- Это прадедушки Джошуа работа, - Марта посмотрела на Ковчег, - его резьба. Какой он искусный мастер был.

Когда Марта приехала в Иерусалим, Дина Судакова отвела ее на Масличную Гору, и показала семейные участки. К францисканцам Марта сходила сама. Могила отца Корвино, в Гефсимании, у гробницы Богородицы, была в полном порядке.

- У нас теперь есть христианское кладбище, - сказал ей монах, - однако мы не хотим переносить святого отца. Он здесь с прошлого века лежит.

- И не надо, - согласилась Марта, перекрестившись, глядя на старые, вековые оливы, на серые, каменные стены.

- Может быть, - она погладила надгробный камень, - может быть, и еще кого-нибудь здесь похоронят, потом.

Она написала Аарону, что за могилой его деда ухаживают, и будут делать это и дальше.

Джошуа сидел, уронив каштановую, прикрытую кипой голову в ладони. Марта услышала, что он плачет. Женщина повертела холщовый мешочек, висевший у нее на запястье. Она устроилась на скамье, немного поодаль: «Джошуа!»

- Не надо, - рав Горовиц вытер лицо: «Не надо, Марта. Как я решил, так и будет. Так лучше, для всех».

- Нет, - донесся до него спокойный, холодный голос. Джошуа вздрогнул. Что-то знакомое коснулось его руки.

- Лучше будет так, - заметила Марта. Джошуа открыл глаза. В его ладони лежал револьвер.

- Марта…, - прошептал Джошуа, отбросив оружие, - ты что? Это грех, я никогда такого не сделаю, сказано: «Выбери жизнь»…, - он замолчал:

- А если я сойду с ума, как отец? Что это будет за жизнь? И разве я имею право тащить Бет во все это? Она и так ради меня еврейкой стала. Не ради меня, - поправил себя Джошуа, испугавшись:

- Она может выйти замуж, за другого человека. Какой я дурак. Господи, как я мог? Как я без нее проживу?

- Именно, - кузина взяла пистолет. Женщина встала перед лавкой, уперев изящные руки в бока. Марта была в темном, холщовом платье, в переднике, пахло от нее жареной курицей и луком. Джошуа почувствовал, что он голоден. Он прибежал в ешиву, поговорить с Мирьям, сразу после молитвы. Есть ему сегодня, как жениху, было нельзя.

- Именно, - повторила Марта, заправив бронзовый локон под платок.

- Джошуа, ты соблюдающий человек, ты раввин. Ты веришь Богу. Господь о тебе позаботится. О тебе, о семье твоей. Ты не твой отец, Джошуа. Ты совсем другой человек, - она убрала револьвер в мешочек и грустно добавила:

- Я тебе принесла оружие, милый, и вспомнила о Майкле покойном. Он был смелый человек, но, когда все это случилось, с Мэтью, с президентом Линкольном, Майкл не выдержал, сломался.

Марта резко встряхнула его за плечи, извинившись: «Иначе ты меня не послушаешь. Ты не ломайся, Джошуа. Убежать легче всего, но ты мне говорил, что это заповедь, выбирать жизнь. Ты всегда был смелым, и сейчас останься таким».

Он склонил каштановую голову:

- Марта…, А если я, как отец…, - Джошуа не закончил и махнул рукой: «Зачем я Бет? Сын умалишенного…»

- Бет, то есть Элишева-Сара, - улыбнулась Мирьям, - одного тебя любит, рав Горовиц, и так всегда будет, - Марта достала из кармана передника платок.

- Вытри слезы, и поговори с ней, милый мой. Хотя бы через дверь. Вам до хупы видеться нельзя.

- Это будет правильно, - Джошуа поднялся, - расскажу все Бет. Она мне рассказала, на острове. Ничего нельзя скрывать

Рав Горовиц тяжело вздохнул: «Пусть она решает. Она еврейка. Если она мне откажет, тому и быть».

Когда он вышел во двор синагоги, у двери миквы никого не было. Марта и госпожа Судакова отправили раввинов в ешиву.

- Но рав Горовиц, он хотел…, - попытался сказать кто-то. Мартаподняла ладонь: «Рав Горовиц и госпожа Фримен взрослые люди. Они сами разберутся, что им делать. Идите, идите…, - она взглянула на Исаака Судакова. Дядя улыбался.

- И, правда, - рав Судаков надел шляпу, - благословения мы слышали. Остальное, - он развел руками, -остальное, господа, не наше дело. Ученики ждут, - напомнил он. Раввины потянулись со двора.

- Что там? - одними губами спросила госпожа Судакова у Марты.

Женщина закатила зеленые глаза: «Поговорят, и все хорошо будет, тетя Дина». Марта забежала в маленькую, облицованную камнем комнату. Бет стояла, опустив руки, в своем синем, скромном платье. Черные, еще влажные волосы были заколоты на затылке.

- Марта…, - слабым голосом сказала женщина, - Марта, что случилось? Тетя Дина мне сказала, Джошуа здесь…

- Будь тверда, - вспомнила Бет:

- Бабушка Мирьям так написала, а она никогда не ошибается. Значит, придется, - она поцеловала Марту в щеку: «Беги. Мы сами поговорим. Спасибо тебе, милая».

Она услышала звук шагов во дворе. Дверь скрипнула. До Бет донесся знакомый, такой знакомый голос: «Милая…, Я тебе должен рассказать что-то…»

Бет сжала руки: «Я здесь, Джошуа». Она сидела на каменной скамейке, рав Горовиц медленно, прерываясь, говорил. Он замолчал и горько добавил: «Как сказано у пророка, отцы ели зеленый виноград, а на зубах у детей оскомина».

Когда рав Судаков начал заниматься с ней Торой, он удивился тому, как хорошо Бет знает Писание.

- Я баптисткой росла, - рассмеялась Бет, - моя мама проповеди читала, для женщин, а я в классы воскресные ходила. Да и в Оберлин-колледже было много студентов, друзей моих, что хотели священниками стать.

Ее голос зазвенел под низким сводом:

- Джошуа, пророк нас учит, в той, же главе: «Вы говорите, почему же сын не несет вины отца своего? Потому, что сын поступает законно и праведно, все уставы Мои соблюдает и исполняет их; он будет жив. Душа согрешающая, она умрет; сын не понесет вины отца, и отец не понесет вины сына, правда праведного при нем и остается, и беззаконие беззаконного при нем и остается. Сын не понесет вины отца, Джошуа, - повторила Бет.

- Ты знаешь, пророки не ошибались. Если ты веришь в одно пророчество, то веришь и в другие. Господь не будет тебя наказывать, Джошуа. Правда праведника при нем остается, - Бет почувствовала, как бьется ее сердце.

Вода миквы была свежей, прохладной, как вода океана на острове, под Чарльстоном. Бет погрузилась в нее с головой: «Как хорошо. Теперь все правильно. Все, как надо».

- Я люблю тебя, Джошуа, - она подобралась ближе к двери, - люблю, что бы ни случилось. И я всегда буду с тобой.

Рав Горовиц слушал ее твердый голос, вспоминая белый песок острова и птиц, что вились над хижиной.

- Как я могу? - разозлился на себя Джошуа, - Бет мне поверила, пошла за мной. Я всю жизнь должен о ней заботиться и оберегать ее, как дядя Исаак тетю Дину. Всю жизнь. Господи, как я ее люблю…, -Джошуа, внезапно, понял, как давно он не видел Бет.

- Какой я дурак, в день хупы…, Теперь долго у нее прощения просить будешь, - велел себе рав Горовиц.

Он так и сказал невесте. Джошуа сказал, что любит ее, что он виноват, и что не может дождаться сегодняшнего вечера.

- Я тоже, - всхлипнула Бет, - тоже, милый мой. Тебе заниматься надо, - спохватилась Бет, но Джошуа попросил: «Поговори еще со мной, любовь моя. Хотя бы немного. Я так скучал, так скучал…»

Марта осторожно заглянула во двор. Джошуа сидел у приоткрытой двери, на каком-то камне, затягиваясь папиросой. Она увидела, что кузен улыбается, и повернулась к госпоже Судаковой: «Все у них будет хорошо, тетя Дина. Пойдемте».

Когда они возвращались к ешиве, Дина вздохнула:

- Моше бы еще женить, и умирать можно.

Марта взяла ее под руку и прижалась к теплому, мягкому боку:

- Лет через двенадцать и жените его, вы и дядя Исаак. И правнуков увидите, непременно, - они уходили вниз по улице, к Стене. Над крышами Еврейского Квартала сияло осеннее, ласковое солнце. На серых камнях лежали желтые листья, птицы клевали сухие гранаты. Марта закрыла глаза: «Все у них получится».

Рав Горовиц увидел свою невесту в огоньках свечей. Дина Судакова и Марта стояли по обе стороны ее кресла. Лицо Бет прикрывала непрозрачная, атласная фата. Джошуа осторожно, почти не дыша, приподнял ее. Он едва сдержался, чтобы не поцеловать ее прямо здесь, в окружении раввинов, рядом с дядей Исааком. Рав Судаков держал в руках брачный договор и собирался благословлять невесту перед хупой.