-Либерия, - кивнул Дэвид. «Конгресс им сто тысяч долларов выделил. Некоторые штаты тоже внесли в бюджет расходы на переселение свободных негров. И что ты? - он зорко посмотрел на брата.

Нат выпустил клуб дыма и сочно ответил: «Я американец. И дети мои будут американцами, нравится это белым, или нет. Вот что я им сказал, хоть они мне и пели, что в Либерии я смогу, стать министром юстиции, а здесь, - он обвел рукой кабинет, - меня даже в суд не пускают. Ничего, все изменится, а в Африке мне делать нечего. Я  лучше дам денег на колледж для цветных, - Нат вдруг, широко улыбнулся: «Все о политике, да о политике, а как там семья?»

-Семья отлично, - Дэвид подтолкнул Теда. «Твоя сестра преуспевает в занятиях. Мама твоя вся в благотворительности, собирает деньги на больницу для бедных. Полковник Кардозо возвращается с территорий, после Песаха у Шмуэля бар-мицва. Шлите подарки».

-Может, и сами еще приедем, - Тед потянулся и лукаво спросил: «Когда мы на твое венчание приглашение получим, дорогой кузен?»

-Мне двадцать четыре года, - Дэвид поднял бровь, - я, знаете ли, как-то не тороплюсь. В отличие от тебя, - он подмигнул Нату.

-Зря, - добродушно заметил тот. «Готовься, вы сегодня у нас обедаете. Мама и Бланш тоже будут тебя расспрашивать». Он потушил сигару: «К  делу».

Тед задернул шторы. Обернувшись, мужчина хмуро заметил: «На всякий случай». Он провел рукой по стене. Нажав на какой-то выступ, Тед отпер маленьким ключом искусно спрятанный шкап. Дэвид передал конверт Нату. Брат, пересчитав деньги, улыбнулся: «На несколько месяцев хватит. Тетя Мирьям все еще ездит на вызовы?»

-Конечно, - со значением ответил Дэвид. «В деревню, в Мэриленд, в Виргинию. И Дебора тоже. Сами понимаете, две женщины, кто их, в чем заподозрит? Квакеров вокруг Вашингтона, конечно, меньше, однако у нас уже пять новых безопасных домов. Давай карту, - велел он Теду.

Тот вынул из шкапа неприметную, в серой, картонной обложке, папку. Нат, раскрыл ее: «Отчеты все готовы, заберешь обратно, для дяди Тедди». Он рассмеялся: «У нас хоть и Подпольная Дорога, но финансы надо держать в полном порядке».

Дэвид подвинул к себе чернильницу. Он, вдруг, мечтательно, сказал: «Знаете, а я верю. Верю в то, что когда-нибудь, - он положил ладонь на карту, - мы свернем Подпольную Дорогу за ненадобностью, дорогие мои. Конгресс отменит рабство...»

Нат молчал. Наконец, посмотрев в голубые глаза Дэвида, он вздохнул: «Посмотрим. Вряд ли мы до этого доживем, милый мой».

В кабинете настала тишина. Дэвид, потянувшись, крепко пожал руку брата.

Тонкая, сухая, унизанная кольцами рука, стряхнула пепел. Эстер, открыв красивый, испанской кожи блокнот, пробормотала: «С Нью-Йорком мы покончили, теперь займемся югом». Она подняла изящную, увенчанную шелковым беретом голову. Дебора  сидела в кресле у камина, читая «Элементы медицинской юриспруденции» Бека.

 -Ты, когда с матерью в Чарльстон ездила, - поинтересовалась Эстер, - видела дочку мистера Мордехая, того, что табаком торгует? Вы   у них обедали, как я помню. Хорошенькая она?

-Тетя Эстер, - смешливо отозвалась Дебора, - ребенку восемь лет. Они все хорошенькие в этом возрасте. Девочка и девочка. Темноволосая.

-Единственная дочь, - сказала себе под нос Эстер. Дебора, закрыв книгу, потянулась: «Это пока, тетя. Миссис Мордехай тридцать лет всего лишь».

Эстер затянулась сигаркой: «Если она за восемь лет не родила..., Хотя, даже если у них будет еще один ребенок - не страшно, там очень, много денег. Дочери…, - она сверилась с блокнотом, - Рут, дадут отличное приданое. Давай, - предложила она Деборе, - я  Шмуэля  в книжку занесу.

-Тетя, - с чувством отозвалась женщина, - вы сами по любви замуж вышли, оба раза. И у кузины Батшевы вовсе никакого приданого не было. И мы с Давидом по любви женились, так что..., -  она только улыбнулась и вернулась к чтению.

Эстер писала что-то, - своим мелким, четким почерком. Дебора, глядя на ее прямую спину, подумала: «Семьдесят один год ей, а никогда в жизни и не скажешь. Впрочем, у дяди Аарона  тоже дитя родилось, на седьмом десятке. Она, конечно, чего хочет, того и добивается, надо отдать ей должное».

Как только из Святой Земли дошла весть о погроме в Цфате, Эстер, резко, сказала: «Государственный Департамент отправит ноту протеста оттоманскому двору. Это ничего, что мы только готовим соглашение с турками. Я поговорю с госсекретарем Адамсом. Он был приятелем Дэниела, они вместе посольство наше в Гааге открывали. Конечно, мертвых уже не вернешь, пусть Господь дарует им покой в присутствии своем.  Однако пусть они этого Башира, или как его там, приструнят. Голову отрубят, например».

Ноту послали. Эстер сделала большое пожертвование в память Элишевы и Моше. Она только заметила,  наблюдая за тем, как Натан подписывает чек: «Конечно, с одной стороны, на наших братьев в Святой Земле много денег уходит. У  твоей сестры старшей, - она взглянула на Батшеву, - одиннадцать детей. У нас о  таких семьях и не слышали...»

Батшева покраснела и робко ответила: «Это заповедь, тетя Эстер».

-Заповедь - это двое, как у вас, - отрезала свекровь, - а остальное..., - она повела рукой. Забрав у сына чек, Эстер хмыкнула: «С другой стороны, они действительно за нас молятся, да и евреи должны жить в Святой Земле, конечно. Мы туда никогда не двинемся, - она оглядела роскошную гостиную, затянутую шелковыми обоями, с золоченой мебелью, - хотя, может быть, я и съезжу, посмотрю, как там ешива, как синагога, что в честь моего брата назвали, как миква новая..., Там везде наша фамилия, - с гордостью закончила женщина.

Когда они сидели за обедом, Эстер отпила вина Судаковых: «Хорошо, что они не стали землю продавать. Я соберу кое-каких людей, Натан, подумаем, как им помочь. В конце концов, - она указала на бутылку, - это будет приносить отличный доход, поверьте мне. Те деньги, что мы вложим, к нам вернутся».

-Мама, - Натан развел руками, - я государственный служащий, я не могу...

-Прежде всего, ты еврей, - холодно сказала ему мать. «Твое имя упоминаться не будет, разумеется, так, что все в порядке».

Дебора взяла карандаш и подчеркнула нужные абзацы: «Тетя, можно было бы в память Элишевы женский колледж основать, чтобы девочки учились медицине».

Эстер оторвалась от книжки: «Голова у тебя светлая, конечно. Только вот у нас даже ешивы пока нет, в Америке.  Сама знаешь, дети учатся,  - Эстер развела руками, - но если кто-то захочет раввином стать, надо в Европу возвращаться.

-Вы Элияху в Европу отпустите? - лукаво поинтересовалась Дебора. «Он как раз говорит, что раввином будет».

-Элияху десять лет, - Эстер вскинула ухоженную бровь, - он может еще передумать. Как и Хаим.

Старший внук рвался в Вест-Пойнт. Эстер, глядя на него, вспоминала Дэниела: «Вот как получилось. И один сын у него армией бредил, и второй  тоже». Она усмехалась про себя: «Натаниэль и Дэвид у него мирные получились, а  вот наши мальчики - нет».

Эстер отпила  несладкого кофе. Она сидела на строгой диете и с гордостью говорила, что ее мерки за пять десятков лет не изменились. «Я с твоей матерью поговорю. У нее много квакеров знакомых, те тоже поддерживают женское образование. Откроем курс для акушерок в какой-нибудь их школе, а там  посмотрим. Хорошая книга? - она кивнула на Бека.

-Очень, - страстно ответила Дебора. «Я бы,  тетя Эстер, - женщина вздохнула, - с большим удовольствием бы занялась чем-нибудь таким..., Анализы, вскрытие трупов, медицинская экспертиза на суде..., Но, к сожалению, - она пожала плечами, - это пока удел мужчин. Еще спасибо, что вы мне устроили занятия с доктором Макдауэллом. Я и не думала, что есть хирурги, которые соглашаются женщин учить».

-Пока только частным образом, - Эстер посмотрела в окно и усмехнулась: «Дети пришли. Позвони, чтобы на стол накрывали, пожалуйста. А Макдауэлл - лучше его нет специалиста в нашей области. Он уже тринадцать опухолей яичника удалил, такого в Европе  еще никто не делал».