- Бретонская упрямица! - прошипел ей вслед свекор. Барон раскурил сигару:

- Толстушка. Мне такие женщины не нравятся, обычно, но что-то в ней есть. Я понимаю мальчишку. Надо подождать, пока она родит, а потом..., - вечером, в библиотеке, за портвейном, он сидел с Виллемом над чертежами новых штолен. Барон заметил сыну:

- Ты, дорогой мой, распустил жену. Настоящий подкаблучник. У нее отдельный счет в банке. Где это видано? Слова ей поперек не можешь сказать. Что ты за мужчина, если..., - Виллем вздрогнул. Юноша поднял серо-голубые, материнские глаза.

- Вроде не похож он на Луизу, - подумал барон, - а смотрит, как она. И Маргарита тоже.

Виллем догадывался, что мальчишка знает о своем брате по матери, но сын ничего не говорил. Барон решил: «Это цветное отродье я и на порог своего дома не пущу. Питер его подобрал. Я бы на его месте ребенка в канаву выбросил».

- Папа, - нарочито вежливо попросил юноша, - ты запомни, пожалуйста. Я на тебя работаю, я твой сын, но не надо учить меня, как мне жить с женой. Я сам разберусь, - Виллем закурил папиросу и вернулся к расчетам.

Барон подошел к открытому окну и полюбовался закатом, игравшим над горами. Птицы веяли у верхушек сосен и дубов. Виллем строго запретил вырубку леса на своей земле:

- Мне надо где-то охотиться, ловить рыбу..., Ничего страшного. Дерево для креплений стоит дешево.

Он взял немецкой работы бинокль и посмотрел на далекие очертания стройки. Сталелитейный завод возводился ближе к Маасу, и к осени должен был быть закончен.

- И в Лувен она зачем-то ездила, - пробормотал себе под нос Виллем, - одна. Это не принято.

Элиза, в Париже, выведала у кузена Анри, кого из университетских профессоров он рекомендует. В Брюсселе, девушка отправилась к доктору Леклерку, на университетскую кафедру женских и детских болезней. По пути на вокзал она зашла на рю де Риш-Клер. Адрес Элиза знала, он был в ее записной книжке. Квартира оказалась пуста. Профессор тщательно осмотрел ее:

- На первый взгляд, все у вас в порядке, мадам. И что? - он почесал в бороде, - никогда, ничего, не было?

- Ни разу, - краснея, призналась Элиза: «Месье Леклерк, может быть ..., - она повела рукой у своего живота.

Врач задумался: «Вы два месяца замужем. Если бы вы были беременны, мадам, появились бы признаки..., - он прошелся по кабинету. Элиза оделась за ширмой и сидела в кресле. Леклерк, решительно, сказал:

- Если к следующему лету, к двадцати двум годам, ничего не произойдет, приезжайте. Я соберу консилиум. Одна голова хорошо, а несколько, - Леклерк усмехнулся, - лучше.

- Все еще будет, обязательно, - Элиза заперла дверь класса, окинув глазами рукописные таблицы с алфавитом, портреты Лафонтена и Мольера.

Она шла по простому, дощатому коридору:

- Жалко тетю Джоанну и дядю Поля..., Мы не знакомы были, но папа всегда говорил, что они достойные люди.

Они прочитали некролог в газете неделю назад. Свекор, было, стал язвить за ужином. Элиза, дождавшись, пока уйдут слуги, холодно заметила: «Дядя Виллем, не след так говорить об умерших людях. Это не по-христиански». Свекор отхлебнул шампанского и смерил ее пристальным взглядом.

Муж сказал Элизе, что у них с Маргаритой есть брат. Девушка вздохнула:

- Я знаю, милый. Папа мне говорил, - она перекрестилась: «Может быть, твой отец, когда-нибудь поймет, что не надо хранить обиду на людей. Иисус нам этого не заповедовал. И Грегори еще ребенок. Он ни в чем, не виноват...»

- Будем надеяться, - Виллем стал целовать ее. Элиза, томно, улыбнулась: «Ты в шахты каждый день спускаешься, и не устаешь».

- Никогда не устану, - смешливо пробормотал юноша, спуская с ее белого плеча кружевную сорочку.

Элиза отдала ключи сторожу:

- Учительница. Девочки к двенадцати годам только читают и пишут, кое-как. Есть среди них способные ученицы. Им бы дальше заниматься, а не сидеть в сортировочной. Музыка здесь и вовсе никому не нужна, - она вышла на крыльцо и посмотрела на ровные ряды типовых домиков. Поселок был пуст. Дети разбежались по домам, первая смена еще не поднималась наверх. День был пасмурный, ветер гнал по улице угольную пыль. Элиза, почему-то поежилась. Она поправила черный, шелковый капор и помахала открытому ландо. Свекор ехал во Флерюс, забирать Маргариту из монастыря, а муж в Люксембург. Барон де Торнако пригласил молодого Виллема, как своего шафера, на предсвадебный обед. Оттуда они вместе отправлялись в Брюссель.

Венчание было назначено на следующую субботу, в соборе святых Михаила и Гудулы, в присутствии короля Бельгии Леопольда и великого герцога люксембургского, короля Нидерландов, Виллема.

- И еще тысячи человек, - Элиза вспомнила свою скромную свадьбу, - разве это главное? Цветы, банкет, подарки..., Бедная Маргарита, она своего жениха перед алтарем только увидит. И не скажешь ничего дяде Виллему, он отец..., Впрочем, она девять лет в монастыре провела. Она хорошая девушка, и будет любить мужа. Дети появятся, - Элиза улыбнулась, - и у нас тоже.

Младший Виллем помог жене сесть в ландо. Юноша наклонился к ее уху:

- Я буду очень скучать, любовь моя. Мы навестим Остенде, как только я вернусь, и папа туда отправится, у него..., - Виллем оборвал себя. Отец, в Брюсселе, небрежно сказал ему:

- От старой содержанки я избавился, дал ей отступное. У меня теперь ученица театральной школы, ей семнадцать лет. Я ее повезу на побережье. Разумеется, - барон рассмеялся, - в одной гостинице с нами она жить не будет.

Юноша промолчал.

От жены пахло ландышем. Виллем, почему-то, вспомнил бесконечный, черный холод шахты, дребезжащий подъемник. Он взял маленькую руку: «Я тебя люблю, милая. Папа в замке, заберем его и поедем на станцию».

Элиза кивнула и положила ему голову на плечо: «Возвращайся скорее». Ландо тронулось. Выехав из поселка, миновав фундамент строящейся церкви, экипаж направился на холм, к серым, мощным стенам замка де ла Марков.

В ателье мадам Ришар, на втором этаже изящного дома, было тихо. Примерку мадам устраивала в отдельной комнате, с венецианскими зеркалами, бархатной кушеткой и столиком для дамы, делавшей прическу. Барон де ла Марк сказал самой модной портнихе Брюсселя:

- Все должно быть наилучшего вкуса. На венчании присутствуют два монарха и высшая, аристократия Бельгии.

- Не только Бельгии, - мадам Ришар придирчиво осматривала высокую, стройную девушку. Она стояла, опустив русоволосую голову. Косы уложили над белым лбом и скололи шпильками. Портниха вспомнила колонку в светской хронике. На венчание съезжались дворяне из Голландии, Германии, Люксембурга и Франции.

Мадам Ришар отступила назад: «Брат ее на французской маркизе женился. Говорят, на очень богатой. Но не красавица, я слышала. Не то, что будущая баронесса де Торнако».

Маргарита еще никогда не раздевалась до белья перед кем-то. Она густо покраснела. В монастыре, в умывальных, у девушек были отдельные кабинки. Мать-настоятельница поджимала губы: «Скромность, прежде всего». С четырнадцати лет ученицы получали свои кельи, и больше не жили по двое. Маргарита, перенеся свои немногие вещи в беленую каморку, с тоской вздохнула. Когда у нее была соседка, девочкам удавалось поболтать перед сном, а теперь она оказалась совсем одна. Кроме Евангелия, молитвенника и учебников, другие книги а, тем более, газеты или журналы, в монастыре запрещались.

Отец ей ничего не рассказывал. Он приезжал два раза в год, проводил с Маргаритой полчаса, и сообщал ей, что у Виллема все хорошо. Девочка молилась за души своей матери и маленького брата. Отцу, она, конечно, этого не говорила. Она вспоминала добрые, синие глаза мадам Полины. Маргарита шептала, каждый вечер:

- Рю де Риш-Клер, шесть, первый этаж. Бабушка Джоанна и дедушка Поль. Они мне помогут, обязательно.

Этим Рождеством отец сказал ей, что летом Маргарита обвенчается с бароном де Торнако, из Люксембурга.

- Он вдовец, - барон повел рукой, - богатый человек, в расцвете сил. Он близок к обоим дворам, бельгийскому и голландскому. У него свой замок, имения..., Ты ни в чем не будешь знать нужды.