Хосе поднялся, и, улыбаясь, громко проговорил: «Бог наш и Бог наших отцов! Сохрани этого ребенка для отца его и матери, и да наречется имя его в Израиле Авраам, сын Иосифа. Да возрадуется отец сыну своему и мать — плоду чрева своего!»

Хосе наклонился над мальчиком, и, коснувшись его щеки, сказал: «Ну, все, Авраам. Теперь — к маме, сыночек».

Белла вылила в лохань горячей воды из горшка и стала перетирать серебряную посуду.

«Столько людей, — восторженно сказала девушка. «Смотрите, бабушка, за полночь уже, а только недавно разошлись. Дон Исаак и донья Хана спят уже, наверное».

— Конечно, — усмехнулась Марфа, расставляя тарелки на полках большого, открытого буфета орехового дерева. «Они пожилые люди, утомились, да и Мирьям с Авраамом тоже — давно уже сны видят».

— Авраам, — девушка улыбнулась. «Моего отца так звали, да, ну, когда он евреем стал?»

— Угу, — Марфа отряхнула руки, и, вытерев их о холщовый передник, что закрывал ее платье, подумала: "Да что же с девочкой такое? Как вернулись из Парижа весной — сама не своя.

Плачет по ночам, я же слышу. Рэйчел ничего не знает, Мирьям — тоже, уж, не случилось ли чего, Господи? Да как — я же ее от себя не отпускаю, а если не я — то Виллем, кто-то всегда рядом есть».

— А как штатгальтер, бабушка? — улыбнулась Белла, вынимая посуду из лохани.

— Поклон тебе передавал, — усмехнулась Марфа, потрепав внучку по уложенным на затылке косам. Белла увидела крупный, окруженный бриллиантами голубовато-зеленый камень. «От султана Марокко, — Марфа рассмеялась. «Это бирюза. В следующем году султан принимает миссию от его Величества, так что, — она хмыкнула, — твой дядя Питер будет доволен, с Африкой мы тоже будем торговать».

— И книжку вы Хосе привезли, этого врача из Марокко…. — Белла наморщила лоб.

— Абу-Касим аль-Гассани, — помогла бабушка. «Да, Хосе же со времен, как в Каире работал, знает арабский, так что этот «Сад Цветов, или объяснение применения трав», ему пригодится. Ты давай, иди, — она подтолкнула внучку к лестнице, — сама уже зеваешь. Я тут все закончу и Хосе подожду, рано или поздно он от пациента вернется.

— Даже в такой день его вызвали, — вздохнула Белла.

— На то он и врач, — развела руками бабушка. «Ну, спокойной ночи, милая».

— Спокойной ночи, — Белла коснулась губами пахнущей жасмином щеки и горько подумала:

«Ну как же так? А иначе нельзя, я не могу, не могу так жить. Увижу его, все скажу и уеду, куда глаза глядят. Наймусь на первый попавшийся корабль, все равно».

Белла подняла голову с подушки и прислушалась — в доме было тихо. За окном, в свете луны, блестел лед на канале. «До порта тут недалеко, не замерзну, — подумала девушка, вставая, скидывая длинную рубашку, — а там таверна, она всю ночь открыта». Она чуть поежилась, и, опустившись на колени, достав из сундучка ножницы, стала стричь волосы — кое-как, второпях.

Прибравшись, Белла оделась, и, положив в карман плаща мешочек с деньгами и кинжал, натянув сапоги, стала неслышно спускаться вниз. Она поправила, берет и застыла — дверь на кухню была чуть приоткрыта, в щель был виден неверный, мерцающий огонь свечи..

— Хосе забыл, или бабушка, — подумала Белла. «Надо погасить».

Она толкнула дверь и встретилась с холодным взглядом зеленых глаз. На столе были разложены какие-то бумаги. Марфа сняла очки в тонкой, золотой оправе, и, подняв подсвечник, осмотрев внучку, поинтересовалась: «Куда?»

— В порт, — пробормотала Белла, чувствуя, как ползут горячие слезы у нее по щекам. Она вздохнула и, опустившись на пол, привалившись к двери, сказала: «Простите меня, бабушка».

Рядом запахло жасмином, и Марфа, положив ее голову себе на плечо, велела:

«Рассказывай все».

Выслушав, глядя на медленно оплывающую свечу, женщина задумчиво спросила: «А бежать зачем было?»

— Потому что иначе нельзя — упрямо ответила Белла. «Я сама хочу, понимаете? Сама хочу ему все сказать и уехать. И все. Мне так будет легче».

— Тебе, — Марфа хмыкнула «А ему?»

— Он на меня и не смотрит, — глухо сказала Белла. «Я ему не нужна. А дальше так жить — я не могу».

Марфа сняла с внучки берет и потрепала ее по неровно остриженным кудрям.

— Завтра я твою голову приведу в порядок, — женщина чему-то улыбнулась, — а всем скажем, что ты хочешь, пока мы тут, в море выйти, а с короткими волосами это удобнее. Ну и в море, конечно, тоже отправимся — вдвоем. Поговорим, о том, о сем. Все устроится.

Белла взяла маленькую руку бабушки и тихо спросила: «А если нет?»

Марфа пожала плечами: «На все воля Божья, милая моя. Я тебе кое-что о нем расскажу, а там уже — справляйся сама, раз так решила. Ну, я тебе, конечно, помогу немножко, — Марфа, не выдержав, рассмеялась.

Девушка прильнула к твердому плечу, и, кивнув, — закрыла глаза. В покрытое морозными узорами, в мелком переплете рам, окно пробивался холодный, яркий свет луны, и Марфа подумала:

— Вот и выросли твои девочки, Степа. И внук, у тебя есть — и какой внук! Так что спи, там, на краю океана, рядом со своим кораблем. Как это ты любил повторять, из Псалмов:

«Выходящие на кораблях в море, работники на водах великих — радовались они покою, тому, что привел Он их к цели желанной». Радуйся, и никак иначе.

Женщина вздохнула, и, обняв внучку покрепче, шепнула ей: «И твой отец был бы рад».

— Я знаю, — сказала Белла серьезно, дрогнув ресницами. «И мама моя — так же поступила. И мама Мирьям — тоже».

Марфа что-то шепнула ей на ухо, и Белла, отстранившись на мгновение, ахнула: «Да не может быть!»

— Может, — ворчливо ответила бабушка. «Вот завтра все и узнаешь». Девушка улыбнулась, и, поерзав, сказала: «Спать хочу».

— А еще в порт собиралась, — ехидно заметила Марфа, поднимаясь. «Иди, ложись, я тебе завтра рано разбужу, а впрочем, — она прислушалась, — Авраам — тот еще раньше проснется, думаю».

Белла рассмеялась и быстро взбежала наверх, в свою спальню. Марфа посмотрела на разложенные по столу бумаги и, надевая очки, усмехнулась: «Ну, у этой — точно получится».

Она откинула крышку серебряной чернильницы, и, открыв тетрадь в кожаном переплете — вернулась к работе.

Маленькие, ухоженные руки девушек порхали над верджинелом. Мелодия закончилась, и, Марфа, захлопав, сказала: «Очень, очень красиво. А как называется?»

— «Первоцвет», — улыбнулась Белла. «Она совсем новая, мистер Пирсон только на прошлой неделе ее со мной разучил, а Рэйчел подхватила».

Джованни, усмехнувшись, наклонился к Марфе: «Я смотрю, ты для внучки в наставники взяла органиста из собора Святого Павла?»

— Как раз Рождеством начали заниматься, — ответила та, и громко попросила: «Ну, а теперь — Анита и Тео».

Высокая, с чуть раскосыми глазами девочка уверенно взяла лютню, и, присев, расправив шелковое, темно-красное, с бронзовыми кружевами платье, сказала: «Мы вам сыграем японскую песню, это меня мама научила, — она прервалась и ласково посмотрела на Мияко-сан, что сидела с вышиванием в руках, — ее поют дети, зимой, когда хотят, чтобы пошел снег».

— Тео, — Анита кивнула, и младшая девочка, встряхнув белокурыми волосами, поудобнее усевшись на бархатном стульчике — заиграла вступление.

— Господи, — подумал Джованни, взглянув на смуглые пальцы дочери, что ловко перебирали струны, — уже и восемь лет им, и Пьетро в школе, — как время летит. И еще два внука у меня появилось, — он погладил темную, с заметной сединой, бороду и услышал ласковый голос Марфы: «Они быстро растут, да. Ты в Германию через Нижние Земли поедешь?»

— Да уж не премину, — отозвался Джованни. «Джон меня попросил Констанцу в Амстердам привезти, ну и на Авраама посмотрю, конечно».

— Красавец, — сказала Марфа нежно. «Тоже, как Колин — большой, крепкий мальчик. Кеннет-то счастлив, наверное?»

Джованни усмехнулся: «Они там игры устроили в честь того, что у главы клана сын родился, бревнами кидались, боролись, бегали. Ну, Александр и Пьетро, конечно, рады были — в шатрах ночевали, на земле, вместе со всеми».