Петя проснулся до рассвета. Он наскоро оделся, стараясь не разбудить Грегори и Моше. Мальчики, все вместе, жили в каюте третьего класса. Мартин тоже просился туда, но Питер, обняв младшего сына, серьезно сказал:

- Ты разреши, старина, нам с мамой еще немножко с тобой и Люси пожить. Тебе трех не было, -Мартин вздохнул и потребовал: «Но я должен посмотреть, как там все устроено!»

- Посмотришь, - пообещал ему старший брат.

Палуба «Дельты» была пустынна. Петя увидел впереди по курсу корабля серую гладь моря. «Ньюпорт» и яхта французской императрицы миновали южный вход в канал. Петя ахнул. «Дельта» проходила между выложенными камнем берегами, подул резкий, соленый ветер. Мальчик услышал крики чаек.

- Теперь не остановимся, сыночек, - раздался рядом ласковый голос. Она стояла, маленькая, хрупкая, в простом платье, и наброшенной на плечи шали. Бронзовые локоны вились на ветру, шаль раздувалась. Она показалась Пете птицей, что сейчас взлетит ввысь, и оттуда позовет за собой.

Марта положила руку ему на локоть. Сын давно ее перерос.

- Отец бы очень тобой гордился, милый, - зеленые глаза немного погрустнели, - а теперь, - Марта улыбнулась, - надо идти дальше.

- Пойдем, - весело сказал Петя, наклонив голову, целуя руку матери, - как ты и сказала, не остановимся, мамочка.

Чайки вились над трубой «Дельты». Петя посмотрел вперед, на Красное море, уходящее к югу.

- Не остановимся, - мальчик закрыл глаза и почувствовал, как мать пожимает ему руку, - никогда.

В большой аудитории пахло пылью, мелом и немного, весной. Грязные, в потеках дождя окна были распахнуты на черепичные крыши Латинского Квартала. Мирьям увидела где-то вдалеке развевающийся, трехцветный французский флаг. Сорбонна была тиха.

После того, как президент Фавр подписал унизительный мир с Пруссией, в январе, двести тысяч парижан бежали из города. Германские войска стояли во всей северо-восточной Франции. Париж, хоть и не был больше окружен, все еще находился на оккупированной территории. Вновь избранная Национальная Ассамблея страны и правительство переехали в Версаль. Однако Мирьям знала, что парижане поддерживают хозяев города, Национальную Гвардию, образованную для защиты столицы от прусского вторжения. Каждый второй мужчина в Париже, и некоторые женщины, разгуливали по улицам с оружием, и трехцветными повязками на рукавах пальто и жакетов. Письма в Англию не доходили. Немцы не пропускали почту через расположение своих частей. Капитан Кроу, оставив Мирьям в Париже, осенью уехал в Лондон. На дептфордских верфях, достраивался «Ворон». Отплытие экспедиции назначили на август. Стивен предполагал перезимовать в Гренландии, и весной следующего года пойти на запад.

- Он еще до Седана уехал, - Мирьям вертела мел, - бедный мой, он даже не знает, жива я, или нет…, И Юджиния ничего не знает. Она, кажется, Анри похоронила.

Анри, с началом войны, сразу пошел добровольцем в армию.

Последнее письмо от капитана де Лу пришло перед Седаном. После разгрома французов в плену оказалось сто тысяч человек. Мирьям утешала Юджинию тем, что Анри, наверняка, где-то в Германии, и непременно вернется домой.

Пьер спрашивал об отце каждый день, Юджиния водила сына в церковь молиться за Анри и работала медицинской сестрой. Мирьям и она принимали в кабинете доктора де Лу. Они вместе пережили осаду Парижа. Люди болели от недостатка пищи, от холода. Только когда было подписано перемирие, в город пошли обозы с продуктами.

- Чуть легче стало, - Мирьям поправила белый воротник академической, черной мантии, - и как это я ухитрилась диссертацию написать, на одном хлебе и овощах?

Мирьям снимала комнату с кухней, здесь, в Латинском квартале, неподалеку от рю Мобийон. Сначала она покупала на рынке живых куриц, и носила их в Марэ, к резнику, однако потом не стало ни птицы, ни рыбы. Мирьям с Юджинией жили, как и весь Париж, на ржаной муке и старой картошке.

- Даже молока для детей не было. Люди мебель жгли, чтобы хоть как-то согреться, - она, с тоской, посмотрела за окно:

- Уехать бы, но как Юджинию с ребенком бросить? Немцы никого через расположение своих войск не пропускают. Можно добраться на запад, и оттуда в Англию, но Юджиния…, - баронесса старалась не плакать, но Мирьям, каждый день, видела ее припухшие, покрасневшие глаза.

- Мы с Анри второго ребенка хотели…, - призналась женщина, - а потом эта война началась…, Все думали, что мы отбросим пруссаков, сразу…, - Юджиния затянулась папироской и замолчала. Мирьям помешала слабый кофе, они по нескольку раз заваривали гущу. Женщина оглядела пустынную кухню на рю Мобийон.

- Какой ребенок…, - она взяла длинные пальцы Юджинии и пожала их. После того, как немцы ушли из Парижа, Мирьям помогла Юджинии достать шкатулку с драгоценностями из-под половиц в чулане. Тайник устроил Анри, перед тем, как отправиться на фронт.

- Какой ребенок? - повторила Мирьям, - еле Пьера зимой прокормили. Хорошо, что он не болел. А что с грудными детьми делалось, ты сама видела.

- Видела, - мрачно отозвалась старшая женщина: «И этот…, - Юджиния брезгливо поморщилась, -граф фон Рабе…»

Когда пруссак, в сопровождении солдат, вошел в переднюю, квартиры на рю Мобийон, Мирьям даже испугалась. Юджиния побледнела, губы ее затряслись, женщина схватилась за косяк двери. Потом она призналась Мирьям, что фон Рабе, как две капли воды похож на ее первого мужа, Воронцова-Вельяминова. Он тоже был высокий, рыжий, голубоглазый.

- Только он моложе, - успокоившись, сказала Юджиния, - тому…, сорок четыре сейчас, а этому Рабе и тридцати нет.

- И на Степана покойного он похож, - подумала Мирьям, но вслух ничего не сказала.

Фон Рабе стоял на квартире четыре дня. Он говорил с невыносимым, скрежещущим немецким акцентом. Узнав, что муж Юджинии пропал без вести в битве при Седане, граф пыхнул сигарой: «Он, наверняка, мертв. Я был при Седане, командовал батальоном. Кровь французов текла потоком, под копыта наших коней, - витиевато добавил фон Рабе. Юджиния, подышав, кивнула: «Спасибо, что поделились воспоминаниями, ваша светлость».

Узнав, что сын Юджинии, наследник титула, фон Рабе расхохотался:

- Когда мы шли через бельгийскую территорию, мои солдаты стояли в Мон-Сен-Мартене. Тоже у барона, де ла Марка. Мы с ним вместе учились. Наши отцы дружили, и так будет дальше, обещаю. После войны нам понадобится еще больше угля и стали, - он жадно, много ел.

Фон Рабе сначал принял Мирьям за прислугу. Женщина одевалась скромно. Граф пытался подарить ей какой-то браслет дешевого золота.

Мирьям холодно, заметила:

- Я замужем, ваша светлость. Если вы не прекратите такое поведение, я пожалуюсь вашему командованию.

После немецкого парада фон Рабе уехал. Маленький Пьер плюнул вслед ему с кованого балкона. Юджиния проветрила, и вычистила комнату:

- Очень хорошо, - мрачно заметила женщина, - мы ему не сказали, что мы родственники Виллема. Не надо ему такое знать. А Бельгия, - Юджиния остановилась с постельным бельем в руках, - могла бы и поддержать нас, объявить войну Германии.

Мирьям забрала у нее простыни:

- Бельгия, нейтральная страна. И они не самоубийцы, на карту взгляни. Германия бы их растоптала.

- Еще растопчет, помяни мое слово, - подытожила Юджиния, берясь за банку с воском для паркета.

Мирьям писала диссертацию по ночам. В огромном зале библиотеки медицинского факультета было холодно, днем она ходила на вызовы, или принимала женщин с детьми.

- Двести страниц, - она отряхнула руки от мела, - ведение беременности и родов у женщин с неправильным положением плода. Они видели, как я роды принимаю, - Мирьям бросила взгляд на покрытую рисунками, огромную доску за спиной у экзаменационной комиссии, - несколько раз. И видели, как я ассистирую, на операциях, в университетском госпитале. И Давиду не написать, Голландия тоже немцами отрезана.