Полли опустилась на колени рядом с женихом и Кеннет, наклонившись, шепнул ей: «Нет никого тебя красивей, ghrád geal».

Женщина услышала его сильный, низкий голос:

— Tha mise Coinneach a-nis 'gad ghabhail-sa Paulina, gu bhith 'nam chéile phòsda. Ann am fianais Dhé 's na tha seo de fhianaisean tha mise a' geal tainn a bhith 'nam fhear pòsda dìleas gràdhach agus tairis dhuitsa, gus an dèan Dia leis a' bhàs ar dealachadh, — мужчина бережно, аккуратно надел кольцо на ее палец.

— Пока не разлучит нас смерть, — подумала Полли, и повторяя вслед за священником свои обеты, вдруг улыбнулась, вспомнив о булавке, что была приколота к поясу ее юбки.

— Будем счастливы, — твердо сказала себе Полли.

Кеннет подал ей руку, и, поднявшись, громко сказал: «Меч!»

Ему с поклоном подали клинок в украшенных золотой чеканкой ножнах. Мужчина одним быстрым, неуловимым движением обнажил его, и, взмахнув серой сталью, сказал: «Как заповедовано нашими предками, я дарю это оружие своей жене — для того, чтобы из ее рук оно перешло нашему первенцу, моему сыну, и наследнику».

Полли приняла меч и собор взорвался приветственными криками.

— Я его сегодня положу под перину, — едва слышно, смеясь, сказал ей муж. «Ну, на всякий случай».

Полли сдержала улыбку и кивнула головой: «Ты обещал рассказать про булавку, помнишь?»

— Расскажу, — Кеннет улыбнулся, — когда на тебе будет меньше надето. Совсем ничего не надето, — он поднял бровь, — дорогая леди Кинтейл. И чем это быстрее случится, тем лучше».

Полли покраснела, и, поймав ласковый взгляд сестры — тоже улыбнулась.

Посреди огромного шатра, на нескольких кострах, жарились олени. «Вот сейчас, — Кеннет взял руку жены, — этот танец закончится, выпьют за наше здоровье, и мы сбежим. Лошади уже готовы, и лепешки — тоже».

Полли посмотрела на танцующих с кинжалами в руках мужчин и ахнула: «Но ведь это так сложно!».

— Следующим летом, — лорд Кинтейл поднес ее руку к губам, — у нас дома такой праздник будет, так что еще увидишь.

— А ты тоже очень хорошо танцевал, — Полли чуть дыша, откинулась на спинку большого, изукрашенного резьбой кресла. «Я бы даже и не подумала, что ты умеешь».

— Как ты уже знаешь, я многое умею, — ответил ей муж, все еще целуя ее длинные, смуглые пальцы. «И, если бы мы были тут одни, я бы сейчас задрал тебе юбку и усадил к себе на колени».

Полли искоса посмотрела вниз, на его килт, и ответила: «Так, где там эти лепешки?»

Кеннет передал ей овсяные лепешки, что лежали стопкой на серебряном блюде, и, встав, громко, перекрывая звуки волынок, сказал: «А теперь тост!»

Один из Маккензи поднял большой серебряный кубок:

— Fad do ré gun robh thu slàn.

Móran làithean dhuit is sìth, Le d'mhaitheas is le d'nì bhi fàs, — закричали в шатре и лорд Кинтейл перевел: «Здоровья, долгой жизни, добра и процветания новобрачным и всем гостям».

Полли разломила лепешки на маленькие куски, и, подозвав Энни с Джоном, отдала им блюда. «Здоровья и счастья всем собравшимся!» — поддержала она мужа, и, наклонившись к Мэри, сказала: «Завтра ждем вас к обеду, не забудьте».

— Понятно, что не к завтраку, — чуть слышно рассмеялась сестра.

Она проводила их глазами и услышала добродушный голос Генри: «А что, миссис Гудзон, может быть, мы тоже попозже позавтракаем?»

— Обязательно — согласилась Мэри, и подтолкнула дочь: «Смотри, женский танец начался!

Пошли, покажу тебе, как я плясать умею!»

В опочивальне горели высокие, тяжелые, бронзовые канделябры. Полли выпустила мужа из объятий, и, тяжело дыша, сказала: «Господи, какое счастье, Кеннет, как хорошо!»

— Ты моя любовь, навсегда, — прошептал он, целуя ее, и вдруг рассмеялся: «Хорошо, что сегодня весь город гуляет, а то ты в замке и то — тише кричала».

— Ты тоже, лорд Кинтейл, — не молчал, — заметила женщина, снимая смуглую ногу с его плеча.

— Оставь, — велел Кеннет, — сейчас повторим. И не один раз, ну, — мужчина рассмеялся, — не зря же я меч под перину клал.

Полли внезапно, ласково толкнула его на спину, и, устроившись сверху, сказала: «Кто-то обещал рассказать о булавке — я вижу, ты ее к балдахину приколол».

— Ну, — Кеннет притянул ее к себе, — когда дитя крестят, — на одежду ему прикалывают, потом к колыбели, и еще говорят — когда женщина ребенка кормит, надо ее на груди приколоть — тогда молока будет много».

— А, — сказала Полли, закинув руки за голову, потягиваясь, — ну, следующим летом и проверим.

В июне, когда вереск зацветет, дорогой лорд Кинтейл.

Кеннет несколько мгновений, потрясенно, молчал, и женщина добавила, сладко улыбаясь:

«Боюсь, меч под периной уже не поможет».

— Зато кинжал под шкурами, там, в замке, помог, — ласково ответил ей муж. «А ну иди сюда».

Полли прильнула к нему, положив голову на плечо, и сказала: «Там, может, еще девочка».

Кеннет устроил большую ладонь на мягком, теплом животе жены, и уверенно сказал: «Нет, леди Кинтейл, не зря же я кинжал туда клал. А ты и не заметила, — он чуть слышно рассмеялся, лаская губами ее сосок.

— Я другим была занята, — расхохоталась Полли, переворачиваясь на спину, нежась под его поцелуями.

Трап упал за борт корабля и высокий, черноволосый, бородатый человек весело сказал Дэниелу: «Ну вот, вы и дома!»

— Наконец-то — пробурчал мужчина. «Не знаю, как вы, капитан Энрикес, а я устал уже пассажиром плавать».

Моше Энрикес расхохотался и потрепал Дэниела по плечу: «Ничего, я сейчас потерплю до Амстердама — и сразу на верфи. К маю, думаю, уже будет готов корабль мой — так что сразу вернусь на моря. Ты уверен, что не хочешь со мной?»

Дэниел усмехнулся, глядя на широкую, ленивую, усеянную лодками Темзу. «Польщен, капитан, но я теперь — не дальше Кале, все-таки семья».

— Семья, да, — мрачно отозвался Энрикес. «Ну, мне ее не видать, так и умру холостяком. Где там Вороненок? — он оглянулся и добродушно рассмеявшись, сказал: «Тут тебе не Порт-Рояль, можно с двумя пистолетами за поясом не ходить».

Девушка вскинула коротко стриженую, каштановую голову и коротко ответила: «На всякий случай, капитан. Это и есть Лондон? — она обвела глазами деревенские домики на плоском, грязном берегу.

— Это даже еще не Дептфорд, сестрица, — рассмеялся Дэниел. «Все, пошли, лодка долго ждать не будет».

— Подержи — велела Белла, передавая мужчине простую, деревянную шкатулку. Она внезапно обняла Энрикеса и тихо сказала: «Спасибо вам за все. Если бы не вы, капитан, мы бы не спаслись».

Мужчина, вздохнув, погладил ее по мягким кудрям: «Хотел бы я, чтобы весь экипаж с моей «Виктории» выжил, мой дорогой юнга. Ну да ничего, этому мерзавцу Питеру Лаву я еще отомщу. А ты лети, — он широко улыбнулся — лети, Вороненок».

Уже в лодке, Белла, привстав, помахав Энрикесу, грустно сказала брату: «Уже тянет обратно в море. Все равно, — изумрудные глаза погрустнели, — мы ведь Николаса так и не нашли, братик. Может, и нет его в живых, прав ты».

— К пристани у собора Святого Павла, — велел Дэниел перевозчику.

Он вздохнул, и привлек девушку к себе, поцеловав в затылок. «Я же тебе рассказывал, сестричка, как Майкл его ранил — вряд ли Николас из той реки, в Джеймстауне, выплыл».

Белла закинула ногу на ногу и полюбовалась своими высокими, испанской кожи сапогами. «И все равно, — пробурчала девушка, — я не понимаю, почему они были такие разные, они же близнецы».

Брат пожал плечами. «Ну, теперь мы уже вряд ли об этом узнаем. А ты, моя дорогая, — он понизил голос, — теперь одна из самых богатых невест Англии, помни».

Белла помолчала, и, завернувшись в черный, короткий плащ толстой шерсти, ответила: «Я бы с удовольствием была бы нищенкой, Дэниел — только бы хоть один раз увидеть своих родителей». Девушка взглянула на свои длинные, украшенные перстнями пальцы и вдруг чуть слышно хихикнула: «Я тебе не рассказывала — Энрикес звал меня замуж, ну, когда мы из Бразилии в Кадис плыли».