Мавзолей возвышался над ним, весь белый, сверкающий искусно вырезанными узорами из камней. Питер, оглянувшись, опустившись на траву — прислонился к стволу дерева. "Меня туда и не пустят, сказал Виллем, я же не магометанин. И не надо, — он почувствовал, что улыбается.

— Отсюда полюбуюсь. Четырнадцать детей было у этой Мумтаз Махал, и вот, — Питер посмотрел на легкое, будто летящее здание, — что ей Шах-Джахан построил. Господи, как же он ее любил. А я? — Питер потянулся и сорвал цветок. "Неужели так никого и не встречу? Женюсь, потому, что время подошло? Хочется же по-другому, хочется, — Питер еще раз взглянул на мавзолей и поднялся, — чтобы вот так, как здесь".

Он повертел в руках нарцисс и рассмеялся:

— Даже если я не женюсь в Лондоне — я же в Санкт-Петербург собирался поехать. Там и найду кого-нибудь. Тавернье тот же самый — шесть раз Россию навещал. И вообще, — Питер пристроил цветок за ухом и пошел к внешним воротам сада, — семья моя оттуда. Давно, правда, — он засунул руки в карманы, — но все равно, с русскими сейчас выгодно торговать. В колониях война, меха оттуда не привозят.

Питер отвязал свою лошадь: "Виллем решил еще поспать, все равно сегодня целый день будем погрузкой на баржи заниматься. Сто двадцать миль до Дели, недалеко совсем. Как это он вчера сказал: "Я его уже четыре раза видел, а ты — поднимись еще до рассвета, не пожалеешь. И прав оказался, — Питер обернулся. Завидев сверкание купола среди крон деревьев, он, отчего-то, вздохнул.

Питер спешился у пристани на Джамне. Ведя в поводу лошадь, он вгляделся в плоскодонные баржи, что стояли на коричневой, широкой реке. Полуголые грузчики сновали по деревянным сходням.

Виллем что-то крикнул на хинди и обернулся к нему: "Велел осторожнее с теми ящиками, где хрусталь. Пошли, — он показал на каменную террасу, над которой бился на ветру шелковый балдахин, — нам уже обед накрыли. Гости приехали, из Дели, император нас уже тут встречает".

— А что за гости? — поинтересовался Питер, отдав слуге коня, вымыв руки в серебряном тазу. "Мавзолей, кстати, стоит того, чтобы встать до рассвета, Виллем. Однако ночью, при полной луне, — он, наверное, еще красивее".

— Да, — согласится кузен, чуть прикрыв карие глаза. "А гости — сейчас увидишь, они к столу придут".

Питер устроился на бархатных подушках, и взглянул на медный поднос с плоскими лепешками, овощами, жареным, свежим мясом. "Тут же ни говядины, ни свинины, да, Виллем? — спросил он, принимая от слуги бокал с шербетом.

— Я уже от них и отвык, — ответил ему кузен. "Видишь, я же тебе говорил — тут гораздо холоднее".

— Холоднее, — пробормотал Питер, сгребая кончиками пальцев рис и мясо. "Все-таки в Китае, с палочками — удобнее, — сказал он. "А что касается погоды, — знаешь, Виллем, мне кажется, тут везде так жарко".

— Это вам в горы надо съездить, — раздался от входа смешливый голос. Высокий, мощный, смуглый мужчина лет пятидесяти, в простом черном халате и шароварах, поднялся на террасу. "На севере, месье Питер, — там все время снег лежит. Вальтер Рейнхардт, к вашим услугам, — он поклонился и замахал рукой: "Не надо, не вставайте. Я сам к вам присяду".

Рейнхардт ловко опустился на подушки. Поймав взгляд Питера, он принялся за целиком жареного ягненка: "Я тут тридцать лет живу, привык. Во-первых, его величество приказал передать вам вот это, — Рейнхардт щелкнул пальцами. Слуга с поклоном поднес Питеру мраморную, выложенную полудрагоценными камнями шкатулку.

Питер заглянул внутрь. Он поднял на Рейнхардта лазоревые глаза: "Очень щедро со стороны его величества императора. Надеюсь, я смогу отблагодарить его лично".

— Это кашмирские, — Рейнхардт кивнул на сапфиры, — а такие шкатулки тут делают, в Агре. Вам не даем, — он похлопал Виллема по плечу, — вы же у нас не гость, а такой же индиец, как и я. А императора, — он налил себе шербета из лепестков роз, — конечно, сможете Меня как раз его величество, и прислал — вас проводить до Дели.

Питер подумал: "Интересно, у него даже оружия нет. У нас с Виллемом пистолеты, кинжалы…"

— Меня и еще сотню человек из моей армии, — лениво сказал Рейнхардт. "Всего у меня пять тысяч. Они в Дели расквартированы. Я же говорю, — он погладил темную бороду и снял чалму, — я тут долго воюю. А вообще я из Страсбурга. Это, конечно, давно было".

Когда от ягненка остались одни кости, Виллем спросил: "Как здоровье его величества?"

— Отменное, — улыбнулся Рейнхардт. "Это мне шестой десяток пошел, а ему еще пятидесяти не было. Опять же, — он поднял бровь, — новая жена, седьмая. Двадцать лет ей, говорят, красавица, тоже — с севера ее привезли откуда-то. Я, конечно, ее не видел. В женскую часть дворца, сами понимаете — он развел руками, — мне хода нет".

На ступенях террасы раздались быстрые шаги. Легкий, белокожий парнишка, тоже — в простом халате, всунулся к ним в шатер. "Все готово, Вальтер, — сказал он по-французски с акцентом, оглядев стол, — кинь мне какую-нибудь лепешку, и можно отплывать". Голова мальчика — невысокого, изящного, — была прикрыта темным, без украшений тюрбаном. За поясом халата торчал кривой меч с серебряной рукоятью.

Рейнхард протянул парню мясо, завернутое в кусок тонкого хлеба. Тот откусил: "Ешьте десерт, господа. Я и солдаты будем ждать вас на реке".

— Это ваш помощник? — поинтересовался Питер, когда им принесли халву и сладости.

— Это? — Рейнхард откинулся на подушки и облизал пальцы, — нет, мистер Кроу, это моя жена — Фарзана. И помощник, конечно, тоже, — он окунул руки в поднесенный таз, где плавали цветки лотоса: "Теперь нам пора в Дели. Его величество не любит ждать".

Уже когда они спускались к пристани, Питер шепнул Виллему: "Раз у шаха новая жена — ему обязательно захочется ее побаловать".

— И мы, — так же тихо ответил Виллем, — ему в этом поможем, не сомневайся.

Флаг Британской Ост-Индской компании и зеленое, с львом и солнцем, знамя Великих Моголов заполоскались под свежим ветром. Баржи медленно пошли вверх по реке.

Свежий, чистый поток журчал в мраморном ложе, наполняя большой, выложенный бирюзой бассейн. По золоченому потолку вились буквы, складываясь в слова: "Если и есть рай на свете, то он здесь, он здесь".

Женщина опустила белые, как молоко, ступни в серебряный таз с благоуханной водой. Почувствовав прикосновение умелых рук служанки, закрыв глаза, она откинулась на шелковые подушки.

— Простите, Мариам-бегум, — раздался шелестящий голос евнуха, — я привел господина Мунира пожелать вам спокойной ночи.

Мальчик, — невысокий, изящный, в расшитом парчовом халатике, вывернулся из рук евнуха и бойко заковылял к ложу.

— Мамочка, — он потерся каштановой головой о ее руку. На смуглом, нежном личике блестели чуть раскосые, голубые глаза. Женщина поцеловала его в обе щеки: "Пусть Аллах хранит твои сны, моя радость".

— Кушать, — Мунир выпятил губку и протянул пальчики к едва прикрытой тонким шелком, высокой груди.

— Ты ведь уже большой мальчик, — мать погладила мягкие кудри. "Скоро сядешь на коня, тебе надо есть мясо. А тут, — она вздохнула и поставила его на пол, — уже ничего нет".

— Пойдемте, господин, — склонился к нему евнух, — я вам расскажу сказку.

— О джиннах! — потребовал Мунир, и помахал матери рукой, выходя из зала. Марья незаметно перекрестила его и одними губами сказала: "Мишенька".

— Окрестить бы его, — подумала женщина, распуская белокурые, длинные волосы, слушая шуршание гребня служанки. "Да негде. В Бухаре ни одной церкви не было. Тут, я спрашивала, есть христиане, но ведь они у моря живут, на юге".

Марья положила руку на крест и золотой медальон, что висели у нее на шее. Она вспомнила жесткий голос бухарского купца: "Тебе надо его отлучить. Ты же понимаешь, что любой мужчина будет хотеть от тебя детей — ты здоровая, красивая женщина, у тебя есть уже сильный сын. Пока тебя везут в Дели — отлучи".