Тедди нахмурился: «Но сенатская комиссия...»

-Сенатская комиссия, - сочно ответила ему мать, - услышала то, что хотела услышать. Легче всего обвинить в убийстве индейца - вы же к ним, как к скоту, относитесь.

Тедди покраснел и зло сказал: «У Мораг индейская кровь, у нашего сына  тоже, и я не позволю, чтобы...»

-Это понятно, что ты не позволишь, -  мать указала на кованую ограду: «Пойдем, моя карета скоро отправляется».

Они дошли до ворот. Марта, взяв его за руку, тихо проговорила: «Ты не волнуйся, сыночек. Я, почему приехала - потому, что это моя страна тоже. Как и Британия. Хватит нам воевать, нет в этом никакого смысла. Наполеон сейчас в Россию отправляется, как только он ее на колени поставит - нами, Британией, займется. Тем более у нас войска в Испании, в Португалии. Мы не можем себе позволить два фронта. А что ты думаешь, я знаю -  никого из мужчин не нашлось, чтобы сюда отправиться, старую женщину послали?»

Тедди внезапно улыбнулся: «Ты вовсе не старая, мамочка. Но ведь ты…- он покосился на ее саквояж.

-Восемнадцать лет над бумагами сидела, - Марта рассмеялась. «Как стрелять, я не забыла еще».

Тедди побледнел и она добавила: «Не буду я стрелять, разумеется. Это больше для спокойствия. На обратном пути на озера загляну, капитаны Кроу меня до канадского берега доставят».

-Если война начнется, - Тедди почесал каштановую, хорошо постриженную голову, - ни дядя Стивен, ни Элайджа в ней участвовать не будут, они же квакеры. Хоть за это можно быть спокойным.

-Квакеры, - кисло сказала мать, когда они уже вышли за ворота. «Там кровь Ворона, там ни в чем нельзя быть уверенным. Посмотрим, - она перекрестила Тедди: «Не провожай меня, ни к чему это. До Фанейл-Холла сама доберусь. Молодец, - она улыбнулась, - что Нату деньги дал, сыночек».

Тедди откашлялся: «Уволю всех клерков, завтра же. Ты кого из них подкупила, чтобы на мои расходные книги посмотреть?».

Мать безмятежно улыбнулась. Раскрыв саквояж, Марта повертела перед носом Тедди  связкой отмычек. «Жан Фурье, седельщик, - спокойно ответила она, - был человек многих талантов, и меня кое-чему научил. А отмычки эти работы дяди Теодора, они - Марта нахмурила лоб, - из стали с добавлением сибирского красного свинца. Не спрашивай меня, что это такое,- мать подняла ладонь, - я не химик. Теодор, во время оно, их в Арсенале сделал. Это самый твердый сплав, который только известен науке. Мне надо было тебе письмо оставить, - Марта погладила его по руке.

-Можно было под дверь подсунуть, - смешливо сказал Тедди. «Клерки бы не выбросили. Ладно, мамочка, я на тебя не в обиде».

Он наклонился и обнял ее - маленькую, хрупкую. Чуть слышно пахло жасмином. Они постояли просто так, а потом Марта шепнула: «Пора мне, сыночек».

Мать уходила по дороге, что вела в город. Тедди все смотрел ей вслед - пока изящная голова, в темном капоре, не скрылась за поворотом.

Вернувшись в порт, он сверился с золотым хронометром: «Уже на юг едет. Господи, убереги ее, пожалуйста».

Тедди зашел в таверну. Взяв кружку пива, закурив сигару, он устроился за грубым, деревянным столом, рассматривая сверкающую гладь воды. «Внеочередное заседание Палаты и Сената, - кричали мальчишки-газетчики. «Мэдисон и Вулф хотят объявить войну Британии».

Тедди купил New York  Evening Post. Просмотрев первую страницу, он усмехнулся: «Мистер Энтони, давно не виделись».

-Мистер Вулф, выступая в Палате, - читал Тедди, - называл представителей партии федералистов, что выступают против начала войны - предателями интересов американского народа, подлыми агентами Британии. Мистер Мэдисон и мистер Вулф, оба южане, виргинцы, забывают о том, что весь северо-восток нашей страны голосовал за федералистов. Если эти ястребы хотят расколоть Соединенные Штаты Америки - пусть начинают войну».

Тедди допил пиво. Расплатившись, отбросив газету, он пошел в контору.

В передней особняка Горовицей запахло фиалками. Батшева весело сказала: «Вы не волнуйтесь, тетя Эстер, зачем экипаж закладывать? Такая хорошая погода, я и пешком пройдусь».

Эстер надела перед зеркалом шелковую, летнюю шляпу, отделанную перьями цвета аметиста: «Я бы тебя с собой взяла, на это чаепитие, к Долли Мэдисон, но там одни старухи будут, вроде меня. Ты там заскучаешь. Загляни в лавки, конечно».

Женщина порылась в конвертах, что лежали на мраморном столике: «После Песаха Хаим в госпиталь уехал, и всего три письма прислал. Правда, в последнем говорит, что скоро вернется. Я бы, конечно, и сама в Саратогу наведалась, но как там Меир говорил: «Не надо мальчика опекать, ему от этого только тяжелее». Разве мать может слишком о детях заботиться? Не бывает такого».

Эстер приняла от слуги тонкий, с кружевами, летний редингот. Подождав, пока Батшева оденется, - невестка была в шелках цвета слоновой кости, взяв ее под руку,  Эстер тихо заметила: «На этой неделе Палата и Сенат голосовать будут. Впрочем, это почти решенный вопрос, федералисты нам не помешают».

Батшева раскрыла большие, цвета каштана глаза и озабоченно ответила: «Но, тетя Эстер, Хаим ведь не поедет на войну? Он же ранен, как можно...»

Женщины вышли в цветущий, ухоженный сад. Эстер, подождав, пока слуга откроет кованую калитку, улыбнулась: «Мы его не пустим, конечно. Я хочу к следующему Песаху внука увидеть, дорогая моя. Или внучку. Так что старайтесь».

Батшева нежно покраснела: «Тетя...»

-Как Хаим приедет, - Эстер приблизила губы к ее уху, - я тебе одно снадобье дам, проверенное, - она потрепала девушку по нежной, в кружевной перчатке, руке. Та еще сильнее зарделась.

-Вы ведь каждый день с Хаимом...? - свекровь подняла изящную, черную бровь. Батшева что-то пробормотала. Эстер велела: «Стесняться нечего, я тебе не только свекровь, но и акушерка я опытная. До сих пор прием веду, на экзаменах сижу. Так каждый день? - она требовательно посмотрела на невестку. «А как? Тоже расскажи. Бывают женщины, что на спине лежа не могут понести, матка у них так устроена. Тогда надо на четвереньки встать».

Батшева незаметно стиснула зубы и велела себе: «Терпи. Со дня на день придет письмо, с канадской границы. Терпи».

Дэниел давно рассказал ей о своих планах - они лежали в постели. Батшева, услышав о том, куда на самом деле отправили ее мужа, приподнявшись на локте, ахнула: «Ты такой умный!»

-Это царь Давид был умный, милая моя, - смешливо заметил Дэниел, ласково раздвигая ей ноги. «Я просто следую его примеру. Я хорошо знаю Библию, да и ты, - он перевернул ее на спину, - думаю, тоже».

-Такое нельзя читать девушкам, - задыхаясь, шепнула Батшева. «Нескромно...»

Он зарылся лицом в распущенные по шелку простыней, белокурые волосы, -  в свете полуденного солнца они отливали золотом: «Ах, ты, моя скромница». Дэниел с удовольствием увидел, как расширяются ее глаза, и победно сказал себе: «Президентом буду два срока. Батшева как раз к выборам родит, избиратели такое любят. Мне шестой десяток, а у меня младенец появится, это вызовет уважение».

-Еще, - стонала девушка, - пожалуйста, еще!  Я так люблю тебя, так люблю!

-Знаю, - он припал губами к нежной шее. «Знаю, Батшева».

После отъезда Хаима на границу Дэниел снял комнаты в невидном, деревянном доме на окраине Вашингтона - под чужим именем.  В особняке было встречаться опасно, он не хотел рисковать. Погладив Батшеву по голове, Дэниел заметил: «Это ненадолго, милая. Как только твоего мужа убьют, как только Натан тебя освободит,  мы поженимся. С крещением все будет просто - это за один день можно сделать».

Батшева что-то отвечала свекрови, и думала: «Два часа она в Белом Доме проведет, не меньше. Скажу, что сама за ней приду - мало ли, в какой лавке я буду, зачем ей по улицам бегать».

-Я вас из Белого Дома заберу тогда, - сказала Батшева, когда они уже стояли на углу Пенсильвании-авеню.  «Через два часа? - спросила она.

Эстер посмотрела на выложенный бриллиантами, золотой хронометр - крохотный, изящный, что висел у нее на браслете. «Через три, - велела свекровь. «Долли любит поболтать, и другие дамы тоже. Иди, милая, купи мне почитать, что-нибудь новое». Женщины поцеловались. Эстер пошла к воротам президентского особняка.