- Потом, - почти ласково решил Волк, - потом я ее научу всему остальному. Она быстро схватывает. И к акушерке отправлю. Пусть пьет снадобье. Эти новые вещи дороги, и за ними в Кельн надо ездить.

Все аптекари в Эссене, были католиками. Они, наотрез, отказывались торговать такими средствами.

- Надо быть осторожным, - напомнил себе Макс, - пока я детей не хочу. Я еще молод, и Маргарита тоже. Она, конечно, не будет требовать с меня содержания для ребенка. Но ей идти некуда, бабушка умерла. Все равно…, - он уложил девушку на спину и нежно, едва касаясь, провел губами по ее шее: «Скажи, если будет больно, любовь моя. Я очень осторожно».

Больно не было. Она плыла, у нее кружилась голова, она прижимала Макса к себе, плача от счастья. Волк, обняв ее всю, убаюкивая, шепнул:

- Спи, любовь моя. Ты устала…, - он погладил мягкое, горячее бедро, провел рукой у нее между ног. Маргарита помотала головой:

- Нет…, Я хочу еще, хочу всегда… - она приникла головой к его груди, и услышала в темноте, как Макс улыбается: «Я тоже, любимая».

Отдохнуть ему так и не удалось, а Маргарита все же задремала. Макс, глядел на нее в полумраке рассвета: «Я тебе принесу завтрак в постель. У тебя есть еще два часа. Я тебя люблю».

Под серыми глазами залегли темные круги. Она зевала, свернувшись в клубочек. Губы распухли, и пахло от нее, тяжело, волнующе, мускусом.

- И вечером будет так, - дверь заскрипела, - сегодня, и завтра, и всегда.

Она натянула одеяло, и перекатилась в кровати туда, где лежал Макс: «Господи, какое счастье».

Она вдохнула запах палых листьев, и дыма. Окно было полуоткрыто, в него несло заводской гарью, Маргарита услышала плеск воды со двора, и заснула, счастливо, успокоено.

Легкий, теплый ветер шевелил гардину. В саду особняка Горовицей, среди пышной зелени сирени и жасмина, журчал мраморный фонтан. На дубовом столе стояла фотография в серебряной рамке: «Дорогим Страннице и Страннику, героям Америки, с пожеланием семейного счастья. Авраам Линкольн».

Бет сидела в кресле, закинув ногу на ногу, покачивая носком атласной туфли. Живот под шелковым, домашним платьем аккуратно выдавался вперед. Черные, тяжелые, собранные в узел волосы прикрывал большой, берет. На смуглых пальцах виднелись пятна чернил.

- Милая Бет, - читала она изящный почерк Марты, - книгу твою мы получили. Мальчики ее читают с горящими глазами. Питер, пока не закрыл последнюю страницу, спать не ложился. Он в отпуске, до осени. Делами занимается дядя Мартин, а мы обосновались у реки, в Мейденхеде. Люси два месяца. Она улыбается, узнает меня и Питера. Мальчики ее не спускают с рук. Полина вернулась с похорон тети Джоанны, и пока живет у нас, как и Эми с ребенком. Всем вместе веселее. Я даже дядю Аарона уговорила привезти сюда Марию, на все лето.

К сожалению, из Бельгии пришли плохие новости. Младший Виллем написал, что Маргарита пропала, в день ее венчания. Грегори очень беспокоится за сестру. Я прошу тебя, если ты что-нибудь услышишь, у тебя, ведь много знакомств, немедленно сообщи нам. Я посылаю описание Маргариты и желаю тебе, милая Бет, легких родов. Кузина Аталия, должно быть, разрешилась от бремени. Мы передаем ей свои поздравления. Хорошего вам пребывания в Чарльстоне. С любовью, твоя Марта.

- Разрешилась, - кисло сказала Бет и прислушалась. За дверью было тихо. Она взяла книгу из стопки авторских экземпляров: «Элизабет Фримен. Американка на Святой Земле». Женщина, размашисто надписала поперек титульной страницы: «Дорогому мистеру Марку Твену с пожеланием удачи на литературном поприще».

Рассказ о скачущей лягушке из Калавераса был опубликован в прошлом году, и привлек внимание критиков. Бет посоветовала мистеру Твену, в письме, отправиться в путешествие:

- С тех пор, как я вернулась из Европы, я только и делаю, что выступаю с публичными лекциями, - Бет отложила фаберовскую ручку и посмотрела на кожаную папку. Перед Песахом она подписала контракт на новую книгу. От лекций она отказалась:

- Ребенок должен летом родиться, - Бет сидела со своим агентом в гостиной дома, что они с Джошуа снимали в Филадельфии, - я бы, мистер Мак-Эндрюс, предпочла последние месяцы, - Бет повела рукой у живота, - побыть в покое.

Мак-Эндрюс вел дела всех знаменитых газетчиков. Агент недовольно размешал сахар в чашке с кофе:

- Я хотел вас на Средний Запад отправить, мисс Фримен, - в работе Бет пользовалась своей девичьей фамилией:

- Сами знаете, ваш тур по Новой Англии, по Иллинойсу, Мичигану, принес большие доходы…, Ладно, -Мак-Эндрюс протянул ей черновик контракта, - пишите, о чем хотите. Публика сейчас купит все, что выйдет из-под вашего пера. Даже рецепт пирога с тыквой, - он расхохотался.

Бет, внимательно просматривала бумаги: «На старости лет, я пирогами и займусь, Чарли. Но не раньше».

Она запаковала книгу для Марка Твена и аккуратно занесла в блокнот описание Маргариты де ла Марк. Бет прошлась по кабинету, остановившись у большой карты Америки:

- Реконструкция, - пробормотала она, - об этом я и напишу. А потом…, - женщина провела рукой с востока на запад, - отправимся по линии трансконтинентальной железной дороги. Заглянем в самое сердце Америки.

Бет собрала конверты. Она хотела пойти на почту и заглянуть в магазины. Через две недели они с Джошуа уезжали в Чарльстон.

Она почти не появлялась в Филадельфии, когда Джошуа там работал. Бет сразу отправилась в турне с лекциями. Приехав к мужу, она обедала с равом Ястроу и его семьей, и общины даже не видела.

- Все будет хорошо, - уверенно сказала себе женщина, переодеваясь в гардеробной, - Джошуа говорил, в Чарльстоне замечательная синагога. И Александр там похоронен…, - она поправила, берет: «Юг…, Он изменился, со времен войны. Он стал совсем другим».

Бет подушилась ароматической эссенцией, и намазала губы бальзамом. Подхватив вышитый, парижский ридикюль, она застыла. Из-за стены доносился обиженный, сильный детский плач и женские рыдания.

Решительно выйдя в коридор, она нажала на ручку спальни невестки. Аталия стояла посреди комнаты, сидеть ей пока было нельзя, всхлипывая. Она укачивала большого, завернутого в кружевные пеленки младенца. Ребенок отчаянно ревел, Аталия шмыгала носом. Бет кинула ридикюль на кресло: «Ложись немедленно, и корми».

- Больно, - пожаловалась Аталия, - очень больно…, - глаза девушки покраснели и припухли. Светлые, спутавшиеся волосы были кое-как прикрыты беретом. Бет увидела пятна крови у нее на рубашке. Она прошла в умывальную и принесла мазь, что оставила акушерка. Завтра мальчику должны были делать обрезание. Он родился здесь, в этой спальне, неделю назад. Дэниел третьего дня вернулся с территорий. Кузен довольно улыбнулся:

- Я знал, что будет сын. Почти десять фунтов, отлично. А почему Сары нет? - он, недоуменно, оглядел отделанную итальянским мрамором столовую Горовицей: «Она должна подавать мне завтрак».

- Она пять дней, как родила, - сочно заметила Бет, разливая кофе. Женщина поймала взгляд мужа. Джошуа закатил серо-синие глаза:

- Пока мы здесь, дорогой полковник, мы за тобой поухаживаем, если ты не в состоянии себе яйцо сварить. Почему ты слуг до сих пор не нанял? Война год, как закончилась, - поинтересовался рав Горовиц.

- В Ньюпорте есть слуги, - буркнул Дэниел, намазывая джем на поджаренный хлеб, - а у меня здесь деликатные документы. И у меня жена…, - Бет грохнула серебряным кофейником о стол:

- Жена, а не денщик, Дэниел. Есть разница, согласись. Оставь Аталию в покое.

- Сару, - поправил ее полковник Горовиц. Бет оборвала его:

- Неважно. Сару, Аталию…, Дай ей отдохнуть. Лучше займитесь с Джошуа обрезанием.

Дэниел закрылся газетой. Джошуа, одними губами, сказал жене:

- Хоть польза от него какая-то будет.