— Мужа-то найти нетрудно, а вот где взять отца хорошего? — горько спросила Марта.

— Знаешь, я когда замуж за Вильгельма выходила, — искренне сказала жена штатгальтера, — я знала, что он хороший отец. И вправду, ты же видишь, — она кивнула на мужа, который, держа дочь на руках, что-то ей рассказывал. Луиза притихла, и прижималась к отцу.

— А муж? — усмехаясь, спросила Марта.

Шарлотта жарко покраснела.

— Да вижу, вижу, — сказала Марта, указывая на живот подруги. Женщины рассмеялись.

— Ну вот и тебе такого надо, — твердо заключила жена Вильгельма.

Марта и Вильгельм играли в шахматы, Шарлотта, сидя у камина, вышивала.

— А что, ваша светлость, — спросила Марта, двигая коня, — вы ни разу еще не встречались с доном Хуаном.? Он все же генерал-губернатор Нижних Земель.

— А я пока не признаю его власти над собой, — иронично ответил Вильгельм. «Меня на мой пост назначили Генеральные Штаты, а его — король Филипп. При всем уважении к последнему — моей страной должен управлять не он».

— А кто? — зеленые глаза женщины поднялись от доски.

— А тот, кому доверяет народ Голландии, — ответил штатгальтер. «Я, в частности».

— Но как, же быть с южными провинциями? — спросила Марта. «С католиками? Они ведь вас не считают законным правителем».

— Все очень сложно, — ответил штатгальтер. «Я за свободу религии — я родился протестантом, потом стал, — он усмехнулся, — католиком, теперь вот опять протестант.

Вы же знаете, там, в Амстердаме, — он показал на север, — много евреев, которые бежали сюда, к нам, из Испании и Португалии, потому что у нас их не притесняют. И не будут, даю вам слово.

— Это хорошо, — Марта вздохнула, вспомнив деда, — что есть страна, где можно чувствовать себя свободным.

— Так вот, — Вильгельм задумался, — я против того, чтобы, — как тут предлагают некоторые горячие головы, — сбросить всех католиков в море. И, думаю, дон Хуан, несмотря на свою порывистость, тоже против убийства протестантов — как это было в Антверпене, в ноябре, вы же знаете.

— Семь тысяч невинных душ, — вмешалась Шарлотта. «За три дня! У этих испанцев руки теперь навечно в крови».

— Так вот, — подытожил штатгальтер, — если дон Хуан подпишет Гентский мир, то Генеральные Штаты признают его законным генерал-губернатором Нижних Земель.

— А если не подпишет? — спросила Марта, взяв фигуру королевы.

— Тогда страна развалится на две части — юг и север, — Вильгельм помедлил. «И тогда война продлится и при жизни наших детей».

В наступившем молчании был слышен только треск дров в камине.

— Шах, — сказала Марта, опуская черную королеву. «Шах и мат».

— Ну вот, дон Давид, как вы и просили, я подождал неделю, — разведчик вскинул голову и посмотрел на колокольню Аудекерк. Вокруг нее с клекотом кружились чайки. «Я, собственно, даже месяц подождал, так что вы уж выслушайте меня теперь».

На площади рядом с церковью было людно, продавали горячее вино со специями, пекли вафли, разносчики на разные голоса предлагали мелкий товар. Каналы замерзли, и по ним со свистом и криками катались мальчишки.

— Я слушаю, — недовольно ответил Давид Мендес де Кардозо. «Вы же знаете, если я могу что-то для вас делать, я делаю».

— Ваш отец, насколько я помню, торгует с Индией? — внезапно спросил Джон. «И с португальскими владениями там, дальше, на востоке?».

— Ну да, — ответил дон Давид.

— И весьма успешно, — продолжил разведчик задумчиво. «А вы не пошли по его стопам».

— У меня два младших брата, — вздохнул Кардозо. «Отцу есть, кому передать дела».

— Интересно, — протянул Джон. «Вина хотите? А, нет, вам же нашего вина нельзя. А я куплю, уж простите, согреюсь».

— Могли бы встретиться у меня дома, — сердито сказал Давид. «Там и теплее».

— Я, дон Давид, предпочитаю поменьше показываться посторонним. Так, на всякий случай, — Джон отпил вино и передернул плечами. «Такую кислятину не спасут никакие пряности».

— Так вот, — продолжил разведчик, — я вам скажу, дон Давид, что Амстердам, конечно, место хорошее, но — он помедлил, — неспокойное. Да и вообще Нижние Земли сейчас не назовешь мирными, как сами знаете, — разведчик погрел руки о стакан с вином.

— Тут безопасней, чем где бы то ни было, — отмахнулся Кардозо.

— Семья моей жены живет на Святой Земле, — они вот только сейчас обратно двинулись, гостили у нас после свадьбы, — так они рассказывают, что даже в Оттоманской империи нам сейчас непросто. Налоги, поборы. А тут — хоть на костре не жгут, и на том спасибо, — горько закончил мужчина.

— В Лондоне лучше, — рассматривая дымное, зимнее небо, сказал разведчик.

— В Англии запрещено жить евреям, — усмехнулся Кардозо. «Не думаю, что даже меня туда пустят, несмотря на то, что я вам иногда помогаю».

— Если вы продолжите нам помогать, — спокойно ответил Джон, — вся ваша семья сможет переехать в Лондон. И жить там, в спокойствии, — как это у вас говорят, — до ста двадцати лет.

Вы понимаете, дон Давид, что мы не оставляем своей заботой тех, кто нам лоялен.

Темные и блекло-голубые глаза встретились.

«Согласится, — подумал Джон. «Я бы тоже согласился, на его месте. Да и любой, что тут говорить. Это же все-таки семья. Черт, ну почему Вероника не хочет переехать в Лондон, вместе с мальчиком? Вот же упрямые эти венецианцы. Я ей каждый раз пишу, что волнуюсь, а она отвечает — очень хорошо, значит, будешь чаще приезжать. А маленький Джон смешной — я уж и забыл, какие они, новорожденные. Как раз полгода ему сейчас».

Кардозо с удивлением увидел улыбку на бесстрастном, незапоминающемся лице собеседника.

— Так вот, дон Давид, давайте я вам расскажу, что от вас требуется, а вы подумайте — сможете вы это сделать, или нет, — разведчик отпил еще вина. «Если скажете, что нет, — я вас винить не буду, я пойму. Ну а если скажете, что да — следующим летом ваш отец сможет торговать уже из Лондона.

Отец был дома — у себя в кабинете. Давид, нагнувшись, — дом был старым, с низкими потолками, шагнул через порог и спросил: «Можно?».

— Да, конечно, — дон Исаак отложил перо.

Выслушав сына, он поднялся и прошелся по комнате, остановившись у окна. «Так ты уже согласился?», — спросил дон Исаак, не поворачиваясь.

— Да, — ответил сын.

Старший Кардозо помолчал.

— Знаешь, — вдруг сказал он, — меня же сюда шестилетним ребенком привезли, я и не помню, что это такое — скрывать свою веру.

Когда я вырос, я спросил твоего деда — как это было там, дома, в Португалии? И он сказал: как будто ты всю жизнь проводишь в тюрьме, и знаешь, что из нее один выход — смерть. Ты уверен, что справишься, сынок? Ты ведь родился уже на свободе, а теперь, получается, обратно в тюрьму?

— Это ненадолго, — ответил Давид. «Рано или поздно — но я оттуда приеду. Зато вы будете в полной безопасности, и не придется бежать куда-то еще, случись здесь что».

— Да куда бежать-то? — горько улыбнулся дон Исаак. «Вон, сваты про Польшу с Литвой рассказывали — так и там творят над нами, что хотят. И турки тоже — хоть и привечают нас, а все одно — обирают до нитки. Ну, не жгут хотя бы, или под лед не спускают — вспомни хоть, как жена твоя спаслась. Если б не хороший человек, что спрятал ее — разве б выжила она?».

— Эстер с вами поедет, — вздохнул Давид.

— Ну понятно, что с нами, — согласился отец, — не тащить же ее туда. Когда ты отплываешь-то?

— Весной надо в Лондон перебраться, а в конце июня я из Плимута и двинусь, — сын попытался улыбнуться и дон Исаак, подойдя к нему, обнял его и притянул к себе — как будто бы Давид был еще ребенком.

— Ну, ну, — сказал отец, — все будет хорошо. За Эстер не беспокойся, ты же знаешь — она нам, как свое дитя. И с тобой будет все в порядке — мальчик ты умный, спокойный, на рожон не лезешь, так что справишься.

Давид подумал, что ровно то же самое сказал ему Джон на прощанье.

— И спасибо, — добавил отец, целуя его, как в детстве — в лоб.