Тео вдохнула запах миндального мыла и роз. Присев на кровать, она погладила гранатовый шелк платья. Жанна отложила иголку: "В нем пойдешь, тебе этот цвет очень к лицу. Я сегодня вечером тебе голову помою, и ногти в порядок приведу. И вот, — она потянулась за газетой, — статью напечатали, очень хорошо получилось. Я вырежу, и в папку уберу, чтобы осталась у нас".

Тео вдруг взяла маленькую, с твердыми кончиками пальцев руку, и поцеловала ее: "Я тебя люблю, Жанна".

Девушка положила ей голову на колени. Перебирая длинные, смуглые пальцы, Жанна шепнула: "Я тебя тоже".

Тео вышла на рю де Розье и обернулась — окно каморки было открыто. Жанна махала ей рукой. Тео помахала в ответ и прищурилась — мадам Ленорман, этажом ниже, прислонившись к окну, медленно ее перекрестила.

Подобрав подол платья, Тео почувствовала на лице лучи утреннего, еще неяркого солнца. Город просыпался, скрипели колеса карет, кричали разносчики, открывались ставни лавок. Тео услышала благоговейный голос какого-то торговца: "Возьмите булочку, мадемуазель, когда такая красавица проходит мимо — это к удачному дню".

— Спасибо, — улыбнулась Тео. Булочка пахла миндалем и счастьем. Она прожевала. Свернув к дворцу Тюильри, девушка остановилась перед каменными, стертыми ступенями лестницы.

Прижимая к груди томик Расина, Тео встряхнула украшенной шелковыми цветами головой. Она потянула на себя тяжелую, дубовую дверь, с медной табличкой "Comédie-Française", и зашла в прохладный подъезд театра.

Иосиф Мендес де Кардозо тщательно вымыл руки над серебряным тазом: "Ничего страшного, ваша светлость. Больше овощей, вовремя опорожняйте кишечник, и раз в день принимайте прохладную ванну — вода должна доходить до пояса. Это уменьшит воспаление. Свечи я вам поставил, и буду приходить каждый день, чтобы их вводить. Через неделю узлы исчезнут, обещаю".

Штатгальтер вздохнул: "Мне больно сидеть, Кардозо".

— Конечно, — Иосиф вытер пальцы шелковой салфеткой, — поэтому пока идет лечение — вам надо стоять, или ходить. Но все будет хорошо.

Он вышел из черного хода на задний двор. Подставив лицо мелкому дождю, Иосиф, злобно, пробормотал: "Хватит, надоело! Хочет Эстер или не хочет — через месяц ноги моей тут не будет".

Иосиф нашел свою лошадь. Уже выехав на разъезженную, всю в грязи, дорогу к Амстердаму, оглянувшись, он усмехнулся: "До парадного подъезда ты так и не дорос, дорогой преподаватель Лейденского университета. И никогда не дорастешь, по эту сторону океана. Если только не…, - он нахмурился и подстегнул коня.

На канале было уже темно. Иосиф, привязав лодку, выбираясь на набережную, увидел в окне своего дома огоньки двух свечей.

— Опаздываешь, — строго сказала Эстер, открыв дверь. "Я уже и Констанцу уложила, а ведь ты ей обещал рассказать об алхимических опытах. Что там со штатгальтером? — она кивнула головой куда-то в сторону улицы, — что-то срочное?"

— Геморрой, — сочно отозвался Иосиф. "И у его супруги — мозоли, потому что незачем кокетничать и носить туфли не своего размера".

— Ну и сказал бы ей, — примирительно заметила сестра, накладывая ему курицу.

Иосиф прошел в умывальную и рассмеялся: "Что я ей скажу? Срезал, оставил мазь, и уехал. Завтра опять придется туда отправиться — штатгальтер не может поставить свечу сам, а слугам он не доверяет. Все, — Иосиф взялся за вилку и поднял глаза, — хватит".

Эстер присела напротив. Налив ему вина, сестра недоуменно спросила: "Что — хватит?"

Мужчина прожевал и хмыкнул: "Хватит лечить геморрой штатгальтеру и платить налог за то, что ты — он кивнул на стол, — зажигаешь свечи и ходишь в синагогу".

— Ты тоже ходишь, — черносмородиновые глаза Эстер заблестели. "Редко, правда".

— Я бы и вовсе не ходил, — Иосиф раздул красиво вырезанные ноздри. "В Бога я не верю, ты это прекрасно знаешь, я — материалист, а все эти церемонии — он поморщился, — обряды, все это никому не нужно".

— Это нужно, чтобы сохранить наш народ, — Эстер поднялась. Перебросив на спину толстые косы, она подошла к окну, вглядываясь в силуэт Эсноги, едва заметный в дожде. "Он уже не первый раз это говорит, — вспомнила девушка. "Папа такой же был — вольнодумец, с Мендельсоном дружил. Иосиф до сих пор с этим философом переписывается. Хотя Мендельсон ходит в синагогу, он соблюдающий человек".

— Наш народ, — раздался из-за ее спины голос брата, — никуда не денется. И вообще, что это за Бог, который озабочен, — Иосиф повертел вилкой, — посудой?

— Ну и крестись, — ехидно отозвалась Эстер, поворачиваясь. "В Германии, они все крестятся — ради университетских кафедр. Крестись, и посуда тебя больше не будет волновать. Не то, чтобы она тебя раньше волновала, — ты же не знаешь, с какой стороны к очагу подходить".

— Это женское занятие, — буркнул Иосиф, придвигая к себе блюдо с картошкой. "Я не собираюсь креститься, в Бога я не верю, как я уже говорил, а ради положения в обществе это делать мерзко. Я, — он поднял темные глаза, — собираюсь уехать отсюда. Туда, Эстер, где евреи — такие же граждане, как и все остальные".

— В Святую Землю? — вздохнула Эстер. "Ты же слышал этого посланника, рава Азулая. Они сами там налог султану платят, как и мы".

— Нет, — Иосиф встал и взял с камина газету. "Вот, — он развернул "Гарлемские куранты". "Атака британских войск, под командованием лорда Кинтейла, на Бостон — потерпела сокрушительное поражение. Наш корреспондент сообщает, что силы патриотов очистили от британцев почти весь Массачусетс. Среди случаев героизма особенно выделяется подвиг лейтенанта Хаима Горовица. Он, будучи военным врачом, заменил раненого командира своего соединения, и успешно командовал наступлением в течение нескольких дней. Лейтенанту Горовицу присвоено внеочередное звание капитана, — Иосиф хлопнул ладонью по газетному листу.

— Погоди, — Эстер наморщила лоб, — Горовицы…, Ты же говорил, они, наверное, наши родственники. Мне госпожа тен Бринк рассказывала, по секрету, когда я ее осматривала, что ее муж, он торговлей занимается, — Эстер со значением подняла бровь, — повез на Синт-Эстасиус какого-то посланника от патриотов — тоже Горовица. Но ты разве хочешь служить в армии? — удивилась девушка.

— Я хочу приносить пользу людям и быть полноправным гражданином своей страны, — хмуро ответил ей брат, сворачивая газету. "Я решил, и больше обсуждать тут нечего. Ты, конечно, — он взглянул на сестру, — можешь остаться здесь".

Эстер, обняв широкие плечи брата, поцеловала его в щеку. "Был бы ты женат, — смешливо сказала девушка, — я бы так и сделала, дорогой мой. Тогда бы я за тебя не волновалась, а так, — она потрепала его по вьющимся волосам, — я не могу тебя одного отпустить, уж прости. Акушерки и там нужны, — она не выдержала и улыбнулась, — не всегда же эти патриоты воюют. Вот только Констанца…"

Дверь заскрипела, и они услышали ехидный голосок: "Констанца поедет с вами, вот и все".

— Тебе давно пора спать, — возмутилась Эстер, — полночь на дворе.

Девочка — высокая, тоненькая, с темно-рыжими косами, посмотрела на нее большими, темными глазами. Она спокойно заметила: "Я ждала. Пока дядя Иосиф вернется. Хотела услышать о химии".

— Ну, пойдем, — Иосиф поднялся, и, взяв ее за руку, — подмигнул сестре.

Эстер проводила их взглядом. Вздохнув, она стала убирать со стола. "Так оно лучше, конечно, — подумала девушка, сметая крошки с кружевной скатерти, — не отправлять же Констанцу в Лондон. Там только экономка и больше никого нет. Питер написал из Бомбея, что еще на год в Индии задерживается. Если бы у Джона дома было все в порядке…, - Эстер на мгновение приостановилась и закусила губу. "Он найдет детей, весь Новый Свет обыщет, и найдет. Еще в сентябре туда уехал. А потом Питер вернется и заберет Констанцу".