-Тряпку потом выкину, - Марта взглянула на вызов, написанный его рукой.  Потянувшись за пером, она быстро набросала строки: «Ухожу из жизни, не в силах пережить свой бесчестный поступок, растрату казенных денег. Уповаю на милосердие Иисуса... И так далее, -  Марта поставила его подпись. Она окунула кончик записки в лужу крови, что собралась на столе, и капала на половицы.  Марта устроила бумагу под левой рукой жандарма.

Приказ лежал на средней полке шкапа. Марта замерла, увидев подпись, и пробормотала: «Вот оно как. Это потом, все потом, - велела она себе, сунув бумагу за чулок.  Забрав золото, оставив дверцу открытой, она выскользнула в тихую, безветренную ночь. Бросив тряпку в какой-то костер по дороге, Марта зашла во двор своего дома и увидела запряженную лошадью одноколку.

Достоевский поднялся со ступенек крыльца:

-Все уже там, - он указал на экипаж, - а Петенька спит. Я его укрыл, как следует, не простудится. У вас, - он помолчал, - красивый пистолет, Марфа Федоровна. «Та, что всегда неизменна» - это был девиз английской королевы, Елизаветы. А «всегда верная», - в темноте она увидела в его глазах отражение звезд, - это кто?»

Они обменялись оружием.

-Мой предок, ее тоже, - Марта отчего-то усмехнулась, - Марфа Федоровна звали. Она русская была. Я, Федор Михайлович, забрала у него приказ о моем аресте, и пришлось..., - она не закончила и взобралась на козлы.

-Подвиньтесь, - велел Достоевский, - я вас до околицы провожу. Я вам папирос принес - он сунул Марте в руку портсигар и коробочку спичек. От нее пахло порохом, и цветами, тонко, едва уловимо. «Жасмин, - наконец, понял Достоевский, - это жасмин».

Город был пустым, безлюдным, у заборов взлаивали собаки.

-Я все сделаю, не волнуйтесь, - сказал Достоевский, когда они миновали последние избы, и выехали на северную дорогу: «А вы берегите себя, - он помолчал, - и Петеньку, пожалуйста».

Ее глаза мерцали, переливались, как у рыси, подумал Достоевский. Марта приняла поводья. Повернувшись к нему, она вздохнула:

-Был такой человек, ученый, Джордано Бруно. Он когда-то написал, - женщина дрогнула ресницами: «Каждая лодка в море, будто звезда в небе. Они идут своим курсом, повинуясь воле человека, а нам, тем, кто стоит на берегу, остается только следить за ними».  Он был прав, конечно».

-Я вас..., - он справился с собой и махнул рукой: «Неважно, Марфа Федоровна. Я хотел сказать, что я вас всегда буду помнить, хоть мы более и не свидимся».

-А этого,  - она сняла шляпку, бронзовые волосы играли искрами в свете луны, - ни вы, ни я знать не можете, Федор Михайлович.

Он поднес к губам маленькую руку. Марта, перекрестив его, подождав, пока он спрыгнет с козел, тронула лошадь. Достоевский стоял, глядя на темные очертания одноколки.  Он пробормотал: «Будто звезда в небе».  Повернувшись, он пошел обратно в город, видя  перед собой ее тонкие пальцы, что касались клавиш, слыша медленную, ласковую, музыку.  Остановившись, закурив,  Достоевский вытер глаза: «Вроде и ветра никакого не было». Он поднял голову и полюбовался огромным, наполненным созвездиями, степным небом.

Марта прочла приказ при свете луны, дымя папироской. Лошадь бежала резво. Она вспомнила карту: «Переберусь через Иртыш и на восток поверну. После Оби дорога прямая. Степушка меня найдет, не может не найти. Господи, убереги его от всякого зла, - Марта перекрестилась и бросила взгляд на бумагу: «Исполняющий обязанности начальника Третьей Экспедиции Третьего Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, коллежский советник Федор Петрович Воронцов-Вельяминов, -  она дернула губами.

-От всякого зла, - повторила Марта, убирая приказ, подстегивая лошадь.

Он проснулся рано утром, и, как всегда,  почувствовал рядом ее нежное, родное тепло. Степан лежал с закрытыми глазами, в шатре еще было тихо. Снаружи, из предрассветного холодка доносилось ржание лошадей. Она пошевелилась под его рукой. Приподнявшись, устроив голову у него на плече, Марта стала целовать его, медленно, едва касаясь. Он вытянул пальцы и нащупал острые грани сапфиров на эфесе шашки. Так было каждую ночь, с той поры, как его, раненого ружейным огнем, выловили из холодной, штормовой воды Каспия туркменские пираты. Пуля прошла по касательной, однако он потерял сознание

Он поднял руку и коснулся шрама на шее, там, где его зацепила пуля. Степан положил ладонь на свой крестик: «Помоги нам Бог».  Как только он пришел в себя, Степан показал капитану лодки охранную грамоту от Шамиля. Бумага была зашита в подол его халата, завернутая в тонкую кожу. Туркмен приказал идти на север, но все было тщетно. Они не нашли ни следа лодки, где остались Марта с Петенькой.

Степан приказал себе не вспоминать лепет мальчика: «Папа...».  Полежав еще немного, он поднялся. «Два года, -  он, оделся и вышел в еще серый, густой сумрак, - два года я их не видел. Господи, живы ли они, любимые мои».

Оказавшись на суше, он сколотил отряд всадников и отправился на север, к Гурьеву. Вспомнив карту, Степан подумал, что лодку могло отнести туда. Его называли Ахмаром, как у Шамиля. Ханом он стал позже, в следующем году. Бухарский эмир Насрулла наградил его золотом за то, что Степан  построил ему целый оружейный завод. Насрулла воевал с Кокандом и собирался опять отправлять войска на юг, к афганской границе, однако Степан отказался туда пойти.

-Я должен отыскать свою жену и ребенка, ваше величество, - сказал он эмиру. Русских солдат его отряд не убивал. Допросив, их отпускали. Сам Степан никогда не показывался на глаза пленникам. Если бы на севере, узнали, что Ахмар-хан говорит по-русски, дорога домой была бы ему навсегда закрыта.

-Мне надо их найти, - повторил себе Степан, умываясь у коновязи. «И вообще, за два года, мы едва ли с десяток русских захватили. Непонятно, - смешливо заметил Степан, - чего они так боятся». Он, оглядел воинов. Казахи спали на земле, завернувшись в кошмы,

Он вернулся к шатру и подождал, пока Нур-Мухамед, его второй командир, закончит намаз.  Они были вместе больше года, встретившись в Бухаре, куда Нур-Мухамед вернулся из-за Амударьи. Узбек ходил туда с отрядами эмира. Сейчас они, как шутил Нур-Мухамед, воевали на стороне англичан в том, что Степан про себя называл Большой Игрой.

Эмир Насрулла, оглаживая седоватую бороду, блестя бриллиантовым перстнем, усмехнулся:

-Я пятнадцать лет назад казнил  двух английских офицеров, за шпионаж, головы им отрубил, - Насрулла поднялся и прошелся по драгоценному ковру.

-Но был неправ, - он взглянул на Степана, - англичане выигрывают в Индии, и скоро вернутся на север, к Амударье. Я им помогу, - эмир покрутил рукой, - лучше они, чем русские, - недовольно заметил Насрулла.

Всю весну, вернувшись из Бухары с двумя тысячами всадников, они объезжали казахские кланы, переманивая их на сторону эмира. Степан еще год назад, у Гурьева, взяв со своим отрядом несколько казаков, услышал от Нур-Мухамеда, что их допрашивал: «Видели в городе твою жену, Ахмар. И сына тоже. Может, - узбек испытующе посмотрел на него, - может, тебе туда сходить стоит?»

-Меня первый разъезд казацкий в тюрьму отправит - хмуро заметил Степан, - у них к пленникам, - он вздохнул, - сам слышал, как относятся. Да и вообще, - он горько усмехнулся,-  ко всем.

К ним часто бежали солдаты из расположений русских войск, особенно магометане, однако Нур-Мухамед не хотел рисковать и отправлял их дальше на юг.

-Они вас не пожалеют, если в плен попадете, - говорил перебежчикам узбек.

Той неделей, захватив казаков из Семипалатинска, он, наконец, узнал, что Марта в городе. Степан  предполагал, что она отправится на восток. Больше ей просто некуда было идти. Тем более, - думал он сейчас, глядя на медленно всходящее солнце, как раз на востоке, - что в Индии бушевало восстание.

-Остается Кантон, - невольно улыбнулся мужчина и услышал веселый голос Нур-Мухамеда: «Пушки поедешь проверять?»