Юзеф, старший из волонтеров, он был ровесником Макса, кивнул. Волк усмехнулся:

-Значит, сначала навещу столицу Российской Империи. Твой варшавский адрес у меня есть, - он подмигнул Юзефу, - увидимся.

Макс выскользнул из лагеря Гарибальди вслед за поляками. Волк проводил их до ближайшей рыбацкой деревни. Он лично проследил, чтобы ребят посадили на лодку, идущую к Сицилии. «Там разберетесь, - Макс пожал им руки, - и помните, борьба не заканчивается».

Он с наслаждением искупался. Море было теплым. Плавая в ласковой воде, Макс решил:

-Сначала в Париж. Во-первых, мне нужны надежные документы, а во-вторых, возьму с собой Анри. Он мне пригодится. Хорошо, что мы близнецы, - Макс улыбнулся.

Волк предполагал отправить брата в Россию легально. Бабушка давно им объяснила, что под их настоящей фамилией даже не стоит пытаться получить русскую визу.

-Там запрет стоит, - Джоанна затянулась папироской, - на всю нашу семью. На Кроу, на де Лу..., Если туда поедешь, - она зорко взглянула на Макса, - то учти, придется брать другой паспорт.

В Париже у Макса были знакомые умельцы. Они могли изготовить какие угодно документы.

 Макс нырнул и полюбовался серебристыми спинами рыб:

-Я перейду финскую границу пешком. Анри отдаст мне свой паспорт и поминай, как звали. Отправлю его обратно. Ничего сложного в этом нет, я объясню, как границу миновать, - Волк вытерся рубашкой. Он еще немного полежал на солнышке, куря папиросу.

У  знакомого рыбака Макс отменно поел, и выпил местного вина. Отвязывая своего вороного коня, юноша поморщился:

-Еще эта..., Я обещал, значит, надо вернуться. Доведу ее до какой-нибудь деревни и там оставлю. Пусть что хочет, то и делает. Мне такая обуза не нужна.

Он поднялся в горы, когда солнце стояло в зените. Лес был тихим. Макс, оказавшись на обрыве, вынул свой простой, в медной оправе бинокль. Он был неприметным, но сильные линзы Макс шлифовал сам, аккуратно, со знанием дела.

-Все рассеялись, - хмыкнул юноша, глядя на равнину, где стоял лагерь гарибальдийцев, - ничего, мы сюда еще вернемся.

Он похлопал коня по холке и поехал дальше.

Анита стояла на коленях, цепляясь пальцами за траву, вырывая ее, стараясь не кричать. «Господи, - она задохнулась, - Господи, как больно..., я и не знала, не думала..., Макс, он меня не бросит, он поможет мне..., - она с усилием вскинула глаза и прошептала: «Макс...»

Анита вдохнула запах пороха и соли. Его левая рука была перевязана. Девушка сглотнула, кусая губы: «Ты..., ранен? Как там..., -  она мотнула головой в сторону моря.

-Синьор Джузеппе сдался в плен, - холодно ответил Макс, - и велел мне уходить дальше. Поднимайся, я провожу тебя в деревню.

Анита попыталась встать. Девушка завыла, уткнувшись лицом в траву. «Я не могу, не могу..., Я рожаю, Макс..., Если только на лошади..., Пожалуйста...»

Он пожал плечами:

-У меня впереди долгая дорога. Я не имею права уставать, и рисковать своей жизнью. Она нужна революции, Анита. Если ты не можешь идти, - Макс посмотрел на ее потное лицо, - тебе придется остаться здесь. Прощай, - он свистом подозвал к себе коня. Анита уцепилась за его высокие, хорошей кожи, сапоги: «Макс! Это твой ребенок! Пожалуйста, не оставляй меня, - она заплакала, корчась от боли, - пожалуйста...»

-Я тебе говорил, Анита, - Волк сел в седло, - я его не хотел. Моя жизнь дороже, в любом случае, - девушка рванулась  вслед за лошадью, идущей шагом.

-Я могу, - крикнула Анита, - могу…, Я встану, Волк, - она пошатнулась и рухнула на землю. Боль была такой, что у нее потемнело в глазах. Анита завыла. Птицы вспорхнули с ветвей сосен и устремились в нежное, закатное небо. Она успела увидеть, как Волк закуривает папироску. Юноша тронул коня. Анита, на четвереньках, оставляя за собой кровавый след, поползла за ним.

-Папа не уедет, - говорила Анита ребенку, - потерпи, пожалуйста, он сейчас одумается, поможет нам..., - Макс подхлестнул лошадь. Спускаясь по тропинке,  он услышал жалобный крик: «Волк! Пожалуйста! Я люблю тебя...»

Макс выбросил папироску. Не оборачиваясь, он поехал дальше, туда, где на западе блестела синяя полоска моря.

Анита заставила себя подняться. Юбка промокла от крови, лицо было грязным, заплаканным.

-Я его найду, - девушка, рыча от боли, карабкалась вниз по тропе, - найду…, Он просто ждет меня, внизу. Господи, я сейчас умру..., - она, тяжело дыша, постанывая, цеплялась за камни. Девушка упала на широкой, разъезженной тропу, ведущей в долину. Макса уже не было. Голова кружилась, Аниту тошнило. Она, рыдая, изнеможенно закрыла глаза. Девушка перевернулась на спину, раздвинув ноги, разрывая пропитанный кровью холст юбки. Где-то зазвонил колокол.

Анита увидел маленький садик их дома в Лидсе. Мама сидела на скамейке, среди белых роз, с книгой в руках. Она, еще ребенок, играла с деревянными куклами. Жужжали пчелы, бил колокол. Анита сорвалась с места, и радостно крикнула: «Папа!». Отец стоял у калитки. Аарон, наклонившись, раскинув руки, обнял дочку. Анита, прижалась щекой к его наперсному кресту, вдыхая знакомый, уютный запах ладана и воска: «Я люблю тебя, папочка».

-И я тебя, доченька, - он поцеловал теплые, каштановые волосы.

Колокол все бил. Анита шла, согнувшись, пошатываясь. Она уткнулась в крепкие, деревянные ворота, и сползла вниз. Девушка не слышала, как подняли засов. Озабоченный мужской голос позвал на помощь. До нее доносился только ласковый шепот отца. Аарон укладывал ее спать, крестил и тихо говорил, на латыни:

Gaude, Virgo gloriosa

Super omnes speciosa

Vale, o valde decora,

Et pro nobis Christum exora.

И за нас Христа моли, - повторила Анита. Она закрыла глаза.  Почувствовав запах ладана, девушка улыбнулась: «Папа!».  Чьи-то крепкие руки подняли ее.  Анита успела подумать: «Я знала, что папа меня найдет. Все будет хорошо».

Золотые листья плавали в темных лужах на брусчатке бульвара Сен-Жермен. Было раннее, тихое утро, звонил колокол аббатства. Анри возвращался с ночного дежурства в госпитале. Он присел за столик кафе на углу и, зевнув,  закурил папиросу.

Хозяин выглянул наружу, вытирая руки о фартук, и расплылся в улыбке: «Месье Анри! Сейчас кофе принесу. Маленькая вам привет передает. Живот у нее не болит больше».

-Это из-за сырой воды, месье Жорж, - вздохнул Анри, - надо следить, чтобы дети ее не пили.

Он развернул Le Figaro и вгляделся в уходящий вдаль бульвар. Дома стояли в лесах, кое-где уже копошились рабочие. Над улицей висела дымка каменной пыли.

-Надо сказать, спасибо барону Осману, - Анри, отпил горький, крепкий кофе, - теперь в городе есть чем дышать. Люди  больше не выплескивают нечистоты на улицу. Канализация появилась…, Может быть, от холеры избавимся. Хотя вряд ли, пока мы не нашли действенных способов обеззараживания воды… - Анри просмотрел заголовки.

В Америке воевали. Президент Линкольн выступил перед Конгрессом. Он объявил свободными всех рабов в тех штатах Конфедерации, что не возвратятся в состав страны  до первого января следующего года.

-Они не возвратятся, -  Анри затянулся папиросой, - значит, можно считать, что это первый шаг к отмене рабства. Вот и хорошо. Жалко только, что все равно гибнут люди, - он пробежал глазами передовицу. Редактор громил нового прусского канцлера, Бисмарка.

-Границы Пруссии в соответствии с Венскими соглашениями не благоприятствуют нормальной жизни государства; не речами и высочайшими постановлениями решаются важные вопросы современности, а железом и кровью, - прочел Анри  отрывок из речи Бисмарка. Он услышал угрюмый голос месье Жоржа:

-Воевать будем. Эти не успокоятся, - он кивнул на газету, - потребуют себе Эльзас и Лотарингию, исконно французские земли..., - Анри покачал головой:

-Я, хоть и француз, месье Жорж, а, сами знаете, в Бельгии вырос. Лучше бы нам не воевать, к чему это? Живем мирно…, - он указал на стройку, на золотистое, рассветное солнце, что вставало над Левым Берегом.