Ее смуглые щеки раскраснелись. Губы цвета вишни приоткрылись, темные, большие глаза взглянули на него. Голову ее окутывал атлас и кружево, Джошуа видел только немного темных, тяжелых волос.

- Какой он красивый, - Бет все смотрела на него, - как я его люблю…, Уговорил его дядя Исаак капоту и шапку надеть, - смешливо подумала Бет, - и хорошо. Дядя Исаак танцевать собирается, и все остальные раввины тоже.

- Я тебя люблю, - прочла Бет по его губам. Она шепнула: «И я тебя. Скоро, милый».

Джошуа увели к хупе, а потом и ее подняли из кресла. Марта надела шелковое, закрытое платье Дины Горовиц. На голове возвышался тюрбан зеленого атласа. Бет, внезапно, приникла к ее сильной руке: «Спасибо тебе, спасибо, милая….». Марта, весело, сказала: «Я к вам на обрезание приеду, не сомневайся». Они вышли во двор и Бет ахнула: «Сколько людей!». Бархатный, расшитый балдахин поставили на деревянном возвышении. Дина, поддерживала Бет:

- Моше тоже здесь женится. Немного подождать осталось. Господи, спасибо, спасибо тебе…

Над ними сияли крупные звезды, горели факелы. Бет услышала хруст стекла. Джошуа наступил на стакан. На ее губах остался вкус вина, сладкий, сухой вкус винограда и осени. Они пробежали к ешиве. Дверь комнаты, где уединялись новобрачные, захлопнулась. На мужской стороне зала запели: «В земле Иудеи на улицах Иерусалима будет слышен голос радости и веселья, голос невесты и жениха!».

Перегородка задрожала, мужчины танцевали. Дина, обняла Марту, усаживая ее за стол:

- Скоро жених и невеста выйдут. Посмотришь, как мой Исаак с платками танцует. У меня на хупе и отец его танцевал, и дедушка Аарон Горовиц.

- Скоро? - Марта вздернула бровь и взглянула на закрытые ставни комнаты: «Я бы не была в этом так уверена, тетя Дина».

Ее волосы больше не скрывала фата. Джошуа, стоя на коленях, целовал ее ноги. Бет опустилась к нему: «Наконец-то, милый, мы вместе, мы вместе…».

- И так будет всегда, - уверенно сказал Джошуа ей на ухо.

- Иди, иди, ко мне, любовь моя, там уже танцуют, они и не заметят, что…, - он шептал:

- Мореника, моя Мореника…, Как ты прекрасна, возлюбленная моя, как ты прекрасна…, - Бет наклонилась над ним. От нее пахло теплым, пряным, ванилью и специями. Где-то за ставнями слышался шум голосов. Бет успела подумать: «Словно море..., На острове. Господи, спасибо, спасибо тебе, - она откинула голову назад и выдохнула: «Я люблю тебя!»

Огоньки свечей, расставленных по комнате, заколебались, зашипели. Ее волосы разметались по половицам, они лежали, держась за руки. Джошуа, целуя ее маленькие, нежные пальцы, устроил ее голову на своем плече:

- Сильнее смерти, любовь моя. Сильнее всего на свете.

Он взял ее лицо в ладони и прикоснулся губами к длинным, влажным, дрожащим ресницам, не в силах отпустить ее, не в силах расстаться, даже на мгновение.

Весна стояла теплая. В Мейденхеде, у реки, расцвели гиацинты. В японском саду, рядом с чайным павильоном, поднимались вверх кусты азалий. Здесь устроили и пруд, небольшой, с золотыми рыбками, и скамейку серого камня. На зеленой, свежей траве была расстелена шаль. Вероника, отложила блокнот: «Взяла бы ты его, Эми. Земля не прогрелась еще. Вдруг простудится».

Внук лежал на спине, восторженно рассматривая свои ручки, весело улыбаясь. Он открыл еще беззубый рот и что-то пролепетал.

- Да, Франческо, - заворковала Вероника, - сейчас мама тебя заберет, - Эми наклонилась и подхватила сына.

- Ты мой хороший мальчик, - ласково сказала Вероника, гладя темноволосую, прикрытую чепчиком голову, - скоро у тебя зубки появятся. Через месяц, - сказала она невестке, - это сейчас он хорошо спит, а потом…

- И потом будет, - Эми пожала плечами. Она была в домашнем, без корсета, шелковом платье цвета спелой вишни: «Он со мной спит, Вероника-сан. Так лучше для ребенка. В Японии это принято».

- И носить на себе принято, - вздохнула Вероника. Внук прижался к плечу невестки. Темные, немного раскосые глазки закрылись. Мальчик дремал. Женщина открыла блокнот «Говоришь, Пьетро тебя из монастыря похитил?»

- Не совсем, - улыбнулась Эми, - скорее, Вероника-сан, это я его спасла.

Свекровь быстро писала. Эми улыбнулась: «Пусть». Вероника еще зимой сказала, что она собирается выпустить последнюю книгу: «Цветок вишни», и уйти в отставку, возиться с внуком. Эми искоса посмотрела на ее седые, завитые волосы:

- Год ей остался до семидесяти. Хоть бы она увидела, как Франческо в школу пойдет. Она ни на что не жалуется, но все равно…, - Эми взглянула на свои изящные, золотые часики, привешенные к браслету:

- Сейчас тетя Сидония приедет, на примерку. Завтра Пьетро вернется, на выходные, - она почувствовала, что краснеет, и покачала мальчика. Сын крепко спал.

- Иди, уложи его, - велела свекровь, - и сама отдохни. Мы с тетей Сидонией чаю выпьем. Мой сын скоро приедет…, - она не закончила, со значением взглянув на невестку. Эми покраснела еще сильнее. Поднявшись, удобнее устроив ребенка, женщина поклонилась свекрови.

Она уходила по каменной дорожке к дому. Ремонт завершили осенью, за несколько недель до рождения Франческо.

- Хороший мальчик, - ласково подумала Вероника, следя за изящной фигурой невестки, - большой, здоровый, спокойный…, Пьетро такой был, младенцем. Дожить бы до того, как он в школу отправится. Хотя, что это я? - женщина погрызла карандаш.

- Ева, бедная, сколько лет затворницей жила. Теперь, как она в замок переехала, от внуков отойти не может. А Питер так и не женился…, - она полюбовалась домом, трехэтажным, под медной крышей, с гранитными ступенями, и розарием перед входом.

- Здесь Франческо пойдет, - Вероника смотрела на зеленую лужайку, - бедный мой, падать сначала будет. Летом на ноги встанет.

Пьетро защищал докторат, и в следующем году должен был получить кафедру в Кембридже. Он продолжал заниматься японским языком. Наримуне-сан весной получал диплом и возвращался домой. Дайме написал, что правительство собирается строить первую железную дорогу, от порта Йокогамы в Эдо. Питер сразу сказал Наримуне-сан:

- Ты очень пригодишься, с твоим опытом, с рекомендациями от нашей подземной дороги. Все равно, -Питер улыбнулся, - инженеров, техников и десятников, наверняка, в Англии нанимать будут. Станешь еще и переводчиком, первый японский инженер, - Питер потрепал юношу по плечу.

- Я не первый, - вежливо ответил Наримуне-сан: «Господа Иноэ Масару и Ямао Ёдзо тоже в этом году дипломы получают. Мы договорись, что будем вместе на новой железной дороге работать».

С юношами из Тесю, их тайно вывезли из Нагасаки на запад, учиться, Наримуне-сан познакомился в Лондоне. Их наставник, профессор химии в Университетском Колледже, мистер Уильямсон, был научным консультантом в «К и К».

- Жаль, что Наримуне-сан уезжает, - Вероника захлопнула блокнот, - хотя сейчас новое время. Япония изменится, рано или поздно.

Эми и ее брат передавали письма для отца с дипломатами и торговцами. Европейцы в Японии все еще были ограничены в передвижениях, иностранная корреспонденция прочитывалась. Однако Наримуне-сан обещал: «У нас появятся и железные дороги, и почта, и паровой флот».

- Главное, чтобы они не воевали, - Вероника всидела, глядя на весеннее, яркое небо, - но ведь им и не с кем. Они остров, как мы. Джон хочет, чтобы Пьетро обратно в Японию вернулся, от министерства иностранных дел.

Вероника знала, что сын отказался от предложения:

- Слишком долго я по свету путешествовал, - смешливо заметил Пьетро, - дай мне на одном месте пожить. Сын у меня новорожденный, пусть подрастет сначала. И мама…, - он, незаметно, под столом, взял руку Вероники. Та почувствовала слезы у себя на глазах: «Попозже, - заключил Пьетро, - мы вернемся к этому разговору».

Вероника услышала шаги на дорожке. Сидония, в темно-зеленом, шелковом платье, в кашемировой шали, опустилась рядом: