Прапорщик присел на табуретку. Степан заметил, что он держит Евангелие. «Почитать вам пришел, - мужчина оглянулся на дверь, - мне батюшка сказал, что вы неграмотный».
-Я солдат, ваше благородие, - развел руками Степан, - откуда мне грамоте быть обученным?
-Конечно, - в карих глазах прапорщика заметался смех. Он открыл Евангелие и задумался: «Мне кажется, вам это надо услышать».
У него был красивый, глубокий баритон. Мужчина, отчего-то вздохнул, и начал:
- Марфа, услышав, что идет Иисус, пошла навстречу Ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог. Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала Ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есть воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли, сему? Она говорит Ему: так, Господи! я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир..., - он замолчал и внимательно посмотрел в лазоревые, хмурые глаза.
-Где они? - едва слышно спросил Степан. Прапорщик расстегнул мундир и вытащил еще одну книгу. Степан замер и положил на нее ладонь.
-Ваша жена, - мужчина помолчал, - уехала, в Томск. Вместе с сынишкой вашим. Вы не беспокойтесь, - он подал Степану «Бедных людей», - она вам послание оставила.
Степан быстро пробежал глазами ряд цифр. «Квадрат Цезаря, - он мимолетно улыбнулся, - Марта мне рассказывала, как ее бабушка учила шифровать».
-Степушка, любовь моя, - он почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы, - милый мой, пришел приказ о моем аресте, мне надо было бежать. Я поеду в Томск, к старцу Федору Кузьмичу. Пожалуйста, береги себя, найди меня и Петеньку. Человеку, что передаст тебе книгу, можно доверять во всем. Помни, любимый, пока мы вместе, смерти нет.
Степан вскинул глаза: «Как вас...»
-Неважно, - прапорщик поднял крепкую ладонь. Он подвинул табурет поближе и зашептал: «Вашей жене пришлось застрелить местного начальника жандармского. Он ее арестовать хотел. В книгу - офицер кивнул на «Бедных людей», - вложено отпускное свидетельство. Один из солдат моей роты как раз домой собирался, да не успел, бедняга. От горячки умер. Его похоронили, а бумагу я пока, - прапорщик подмигнул ему, - в канцелярию отдавать не стал. Вот еще, - он вынул из кармана брюк несколько серебряных монет, - немного...»
-Нет, нет, - Степан покачал головой, - руки у меня на месте, я себе на жизнь заработаю. Спасибо вам, - Степан добавил: «Как они?»
-Они хорошо, - прапорщик улыбнулся, - Ахмар-хан. Берите их и уезжайте отсюда, пожалуйста. Теперь вот что, - он оглянулся, - вас в уборную один солдат водит?
Степан кивнул. Уборная, деревянный сарай со зловонными дырами, была пристроена к забору на задах госпиталя.
-Я выну гвозди на задней стене, - пообещал прапорщик, - к полуночи все будет готово. Только солдат..., - он замялся.
-Я его оглушу, - мрачно ответил Степан, - я знаю, как это делать. Винтовку забирать не буду, иначе переполох поднимется. Вы не волнуйтесь, - он взглянул на прапорщика, - я к утру за Иртышом буду, а там, - он усмехнулся, - Сибирь большая. Есть, где затеряться.
Офицер взглянул на «Бедных людей»: «Мне Марфа Федоровна сказала, это ваша книга».
-Марфа Федоровна, - улыбнулся про себя Степан.
-Да, - он вздохнул, - она у меня давно. Видите, это первое издание. Я над ней, - мужчина помедлил, - плакал, когда-то. А вы? Читали ее? - он увидел, как прапорщик ласково смотрит на книгу. Степан потрясенно шепнул, поднимаясь: «Господи, я не верю..., Вы на каторге были...»
-Меня выпустили, - Достоевский тоже встал и протянул ему руку: «Я рад, Ахмар-хан, что вам она понравилась. Не надо мне говорить, как вас зовут..., - Достоевский, внезапно, понял: «Он похож на Федора Петровича. Только тот изящный, лощеный, а этот мужик мужиком. Федор Петрович тогда студентом был, в каморке жил, у Сенной площади. Я у него чай пил. Откуда у студента такие холеные руки взялись? Он мне говорил, у него старший брат был, инженер».
-Не надо, - решительно повторил Достоевский, - так безопасней. Удачи вам, - он перекрестил мужчину и вышел.
Степан так и стоял, с книгой в руках. Опомнившись, он спрятал ее под тонкий матрац: «И автографа не взять, опасно это. Господи, я с Достоевским разговаривал, поверить не могу. Мама мне рассказывала о Пушкине, я помню. Они дружили. Я видел Достоевского, - Степан покачал головой. Подойдя к окну, он проследил за прямой спиной офицера.
Ночью все было просто. Степан, у самой уборной, обернулся. Во дворе было темно, ночь оказалась безлунной, неожиданно ветреной и зябкой. Он вышел в уборную в своей потрепанной форме. Солдат даже не обратил внимания на то, что Степан взял с собой гимнастерку. Эфес лежал у него в кармане, там же был и томик Достоевского. Степан одним быстрым, мгновенным движением ударил солдата по темени, руки у него были сильные. Мужчина сполз по стенке сарая на утоптанную землю. Степан постоял, прислушиваясь. У ворот было тихо, караульные ничего не заметили.
Он устроил солдата удобнее. Шагнув в уборную, Степан толкнул заднюю стенку. Та легко поддалась. Степан, не выходя на главные улицы, добрался до околицы. Вспомнив карту, он повернул на север. «Там брод через Иртыш, - подумал он, - переправа. Марта к Федору Кузьмичу поехала. Увижу его, наконец-то. И любимых моих увезу отсюда. Я никогда больше об этой стране не вспомню, - яростно пообещал себе Степан: «Эмир, в Бухаре, мне говорил, Абдул-Меджид начал канал строить, Суэцкий. Хорошие инженеры всегда нужны. Будем жить с Мартой спокойно, детей воспитывать. Феде я напишу. Из Китая не получится, там тоже война идет. Из Лондона весточку отправлю».
Степан шел по краю наезженной дороги и вдруг остановился: «Кто этот приказ прислал, об аресте Марты? И почему?»
Иртыш, огромный, медленный, тек по его правую руку. Степан поежился от холодного ветерка. Буркнув: «Это все потом», он направился дальше. На востоке, за рекой, разгорался тусклый, ранний рассвет.
Томск
Старик проснулся, как всегда, рано утром. Единственное окно в его келейке, пристроенной к флигелю дома купца Хромова, было закрыто, но сквозь щель в ставнях уже слышалось щебетание птиц. Он поднялся. Летом старик носил одну рубашку из деревенского холста и такие же шаровары. Распахнув ставни, он увидел голубей, что вились над зеленой травой лужайки.
-Всякое дыхание да славит Господа, - улыбнулся старик и бросил им зерен из берестяного туеска, что стоял на грубом столе.
Он присел на лавку, грубые доски были прикрыты одним холстом, и сжал большие, в мозолях, натруженные руки. Остатки волос на голове давно поседели. Голубые, большие, обрамленные глубокими морщинами глаза, смотрели мягко и ласково.
Старик почти каждую ночь видел ее во сне. Она стояла на Дворцовой набережной, высокая, черноволосая. Дымные, серые глаза были устремлены на шпиль Петропавловской крепости. Старик покачал головой:
-Если бы я тогда не испугался..., Ничего бы не было, ничего. А так..., - он провел жесткой ладонью по лицу и почувствовал влагу на впалых щеках. Он знал, что жена его умерла почти сразу за ним, знал, что умер младший брат, и сейчас на престоле его племянник.
-Ничего нельзя сделать - вздохнул старик, - она не остановится, до тех пор, пока не отомстит. Ах, Господь, Господь, - он посмотрел на простую икону Спаса Нерукотворного, что висела в красном углу, - ты ведь тоже накажешь ее. Не сейчас, конечно, - старик сжал губы и задумался.
Последние дни он спал неспокойно.
-Крестники, - он открывал глаза и смотрел в низкий потолок кельи, - оба крестники, и какие разные. Господи, о младшем и не позаботиться теперь. Другой он, и навсегда другим останется. Если только...- но тут перед ним опять вставали серые, холодные глаза и он, невольно, ежился. Он вспоминал слабый, тихий крик младенца, занесенную снегом деревенскую церквушку на погосте и два простых, деревянных креста.