Мальчик помолчал: «А у нас, папа, не будет гражданской войны?»

Старший Джон невесело улыбнулся:

- А ты думаешь, зачем я сижу в Дублине? Пытаюсь добиться, чтобы этого не случилось, - герцог допил вино. Джон посмотрел на серебряный портсигар.

- Кури, - разрешил отец, - я тоже в твоем возрасте начал.

Джон иногда таскал папиросы у матери. Полина заметила: «Лучше делай это открыто, дорогой мой. Незачем притворяться».

- Не случилось, - повторил отец, зажигая спичку, - но надежды на такое мало. Может быть, - он помрачнел, - мы оттянем начало, - герцог поискал слово, - неприятностей, как их называют в кабинете министров. Но ненадолго, поверь мне.

Джон никогда не спрашивал, чем занимается отец в Дублине. Он знал, что герцог все равно не ответит.

- Вырасту, - думал подросток, - приду работать к папе, после Африки, все и узнаю.

В Америке, Джон не стал интересоваться у дяди Дэниела, что они собираются делать в Монтане. Генерал объяснил, что будет инспектировать тамошний гарнизон. Джон этим удовлетворился. Путь им предстоял долгий. Проводив семью Горовицей и тетю Аталию с детьми в Напу, они возвращались вернуться в Сакраменто. На вокзале их ждал поезд, идущий на восток. В Солт-Лейк-Сити к ним присоединялся военный эскорт. Они ехали на север, в Монтану, на фургонах. «Как в старые времена, -восхищенно подумал Джон, - будем спать в прерии и готовить еду на костре».

Девочки Горовиц показали ему и кинжал. Он лежал в красивой, серебряной шкатулке тонкой, арабской работы.

- Это как твой клык, - восторженно сказала Батшева, - тетя Мирьям, когда здесь гостила, объяснила нам, что клинку полтысячи лет, наверное, - он был маленький, размером с детскую ладонь, но тяжелый. Джон полюбовался тусклыми, изумрудными глазами золотой рыси на ножнах:

- Словно оружие Петра, или кортик, что Николасу отойдет, от его предка, Ворона. И крестики, что Петр носит, и Мартин. Они от миссис де ла Марк и ее мужа. Нашему роду тоже тысяча лет. Мы еще до Вильгельма Завоевателя в Британии обосновались.

Джон возил семью в Нортумберленд. Местный энтузиаст, историк, мистер Клейтон, раскопал остатки форта и оборонительной стены, построенной римлянами.

- Здесь наши предки жили, - герцог рассматривал серые, мощные камни, - судя по всему, они в Британии появились во времена императора Адриана. Стену эту возводили, - Маленький Джон благоговейно прикоснулся к теплой, нагретой летним солнцем кладке: «Хотел бы я их увидеть, папа».

- Думаю, - отец потер гладко выбритый подбородок, - наш прародитель, кто бы он ни был, на нас был похож, милый мой. Это в крови, - он потрепал сына по голове.

Во дворе дома Горовицей стояли два фургона. Дядя Джошуа и тетя Бет, вместе с тетей Аталией, сажали туда детей. Маленький Джон и генерал Горовиц проводили их, стоя на крыльце. Дэниел усмехнулся:

- Осенью всех увидишь, и я тоже. А теперь, - он посмотрел на свой хронометр, - на вокзал, рядовой Хантингтон. Я тебя в Монтане определю в одно из подразделений. Твой прапрадед, во время войны за независимость, в британских войсках здесь воевал….

Джон улыбнулся:

- Он дезертировал, дядя Дэниел. Спас бабушку Мирьям, жену капитана Кроу, и дезертировал. Папа мне рассказывал.

Они оба были в штатском, ковбойских брюках, замшевых куртках, при оружии. «Я редко форму ношу, - говорил ему дядя Дэниел, - только в столице».

- Дезертировал, да, - отозвался дядя Дэниел. Он проверил, хорошо ли заперта дверь. Рав Горовиц, отвезя семью в Напу, ехал обратно в город. Генерал велел:

- Пошли. Вечером наш экспресс отправляется на восток, из Сакраменто. Через две недели мы будем в Монтане, в Скалистых Горах.

Маленький Джон сдвинул на затылок стетсоновскую шляпу и прищурился. Июньское солнце ласково грело его светлые волосы. «Прерия сейчас вся в цветах, - вспомнил подросток, - в горах водопады, озера…, Я увижу индейцев…»

- Поторапливайся, - подогнал его дядя Дэниел. Спустившись по Тэйлор-стрит, вдыхая соленый ветер с океана, они направились к городскому вокзалу.

Типи бизоньей кожи, большой, просторный шатер, стояло на вершине холма. Отсюда виднелась бесконечная, покрытая ковром цветов прерия. На востоке поблескивала река Литтл-Бигхорн. На севере, в утренней дымке, поднимались голубые, размытые очертания гор.

Ее народ, люди большой птицы, жили в уединенной долине, куда вели узкие, каменистые тропы, рядом с холодным, чистым озером. На лугах жужжали лесные пчелы. Ее отец построил крепкий, деревянный, как у белых, дом. Высокая, белокожая, с темными, заплетенными в косы волосами, девушка, стоявшая у входа в типи, приставила ладонь к глазам. Амада улыбнулась. Отец возвращался с рыбалки.

Они спустились с гор сюда, на юг, потому, что отец встречался с вождями племен. Отсюда лагерь не было заметно, но Амада знала, что дальше на востоке, за рекой, раскинуты шатры шайеннов, лакота и арапахо. Вожди приехали со своими воинами, с женами и детьми.

Амада успела побывать на общем празднике. Она видела, как на нее смотрят юноши, пришедшие с юга. Сыновья и племянники вождей, ради встречи появились в своих лучших нарядах, в головных уборах, украшенных орлиными перьями. Амада надела тонкой замши платье. Каждый уголок его украшала бисерная вышивка, и зубы лося. На стройной, длинной шее висели ожерелья из ракушек и рога бизона. Такие же рога красовались в прическе у отца. Длинные, почти до земли, седые волосы, Меневы были зачесаны высоко надо лбом.

Амада сама смазала их медвежьим жиром и рассмеялась:

- Белым тебе их красить не надо, папа. Они и так белые.

Отец кивнул и добродушно заметил:

- Свататься к тебе будут, дорогая моя. Пятнадцать лет, для брака, препятствий нет…

Девушка немного покраснела. Три года назад ей все объяснила мудрая женщина, травница, жившая у них в долине.

- Не будут, папа, - Амада вздернула изящный нос, - они все не нашей крови, хоть и друзья. В типи мужа я не пойду, у нас так не принято. Не думаю, что даже за три тысячи лошадей моего приданого кто-то из них, - Амада указала на юг, - согласится стать зятем в типи жены и тестя, - она хихикнула. Менева помолчал:

- Наших юношей ты всех знаешь. Ты с ними выросла…, - он, как всегда, подумал:

- Через год расскажу о матери ее. Переведу Амаде, что в Библии написано…, - дочь много раз видела книгу. Менева говорил дочери, что ее мать была белой, что она умерла, и оставила им свою семейную реликвию. Амада читала Библию, на английском языке, и знала о детях Израиля.

- У них тоже нет своей земли, - как-то раз сказала она отцу, - совсем как у нас.

Менева уверенно ответил:

- Когда-нибудь они ее обретут, обязательно. А у нас, - он обвел рукой долину, отец и дочь сидели в седле, - есть все это. И вся Америка, - прибавил вождь, - не забывай, мы здесь появились раньше белых. Когда-нибудь мы освободим наших братьев из резерваций. Индейцы появятся в конгрессе, в администрации…

- Для этого надо воевать с белыми, папа, - резко ответила дочь. Менева вздохнул:

- Характер у нее, совсем как у Мирьям. Впрочем, Амада подросток…, Когда выйдет замуж, и появятся дети, она мягче станет.

Менева научил дочь читать и писать. Вождь показал ей океан, возил ее на север, в леса, где жили канадские братья. Амада знала, что отца уважают все племена. От мексиканской границы, и до заснеженных равнин, его считали старейшиной, человеком, разрешающим споры и мирящим людей. Отец больше не воевал. Он часто говорил Амаде:

- С белыми надо договариваться, милая моя. Прошло время, когда мы решали все силой. Их больше, не забывай об этом.

Менева наставлял девочку в искусстве верховой езды и владения оружием. Амада одинаково хорошо управлялась с луком и стрелами, с винтовкой и кольтом. Она положила руку на изукрашенную бисером, кожаную кобуру. Девушка была в сапогах оленьей кожи, выше колена, в замшевых брюках и тонкой рубашке.

Стены их типи были разрисованы. Люди большой птицы всегда так делали со своими жилищами. Амада сама расписывала шкуры бизона. Это были сцены из поэмы, что она знала наизусть, «Гайаваты», мистера Лонгфелло. Дома, в горах, у них была библиотека. Амада хорошо помнила красивую женщину с бронзовыми волосами, миссис Марту, подарившую им книги в Сан-Франциско, и ее сына, рыжеволосого Питера. Менева объяснил ей, что они родственники. Отец начертил родословное древо.