Она выпила, и, отставив бокал, наклонившись над ним, шепнула: «Попробуй». Вино пахло солнцем, нежностью, цветущим лугом, ее губами.

Федор закрыл глаза, и, устроив ее на себе, обнимая, гладя по голове, шепнул: «Теперь мы оба дома, любовь моя».

— Навсегда, — Лиза положила голову ему на плечо, и, вдохнув запах краски, свежего дерева, прижав к щеке его огромную руку, повторила: «Навсегда».

В изящном, отделанном шелковыми, темно-зелеными панелями, кабинете, было тихо. Чуть слышно тикали бронзовые часы на мраморной каминной доске, в открытом окне поблескивала Темза — широкая, мощная, коричневая.

Два портрета в золоченых рамах висели совсем рядом — стройная, в черном камзоле женщина сидела вполоборота, чуть улыбаясь, закинув ногу на ногу. Бронзовые волосы были свернуты узлом на затылке. На соседней картине седоволосый, высокий мужчина в белоснежной, распахнутой на шее рубашке, стоял, облокотившись о камин, положив руку на эфес шпаги. Карие глаза чуть усмехались.

— Хорошо получилось, — подумала Марфа, на мгновение, подняв голову от писем, разложенных перед ней. «А Федя теперь Питера и Рэйчел пишет, с детьми, к осени и закончит уже».

Она отложила перо и посмотрела на лаковый, китайский поставец, что стоял на бюро.

Маленькие ящички были помечены ярлыками: «Москва», «Амстердам», «Париж», «Венеция», «Нортумберленд», «Джеймстаун», «Шотландия».

Марфа вытащила последний ярлычок, и, отрезав серебряными ножницами полоску бумаги, написала своим четким почерком: «Ольстер». Поменяв ярлычки, она чуть вздохнула, и, улыбнувшись, бросив взгляд на письмо, что лежало сверху, отрезала еще одну полоску.

«Квебек», — написала женщина, и, надев тонкие, в золотой оправе очки, начала читать.

— Милая, дорогая матушка! У нас все хорошо, дом стоит прямо над рекой Святого Лаврентия, и здесь, как и на Москве — куда ни глянь, все леса и леса. Зимой мы ездили охотиться на медведей, Стивен сам убил одного, а ему ведь всего четырнадцать. Дети растут и радуют нас, Марта души не чает в своем младшем брате. Михайло Данилович очень занят, да и я тоже — лечу индейцев, езжу к ним в стойбища и, как всегда, пишу свои заметки. Посылаем всем привет, и, милая матушка, надеемся, что мы еще увидимся. Ваши любящие дети, семья де Лу.

На отдельном листе был приложен изящный рисунок пером — бревенчатый, двухэтажный дом, что стоял на берегу величественной реки. Марфа посмотрела на детские ладошки снизу и улыбнулась — под ними было подписано «Марта и Анри».

Она положила письмо в еще пустой ящичек и взяла следующее:

— Дорогая бабушка Марфа Федоровна! Посылаем вам поклон с Москвы. У нас все по-прежнему, Феденька растет, и уже бойко разговаривает. Петя посадил его на коня, маленькому очень нравится. Как всегда, вы можете передавать письма через Краков, Петя, когда ездит в Польшу, непременно навещает пани Горовиц и ее семью. Остаемся ваши преданные внуки, Петр и Марья Воронцовы-Вельяминовы.

— Милая, любимая бабушка! Ваш правнук, сэр Роберт Пули передает вам привет, и говорит, что подарки ему очень понравились, — Марфа усмехнулась. «У нас все по-прежнему, Джон купил еще несколько судов, и дела идут отлично. Мы привели в порядок усадьбу, так что, когда приедете к нам в гости, вы ее и не узнаете. Ждем вас следующей осенью с дедушкой Виллемом, на охоту. Ваши любящие внуки, Энни и Джон Гудзон».

— Дорогая бабушка! Мы обязательно приедем следующей весной, хотя мой наставник, месье Клод Молле, ворчит, и не хочет меня отпускать больше, чем на две недели. Ну да ничего, — Марфа, на мгновение, закрыла глаза и представила себе улыбку внука, — все равно мы вас повидаем. Планы садов для вас и дяди Джованни я уже делаю, и пошлю их батюшке. Насчет сыров и вина не волнуйтесь — с этим письмом мы вам кое-что передаем, и так будет дальше.

Ждем вас в Париже и обещаем накормить таким обедом, какой вы вряд ли получите на той стороне пролива. Тысяча поцелуев, ваши внуки Стефан и Франсуа.

— Милая бабушка! Тетя Мирьям и дядя Хосе вам пишут отдельно, а у меня все хорошо. Я занимаюсь, присматриваю за Авраамом и Эстер, и много читаю. Батюшка и матушка останавливались у нас, когда ехали в Лондон с Янушкой, мы с ним очень подружились, и договорились, что следующим летом будем все втроем — я, он и Элияху, — кататься на лодке.

Передаю вам поклон от дона Исаака и доньи Ханы, они не болеют, ну, да, впрочем, я, конечно, за ними присматриваю. Ваша любящая внучка, Сара-Мирьям.

Марфа аккуратно разложила письма по ящичкам и взялась за последнее.

— Дорогая сестрица! Ждем вас осенью, проведете у нас зиму, а обратно поплывете с Покахонтас, то есть прости, Ребеккой Рольф, ее семьей и другими индейцами, раз уж его Величество поручил вам с Виллемом за ними присматривать, пока они в Англии. Наша Мария была крестной матерью Покахонтас, а Дэниел — крестным отцом ее сына, Томаса Рольфа. Дети растут и радуют нас, мой Дэвид и Теодор — лучшие друзья. Тео преуспевает в музыке, посылаем вам новые ноты, что она написала, вместе с Марией. Твой любящий брат Мэтью Бенджамин-Вулф.

Марфа убрала письмо, и, повернувшись к двери, что вела в опочивальню, улыбнулась: «Я тут!»

Она привстала, и, поцеловав мужа в щеку, спросила: «Ну что?»

Виллем рассмеялся и, опустившись в большое кресло у камина, усадил ее на колени:

«Встану к румпелю в последний раз, и даже не спорь».

— Не буду, — Марфа поболтала ногами, и, скинув маленькие атласные туфли на паркет, добавила: «Я и не сомневалась, что ты не преминешь сам вести корабль в Новый Свет».

— Мастер Николас Смолл обещал, что к августу все будет готово, — Виллем потянулся за открытой, заткнутой серебряной, фигурной пробкой бутылкой вина, что стояла рядом.

Передав жене бокал, он добавил: «Так что в августе туда, а в мае, вместе со всеми этими индейцами — обратно».

— Мэтью написал, — усмехнулась Марфа, выпив, — с нами их шаман будет ехать, Томокомо его зовут. И еще десяток человек.

— Ну, — заметил Виллем, — может, с шаманом на борту и доплывем быстрее.

Он, на мгновение, помрачнел, и Марфа мягко сказала: «Да вернется скоро Уильям, со дня на день, не переживай ты так. Это же его последний рейс, на ближайшие два года».

Муж тяжело вздохнул и, погладив бронзовые, стянутые в узел волосы, спросил: «Думаешь, у него получится управлять факторией?»

— Питер его очень хвалил, — серьезно ответила Марфа. «Они же вместе были и в Марокко, и в Индии. Ты же сам слышал, что говорили на заседании правления компании — нам нужна постоянная миссия в Сурате, человек, которому бы доверял Великий Могол. Иначе нам не продвинуться дальше, так и будем, — она поморщилась, — только покупать и перепродавать. А надо, чтобы Индия была нашей, — она внезапно стукнула кулаком по ручке кресла, — с нашими плантациями и нашими шахтами. Как Сибирь, как Новый Свет!

— Из тебя, — смешливо сказал Виллем, — получился бы отличный губернатор.

— Не в наше время, — вздохнула Марфа. «А Уильям — год поучится у Питера, год — Джон берет его к себе, под крыло, будет наставлять в административных премудростях, и потом — вернется в Индию. Все же двадцать пять ему будет, не мальчик».

— А после этого — на Барбадос, — тихо сказал Виллем, разглядывая искусно вычерченную карту, что висела чуть ниже их портретов.

— Это когда еще будет, — махнула рукой Марфа, — мы и не доживем, наверное.

— Жениться бы ему, — вдруг проговорил адмирал, разливая остатки вина. «Знаешь, в таком месте тяжело одному. Мало ли что еще случится, лучше с семьей туда ехать».

— Так на ком? — вздохнула Марфа. «Одна Анита, а она еще ребенок, и вряд ли Джованни отпустит ее в Индию. И так вон, — она махнула рукой за окно, — Полли опять за море уплывает, тяжело ему это, конечно».

— Ну, знаешь, — Виллем пощекотал ее, — Ольстер все-таки не Джеймстаун, не так уж далеко.

Пошли, — он потянул жену за руку, — мистрис Мак-Дугал уже все накрыла, как я внизу был, сейчас Питер приедет со складов, и сядем обедать.