Тео вдруг вспомнила Волка, — там, далеко, за море и океан отсюда. Чувствуя руку Степана, она закричала, — сладко, освобождено, отчаянно.

— Вот так, — сказал он, продолжая. «Иди сюда, поближе».

Она подчинилась и ахнула: «Что это?».

— Ты три раза была замужем, ты не знаешь, что это? — усмехнулся Степан. Ее глаза широко раскрылись, и она, сглотнув, проговорила: «Я не знала, что может быть. ну…такое..»

— Ну, ты уж договори, — он рассмеялся, и тут же глубоко вздохнул, ощущая ее прикосновение.

«Я, конечно, знаю, какое оно — но все равно, хочется послушать».

Тео приникла к его уху, и он, погладив ее по голове, улыбаясь, сказал: «Ну, спасибо. А теперь ложись удобнее, и помни — я потерплю, главное, чтобы тебе было со мной хорошо».

Она и не знала, что это можно делать так долго — она плыла в каком-то сладком, бесконечном тумане, плача, не стирая слез с лица, слыша свои стоны, и, наконец, очнувшись, измучено проговорила: «Я тоже…, тоже могу».

— Можешь, — согласился Степан, укладывая ее обратно. «Но не сейчас. Сейчас — только я».

В конце, когда она обняла его, — всем телом, не отпуская, оставляя в себе, — он сказал, тяжело дыша, чувствуя ее влагу и сладость: «Ну вот, теперь все так, как надо. Теперь мы дома, любовь моя».

Перед тем, как задремать, — над хижиной уже ярко сияло полуденное солнце, — она спряталась в его руках, свернувшись в клубочек, зевая, и Степан, сам уже — засыпая, прижавшись щекой к гладкой спине, подумал: «Навсегда, это уже навсегда».

— Вот так, миссис Тео, — одобрительно сказал хирург «Святой Марии», мистер Мэйхью.

«Перевязывать вы уже научились, а теперь давайте поговорим о том, как обрабатывать раны». Она, было, потянулась за пером, но тут Белла, лежавшая на койке в лазарете, проснулась и, повертев головой, громко, требовательно заплакала.

— Потом продолжим, — улыбнулся Мэйхью. «Идите, миссис Тео, кормите ее, а то сейчас она на все Карибское море раскричится».

Тео села на свою кровать, — в капитанской каюте для нее была поставлена отдельная, — и, посмотрев на бодро сосущую дочь, грустно сказала: «И где же твой папа? Уже два месяца нет его, как ты родилась, сразу и отправился на сушу, и вот — ни весточки, ничего. И о Нике тоже ничего не слышно».

Она погладила темные, мягкие волосы дочери. Белла взглянула наверх, — хитрым, зеленым глазом, и постучала кулачком по груди. Тео вздохнула и переложила ее: «Ну, ешь, ешь, хорошо еще, что молока много».

«Вот тут ты и родилась», — сказала смешливо Тео девочке, оглядывая каюту. «Как брат твой, Дэниел — легко и быстро. Папа твой наверху галеоны расстреливал, а, когда сюда спустился, — у тебя уж и головка показалась. И большая же ты была, — он нежно поцеловала дочь, наклонившись, — восемь фунтов с половиной, вот как». Белла зевнула, и, посапывая, продолжила сосать — уже сонно, медленно.

Тео положила дочь в колыбель, сделанную из старого паруса, и, подойдя к ставням, открытым в солнечный, ясный день, вгляделась в горизонт. Через мгновение, она, подхватив юбку, уже взбиралась по трапу.

— Капитанская шлюпка, — улыбнулся Гринвилль, передавая ей подзорную трубу. «Господи, хоть бы там их было трое, — попросила Тео, рассматривая белую точку, что приближалась к «Святой Марии». Шлюпка была уже почти рядом, и Тео увидела, что Степан в ней — один.

Она вздохнула, и сказала первому помощнику: «Спасибо. Я внизу буду, мистер Гринвилль».

Заставив себя не плакать, она села на койку, и, опустив голову, сжав руки, проговорила: «Ну, где же вы, детки мои? Уже сколько времени вас ищут, — и ничего. Как сквозь землю провалились».

Ворон выпил рома и сказал первому помощнику. «Так. Они уже близко, надо посылать шлюпки к сэру Фрэнсису, и на «Стремление» с «Успехом», хватит им конвои перехватывать, пора делом заниматься. Там десять кораблей идет, вместе с «Желанием», и нас четверо — от этой Картахены и следа не останется. Теперь, — он легко, как в молодости улыбнулся, и помахал каким-то листком, — капитан Кроу нашелся, наконец-то.

— Слава Богу, — облегченно сказал Гринвилль.

— Оставил записку понятно где, что будет ждать там «Желание». Они завернут поближе к Порт-Роялю, и подхватят его. Корабль у него быстрый, так что, — Ворон подумал, — нагонят, ничего страшного. Что у нас?

Гринвилль подвинул ему судовой журнал. «Ну, — протянул Ворон, вчитываясь в записи, — как я вижу, вы тут времени не теряли. Сколько человек вышло из строя?

— Одиннадцать убитых и больше двух десятков раненых, — ответил первый помощник, — но все уже выздоравливают, так что туда, — он махнул рукой на юг, — подойдем почти с полным экипажем.

— И очень хорошо, — Ворон поднялся, — там нам каждый человек понадобится. Теперь пойдемте в оружейные трюмы, посмотрим, сколько нам нужно пороха и ядер, а то сейчас подойдут остальные и начнется драка — он усмехнулся, — надо сразу получить больше.

Степан добрался в каюту только вечером. Дочь спала, разметавшись на спине, раскинув ручки. Она была белокожая, пухленькая и на толстых щечках играл нежный румянец.

«Красавица моя, — прошептал Степан, склонившись над колыбелью.

Он оглянулся, — Тео лежала на своей койке, и плечи ее чуть вздрагивали. Степан опустился на пол, на вытертый, старый ковер, и тихо сказал, не трогая ее, — он не знал, можно ли: «Ну не плачь, я кое-что все-таки узнал».

Жена повернулась, — мгновенно, и в свете фонаря Степан увидел опухшие, покрасневшие глаза. Она протянула руку и улыбнулась: «Уже можно, той неделей все закончилось».

Степан с облегчением поднес ее пальцы к губам и вздохнул: «Теперь слушай».

— И после той ночи их уже никто не видел, — закончил муж. Тео посмотрела на него и сказала:

«Это Дэниел, я знаю, а вовсе не какие-то пришлые индейцы. Там что-то случилось, с Мартой, он ее защищал. Бедная моя девочка, — горько проговорила Тео, — она ведь тихая такая, ласковая, она этого и не знает ничего, она цветы любит, и птиц. Мне хоть десять лет было, как…, - он помолчала, — а Марте семь, всего семь…»

Степан привлек ее к себе и проговорил: «Может, там и не случилось ничего. Но Дэниел. ему, же восемь всего лет, и у него рука не дрогнула».

— Сын своего отца, — вздохнула Тео, — что тут еще говорить. И где их искать теперь, — она взглянула на карту Южной Америки, что висела на переборке, — там же везде джунгли.

— Найдем, — твердо сказал Степан. «Ник вон нашелся, и наших тоже — найдем».

Тео ахнула, и, оглянулась, испугавшись — Белла только зевнула и продолжала спокойно спать. «Слава Богу, — проговорила женщина.

— «Желание» его заберет в Порт-Рояле и потом соединится с нами, — Степан поцеловал ее и добавил, чуть помрачнев: «А к известному тебе сеньору Себастьяну не подобраться, он теперь в крепость переехал, — Степан, было, хотел выругаться, но сдержался, — я не хотел рисковать, все, же, сколько у меня теперь детей, — он посчитал на пальцах, — шестеро. Не думал я, что столько будет, — он рассмеялся, поцеловал ее, и попросил: «Покорми меня чем-нибудь, а? Я последний раз в Картахене ел, и не могу сказать, чтобы это вкусно было».

Он принесла котелок и сказала: «Так на Ямайке рыбный суп варят, меня кок научил, только очень остро, ты осторожней».

— Не бывает такого, — очень остро, — буркнул муж, и, попробовав, улыбнулся: «Знаешь, что про этот суп говорят?».

— Нет, — удивленно ответила Тео, присев на ручку его кресла. Он пригнул ее голову поближе и прошептал что-то. Она сразу покраснела, и, комкая в руках салфетку, проговорила: «Я не знала, правда, я просто так его приготовила, не потому что…»

— Ну, — сказал Степан, отставляя пустой котелок, наливая себе рома, потягиваясь, — раз уж приготовила, и раз теперь все можно — до утра я тебя в покое не оставлю, мне только на рассвете вахту стоять.

Ночью она несколько раз кормила Беллу, — так и лежа в его руках, а, когда каюта уже чуть осветилась первым, еще слабым светом, Тео, засыпая, увидела, как муж, уже одевшись, стоя у раскрытых ставень, покачивая дочь, напевая ей что-то, смотрит вдаль — туда, где на горизонте уже были видны паруса приближающихся к «Святой Марии» кораблей.