Питер вытер глаза: «Ты его спасла…Он, конечно, себя сейчас начнет винить…»

-Начнет, - согласилась Марта. «Я  за ним сейчас поухаживаю, а потом -  вы все. Мы же семья, Питер. Его светлость в Амстердам напишет, Деборе, что она сестру потеряла, а Мирьям я сама там, - Марта махнула рукой, - там скажу, в Америке».

Они помолчали, вдыхая запах жасмина, старых, кожаных переплетов книг. Марта, подняв голову, посмотрела в зеленые глаза миссис де ла Марк: «Мой портрет, тот, что Теодор писал, в Париже - так и пропал во время революции. Да что только не пропало…».

Женщина на картине сидела, выпрямив спину, глядя на нее, - вполоборота, - стройная шея белела под узлом бронзовых волос. Питер вдруг сказал: «Ты ведь, как она, Марта. Всегда верная».

-И буду такой, - женщина вздохнула. Они еще долго сидели, не разговаривая, просто держа друг друга за руки.

Джо вывела лодку на простор Эя и посмотрела на мужа. Иосиф сидел, держа на коленях Шмуэля. Мальчик блаженно улыбался, щурясь от яркого солнца, и захлопал в ладоши: «Деда! Деда со мной!»

-Уже бойко лепечет, - одобрительно заметил Иосиф, - а ведь только годик ему. Впрочем, Давид с Элишевой тоже рано заговорили.

Джо закрепила парус и устроилась рядом с мужем. Ее темные волосы выбивались из-под берета, развеваясь по ветру, она была в простой, тонкой шерсти юбке и коротком, суконном жакете. «Элишева, - усмехнулась Джо, - как в восемь месяцев сказала: «Мама!», так у нее с тех пор рот и не закрывается». Она положила голову на плечо Иосифу: «Только вот они так далеко. Двое внуков у нас, а вряд ли мы их когда-нибудь увидим».

Иосиф потянулся и уложил дремлющего внука на дно лодки, укутав его шалью: «Они же пишут». Дочь писала, что Исаак преуспевает в ешиве, что Моше купил еще земли - этроги отлично росли. Их упаковывали на складе в Яффо и рассылали по всей Европе - от Польши до Италии.

-Работают, у нас, конечно, местные, - вспомнил Иосиф твердую руку дочери, - редко кто из евреев хочет возиться с землей. Но все это изменится, обещаю.  Циона, хоть ей всего три года - уже говорит, что хочет помогать отцу. Она у нас темненькая, в меня, а глаза, как у Моше, серые. У рава Судакова и госпожи Судаковой все хорошо.  Он работает в артели Моше, а госпожа Судакова ведет дом, и помогает мне с детьми. Я ведь часто уезжаю на роды - и в Яффо, и в Цфат, и на юг, где живут кочевники. Я выучила арабский, их женщины мне очень доверяют, я здесь одна акушерка с европейским образованием.  Рав Горовиц передал свою мастерскую господину Бергеру. Из него получается хороший столяр, и он учится у дяди Аарона ремеслу писца.  Малка Горовиц растит девочек, они все здоровы, так что у нас все в порядке. Передайте наши искренние поздравления Дворе и Давиду с рождением сына. Посылаем вам, как обычно, вино. Это наше, Моше купил участок на севере, под Цфатом. Мы уже год, как собираем урожай винограда. Моше думает заняться и производством вина, раз у него так хорошо получается с этрогами. Пожалуйста, папа, будьте осторожны - и ты, и Давид. Я понимаю, что вы врачи, но все равно мы за вас волнуемся.

Джо взяла его за руку и повторила: «Пишут. Скажи, - она помолчала, - а если бы ты уговорил их рожать, когда ты в Лондон ездил - все по-другому бы сложилось?»

Иосиф покачал головой. «Мне сэр Ричард прислал письмо, очень подробное. И вскрытие они тоже делали, Майкл согласился. Насчет ребенка я был прав, а приращение плаценты - этого сейчас никто определить не может. Пока мы не найдем способ заглянуть внутрь тела человека...- он развел руками.

-Бедная Дебора, - тихо заметила Джо. «Ничего, я с ней буду, помогу ей. А вы, - она велела мужу, - вы возвращайтесь».

-Там все просто будет, - усмехнулся Иосиф, - мы займем Москву, царь Александр капитулирует..., Хануку уже дома встретим.

Он вспомнил, как Теодор и Ханеле рассказывали ему о зиме в России, и отогнал эти мысли. «Осенью мы уже будем в Москве, - услышал он уверенный голос Наполеона, - мне принесут ключи от города, и Александр встанет на колени. Я, его, конечно, оставлю на троне - он неплохой правитель, просвещенный, да и русские не примут царя-француза. С условием, что он проведет реформы, конечно. Избавится от рабства, введет современное законодательство, уравняет в правах евреев, - Наполеон поморщился и Иосиф понял: «О Ханеле думает. Действительно, что за средневековье - она должна всякий раз просить разрешения, чтобы за пределы губернии выехать. Не то, чтобы она куда-то ездила, конечно. Сидит на своей мельнице, и с дочкой занимается, но все равно...».

-А куда мы? - спросил он у Джо. Та томно потянулась: «В Схевенинген, дорогой мой. Пусть Давид и Дебора вместе побудут, перед походом».

-А мы? - весело поинтересовался Иосиф. «С внуком будем возиться?»

-Будем, - в ее светло-голубых глазах играл смех. «А если у тебя еще силы останутся...- Джо улыбнулась.

-Останутся, - заверил ее Иосиф и пробормотал: «Когда уже паровые суда введут в обиход, надоело зависеть от ветра!»

-Торопишься, - утвердительно заметила Джо и он согласился: «Тороплюсь, дорогая жена». Она села к рулю, а Иосиф подумал: «Хоть бы Эстер написала. С Песаха ничего слышно не было. Только и сказала, что Хаим после ранения выздоравливает. И все. Будем надеяться, не станут они воевать с Англией. Хотя Наполеону это на руку было бы, конечно».

Уже в Схевенингене, сидя с кружкой пива, смотря на то, как Шмуэль возится в белом песке, Иосиф сказал: «Джо..., Твой брат, если что случится - позаботится о вас. И Давид тоже, если он жив останется».

Она оглянулась, - вокруг никого не было. Достав из кармана жакета шкатулку с сигарами, чиркнув кресалом, жена сердито ответила: «Ничего не случится, и молчи о таком, понятно?»

Иосиф посмотрел на упрямо сжатые, тонкие губы жены. Ласково коснувшись седины на ее виске, он вздохнул: «Не буду. Его величество, кстати, не хочет воевать с Англией».

-Это пока, - мрачно заметила Джо, затягиваясь. «Пока у него Россия впереди. А потом...- она махнула рукой. Передав ему сигарку, жена пошла к внуку. Джо водила мальчика за руки по мелкой, теплой воде. Шмуэль  весело смеялся, а Иосиф курил, смотря на них  - освещенных утренним, ласковым солнцем.

Дебора подняла голову с плеча мужа. Зевнув, посмотрев на часы, что стояли на камине, женщина ужаснулась: «Завтрак! Сейчас все вернутся!»

Давид усмехнулся и обнял ее: «У Мишеля есть ключи, хлеб он сумеет нарезать и сыр тоже. Потом мы спустимся, разожжем плиту и сварим кофе».

-Потом? - она поцеловала его куда-то в ухо. Дебора, погрустнев, погладила шрам на смуглой, сильной руке: «Ты, только, пожалуйста, не ползай сам за ранеными. Санитары же есть».

-Там оперировать надо было, прямо на поле, - вздохнул Давид. «Что делать, бывает такое, любовь моя».

Дебора помолчала и страстно проговорила: «Если бы женщин брали в армию! Не врачами, ладно, пусть санитарками. Я бы с тобой пошла».

Давид подумал: «И, правда, что за косность? Дебора отменно оперирует, я  сам видел. У нее твердая рука, и вообще она такой же врач, как и я. Только что диплома никогда не получит. Женщины ведь не могут поступать в университеты. Ну и зря».

-Папа твой рассказывал, - упрямо продолжила Дебора, - что в Германии, в прошлом веке, была женщина, доктор Эркслебен. Ей сам Фридрих Великий разрешил в университете учиться. А доктор Басси преподавала физику, в Болонье. Только их так мало, таких женщин...- Дебора замолчала. Давид, целуя ее, твердо сказал: «Для меня ты врач. И мама твоя, и тетя Эстер. И так будет всегда. Иди ко мне».

Он целовал ее лазоревые глаза и вдруг, горько, попросил: «Господи, сделай так, чтобы мы больше не воевали. Хватит уже. И папа..., Ведь ему седьмой десяток,  а он все равно с нами отправляется. Хотя его величество, конечно, папу никуда не отпустит. Да и в  Европе мало таких хирургов, как он».

Внизу, Мишель, насвистывая, накрывал на стол.