Устроив Юджинию в снятых комнатах,  Анри сходил с ней по магазинам. Женщина боялась одна оказаться на улице. Потом он отправился в университет.  Гольдман был ординатором на кафедре детских и женских болезней, и сразу потащил Анри в ближайший ресторан: «Совершенно невозможно не отметить такую встречу, мой дорогой».

Когда Анри начал что-то объяснять, Гольдман  поднял ладонь: «Тебе нужны травы, травы у меня есть. Я не собираюсь задавать никаких вопросов. И убери это, - врач кивнул на кошелек, что достал Анри, - я рассчитываю на обед у тебя дома, в Париже. Сам знаешь, я все ем. Устрицы, - Гольдман подмигнул ему, - за твой счет».

Они отлично посидели, вспоминая Сорбонну. Гольдман проводил его до Альдтштадта, до их комнат, и пожал Анри руку: «До встречи в Париже, доктор де Лу, любимый ученик Пастера».

Анри покраснел и Гольдман добавил: «Я завтра устрою семинар для своих студентов. Жду тебя в полдень, в Альбертине. Заодно покажу нашу клинику, анатомический театр…, - коллега гордо сказал: «Совсем новое здание, летом открыли».

На рассвете Анри дал Юджинии снадобье, и проследил за тем, чтобы все началось.

-Я сама справлюсь, милый, - она лежала на кровати, в одной рубашке, - тряпки у меня есть, вода тоже. Иди, пожалуйста, не надо, чтобы ты…, - Юджиния осеклась. Анри поцеловал бледный, покрытый испариной лоб: «Я тебя люблю, Эжени, что бы с тобой не случилось. Ты помни это».

Юджиния, мгновенно, горько вспомнила теплоту, что она чувствовала после укола, легкое, блаженное, ощущение в голове. Женщина подождала, пока Анри закроет дверь. Живот скручивало, резало, как тогда, в Санкт-Петербурге. Она закусила зубами подушку: «Один укол, всего один…»

Анри опустил пакет с кофе в карман пальто: «Сыр у нас есть, ветчина тоже. Зайду в пекарню, куплю фруктов…, Юджинии надо хорошо питаться, после такого. В Париже я ее отведу к Югье. Я все-таки педиатр, а он в женских болезнях специализируется. Девочка моя, пусть отдохнет, пусть…, - он, ласково улыбаясь, услышал, как над его головой зазвенел колокольчик пекарни.

Он купил свежего хлеба, миндальных пирожных и легко взбежал по лестнице их комнат. Анри отпер дверь: «Милая, я здесь. Как ты себя чувствуешь?»

Юджиния свернулась в клубочек на кровати, постанывая. Анри отложил покупки и взял ее за руку: «Давай, я тебя осмотрю. Закончилось все?»

Она подняла растрепанную голову, и посмотрела на него огромными, запавшими глазами. Зрачки были расширены. Анри вспомнил: «Я это видел, в Париже. Женщина, что пыталась покончить с собой. Господи, зачем я ее послушался, какой я дурак! Нельзя было Эжени одну оставлять. Это тяжело для нее, все-таки ребенок…»

-Мне больно, - сказала она едва слышно, - больно…Анри, дай мне морфия, всего один укол, всего один…Я клянусь, я больше никогда не попрошу, никогда…., Я все, что угодно сделаю, пожалуйста…, - женщина заплакала. Она стала медленно, как во сне, стягивать испачканную кровью рубашку.

Анри встряхнул за плечи: «Эжени, зачем ты принимала морфий?»

Она завыла, пытаясь высвободиться из его рук:

-У меня были мигрени…, после сотрясения мозга,  и потом, после выкидыша…., он мне колол морфий, он не жалел для меня лекарств, а ты жалеешь! - Юджиния бросилась на него, царапая ему лицо: «Дай мне морфий, мерзавец, если ты меня любишь, дай мне морфий!»

-Это не она, - твердо сказал себе Анри, укладывая ее на кровать. Он медленно, отчетливо сказал: «Я сейчас тебя осмотрю, удостоверюсь в том, что все в порядке, а потом дам морфий».

-Это не она, не Эжени. Это наркотик. Но какой подонок…, - Анри вспомнил его уверенный голос, холеные руки и пожелал: «Хоть бы его убили поскорее. Есть же у радикалов террористы. Клянусь, никто по нему плакать не будет».

Он осмотрел женщину, а потом, не успела Юджиния опомниться, ловко и крепко связал ей руки и ноги. Она ругалась, рыдала, пыталась вырваться. Анри прижимал ее к кровати, и все время шептал: «Надо потерпеть, любовь моя. Поверь мне, просто надо потерпеть. Я здесь, я больше никогда, никогда тебя не покину».

Анри выносил тазы с рвотой, переодевал ее, перестилал постель. Ее трясло в ознобе, потом начались судороги. Она плакала, скорчившись на кровати, Анри считал ей пульс. На рассвете, когда Юджиния задремала, всхлипывая, он позволил себе подняться и пройти в умывальную. Анри плеснул себе в лицо холодной водой. Распахнув створку окна, юноша закурил папиросу. У него немного тряслись пальцы. Так бывало в госпитале, после тяжелых дежурств.

Над черепичными крышами поднималось тусклое, почти зимнее солнце. Он стоял, измождено привалившись к стене,  а потом вернулся в комнату. Она спала, похудевшее за ночь, усталое лицо было неожиданно спокойным. Длинные ресницы дрожали, под глазами виднелись темные круги. Анри ласково отвел с ее лба потные, сбившиеся каштановые волосы. Он осторожно, очень осторожно поцеловал еще влажную щеку.

-Все будет хорошо, любовь моя, - шепнул Анри: «Я обещаю тебе, все будет хорошо».  Он засучил рукава рубашки. Набрав воды в ведро, он немного приоткрыл окно. В комнате запахло соленым ветром. Анри начал мыть пол.

Шторы в спальне были задернуты. Пахло лавандой, мерно тикали серебряные часы на мраморном камине. Она дремала, прижавшись щекой к теплому плечу Анри, рассыпав по  подушке чистые, мягкие каштановые волосы. Юджиния приоткрыла глаза и посмотрела на часы. Было почти шесть утра.

Она тихо, неслышно поднялась. Накинув шелковый халат, женщина вышла из комнаты. Она помнила эту квартиру. Дядя Мартин привез их с братом в Париж, когда им было четырнадцать. Анри сказал, что с тех пор он сделал ремонт, но балкон остался таким же, кованым, с мраморным полом. За окном кухни виднелись крыши Парижа. Юджиния стояла, комкая кремовый шелк. Красивые, длинные пальцы немного дрожали. «Надо выйти, - Юджиния, глядела во двор, - надо выйти на улицу одной. Хватит, у Анри работа. Нельзя больше бояться».

Она все равно боялась. Когда Анри привез ее в экипаже в Le Bon Marche, он провел ее за руку к входу. В магазине, Юджиния все время держала его за ладонь. Вокруг шумела толпа, по, лестницам поднимались и спускались люди. Она стояла, не в силах двинуться с места, ожидая внезапного выстрела из пистолета, думая, как она толкнет Анри на пол и закроет его своим телом. «Или кто-то ударит его ножом, - отчаянно говорила себе Юджиния, - любой человек, из толпы..., Нельзя, нельзя  рисковать...»

Дома Анри долго утешал Юджинию, говорил, что ее муж далеко, что ему не до этого. Все газеты писали о будущем восстании в Польше. Она только качала головой: «Ты не знаешь, не знаешь его, милый..., Он на все способен. Тем более, если ему сообщат, что..., - Юджиния не закончила и повела рукой.

Анри отвез ее к доктору Югье. Врач, успокаивающим тоном, сказал:

-Вы здоровая женщина, мадам Эжени, вам чуть за тридцать. Месье де Лу говорил мне, что вы жили, - профессор замялся, - в неподходящих условиях,  у вас были травмы..., Мой вам совет, - он ласково посмотрел на Юджинию, - отдохните.  Хорошо питайтесь, спите, летом поезжайте в деревню..., Все устроится, мадам Эжени. У вас теперь любящий муж, - врач улыбнулся, - и все ваши беды остались позади.

-Он никогда не станет моим мужем, - горько вздохнула Юджиния, но вслух ничего не сказала. Она робко улыбнулась: «Спасибо, профессор».

-Красивая женщина, -  подумал Югье, когда она ушла. Анри ждал Юджинию в приемной: «Только нервы донельзя расстроены. Шесть лет, как в тюрьме провести. Но все у нее в порядке.  Анри хороший человек, он о ней позаботится. Оправится, и будут у них дети. Он ее любит, глаз с нее не сводит».

Анри поехал с  Юджинией в английское посольство. Там их ждали аффидавиты, присланные дипломатической почтой из Лондона, от дяди Мартина и его светлости. Как только они добрались до Парижа, Анри известил всю родню, хотя Юджиния плакала и повторяла: «Не надо, не надо милый..., Его светлость приедет, и меня убьет. Он, наверное, получил то письмо...»