно дыша.

Петя сидел, покуривая трубку. Папирос здесь не водилось. Он перечитывал статью о новом техническом университете, в Бостоне, в Массачусетсе.

- Или в Гарвард можно пойти, - думал юноша, - тоже хорошая инженерная школа. Грегори все равно в Эдинбурге будет учиться. Мама и Питер поймут, я американец, и папа здесь похоронен..., - Петя заставил себя не опускать голову в руки. Саймон сидел напротив. Он все еще пил чай, изучая торговые книги.

Юноша, горько сказал себе:

- Я знаю, что если я останусь в Англии, и она, Мирьям, будет рядом, то я не устою, не смогу.

Петя, ночам, вспоминал темноту трюма, ее белоснежную кожу, ее смех, как она обнимала его, на погибшем «Вороне».

- Она вдова, у нее ребенок на руках..., Мой ребенок..., - Петя, нарочито аккуратно, свернул газету, и незаметно посмотрел на Саймона. Роды начались рано утром. Миссис Саймон отправила их с детьми, у хозяина фактории было трое мальчиков, на охоту. Они вернулись, поели, а миссис Саймон так и не появлялась.

- А если что-то случится, - Петя даже вздрогнул, - с ребенком, или с ней, Мирьям..., Как я один справлюсь? Мама поможет, но надо еще до Лондона добраться, - дверь скрипнула, они услышали веселый голос миссис Саймон:

- Мальчик, крепкий, здоровый, больше чем восемь фунтов...

- Она сейчас скажет, на вас похож, такой же рыжий, - испугался Петя: «Мистер Саймон, наверное, заметил, как я побледнел. Господи, спасибо тебе. Он может быть похож на Мирьям..., Надо встать, надо улыбнуться, это хорошие новости...»

Саймон допил чай и добродушно заметил:

- Сходи, посмотри на маленького. И кузину свою поздравь. Проводи его, Сьюзен, - Саймон кинул взгляд вслед юноше:

- Мы об экспедиции «Ворона» слышали. Жаль, что капитан Кроу погиб, а Северо-Западного прохода не нашел. Даже с паровым кораблем во льды пока нельзя заходить, опасно это. Почему он волнуется, этот Питер, ведь не его ребенок..., Хотя все может быть, - Саймон оборвал себя:

- Ерунда, она взрослая женщина, порядочная, а он юнец. И она вдова, как ты можешь такое думать? Святой отец бы тебя не похвалил, - он знал, что Пьетро снял сан, и стал дипломатом, но все равно, по старой памяти, называл его святым отцом. Саймон вздохнул и поднялся. Жена ухаживала за миссис Кроу. Надо было позаботиться об ужине.

Петя остановился на пороге ее комнаты. Мирьям сидела, склонив черноволосую голову, что-то воркуя ребенку. Петя увидел, что ее рука лежит на эфесе клинка. Он вспомнил икону, у себя в каморке и попросил: «Господи, помоги». Мальчика укутали в холщовые пеленки. Петя сделал шаг вперед, незаметно сжав руки в кулаки, ожидая увидеть рыжие волосы. Мирьям подняла голову:

- Когда Стивен умирал, он попросил меня назвать ребенка Николас Фрэнсис, в честь сэра Николаса и капитана Крозье. Вот он..., - Мирьям покачала мальчика и показала его Пете. Из-под пеленки выбивались каштановые волосы. Ребенок проснулся и посмотрел на юношу недоуменными, синими глазами. У него был упрямый подбородок и высокий лоб капитана Кроу. Он зевал, а потом расплакался. Мирьям, отвернувшись, дала ему грудь.

Петя стоял, глядя на ее черноволосый затылок, на проблеск белой кожи в вороте высокой, глухой рубашки.

- Мирьям..., - он откашлялся, - я..., я довезу тебя до Лондона, а потом вернусь в Америку, учиться..., Это если ты, конечно, не хочешь..., - в комнате наступило молчание. Николас Фрэнсис недовольно захныкал, Мирьям прижала к себе сына. Сидя спиной к Пете, она ответила:

- Нет. Не хочу. А ты поезжай.

Мирьям помолчала: «Это будет правильно, Петр».

Он, на цыпочках, вышел из комнаты. Сын был чистенький, миссис Саймон его искупала. За ставнями шумела метель. Мирьям, увидев, что мальчик задремал, осторожно уложила его на постель. Она вытянулась рядом, вдыхая запах молока.

- Я стану совсем другой, Николас, - тихо сказала женщина, - обещаю. Ты будешь гордиться своими родителями, у тебя старший брат есть..., Старшая сестра, - подумала Мирьям и прошептала: «Спасибо тебе, бабушка, спасибо». Она отерла глаза. Женщина не заметила, как заснула, обнимая ребенка, слушая легкое, младенческое дыхание.

Каменное здание синагоги Шеарит Исраэль поднималось вверх, на углу Пост-стрит и Тэйлор-стрит. В открытые, с витражами окна, вливалось яркое, утреннее солнце. Прошла всего неделя после Шавуота. Бима еще была украшена букетами роз, вьющейся зеленью. Тонко, едва уловимо пахло цветами. Синагога была полна людьми. Дети бегали в проходах между рядами. Наверху, на галерее, покачивались капоры и шляпы женщин, жужжали голоса, изредка где-то плакал ребенок. Читали Тору, и Маленький Джон подумал: