— Это крепления были? — глядя на мужа синими, большими глазами, спросила Маргарита.

— Крепления, — Рабе вздохнул. "Видишь, не успели мы новые поставить…, Так бывает, конечно. Вальтера надо к нам забрать. Я ему подыщу на земле работу, а через пару лет — пусть в Гослар едет, в училище".

— Конечно, — кивнула Маргарита. Забрав у Клауса вино, она оправила чистую, в холщовой наволочке подушку. "Можно, я с тобой полежу? — робко спросила девушка. "Я так боялась, Клаус, так боялась, так плакала все эти два дня, в церковь ходила…"

— Девочка моя хорошая, — ласково подумал Рабе, гладя ее темно-золотые косы. "Бедная моя, перепугалась так". Он поцеловал мягкие, алые губы и, улыбнувшись, привлек ее к себе: "Давай, я тебе докажу, что со мной все хорошо".

— Только руку не потревожь, — озабоченно велела ему жена. Рабе рассмеялся: "Ни в коем случае".

Она лежала на боку, раздвинув ноги, спрятав лицо в лоскутном покрывале. Простонав: "Да! Да! Можно, сейчас можно!" — Маргарита победно, торжествующе улыбнулась.

Муж привлек ее к себе одной рукой. Маргарита, так и не поворачиваясь, почувствовала обжигающее тепло внутри: "Вот и славно. А если будет рыжий — так мой дядя покойный был рыжий. Не придраться".

Она приподнялась на локте, взметнув пышными, растрепанными волосами. Наклонившись над мужем, глядя в некрасивое, раскрасневшееся лицо, девушка, почти искренне, сказала: "Я так тебя люблю!"

— Я тебя тоже, счастье мое, — темные глаза Клауса заблестели. Он, устроив ее на груди, велел: "А теперь спать, ты ведь так волновалась".

Маргарита поерзала, легко, по-детски зевнула и задремала. Рабе все лежал, гладя ее по голове, смотря на огненный закат, что висел над вершинами Гарца.

Федор проверил упряжь, и повернулся к Вальтеру: "Пошли, проводишь меня до выезда на госларскую дорогу".

— А минералы где? — спросил мальчишка, оглядывая притороченную к седлу, потрепанную кожаную суму.

— Уже отправил, — улыбнулся Федор. "А ты, — он положил руку на плечо Вальтера, — расти, учись и приезжай в университет. Станешь инженером".

Мальчишка обернулся, и посмотрел на темные силуэты копров: "Я постараюсь, герр Теодор. Хотя бы мастером, как Рабе. Он тоже толковый, здорово вы с ним этот новый пласт нашли".

— А ты уже и в забой спускался, не преминул, — ядовито сказал Федор, — велено же тебе было, — под землю ни ногой. На колесе водяном работаешь, вот и сиди с ним рядом.

— Да я одним глазком посмотреть только, — хмыкнул Вальтер, — туда и обратно. Герр Теодор, — он порылся в кармане, — держите, у Рабе шлифовальный станочек есть, я вам лупу сделал.

Федор посмотрел на изящную, в сосновой, отлакированной оправе, лупу — на рукояти красовался выжженный по дереву, силуэт вершин Гарца и надпись: "Раммельсберг, 1776. На добрую память!"

— Спасибо! — он нагнулся и коснулся губами белокурых, теплых волос. "Спасибо тебе, Вальтер".

Перед ним лежала широкая, уходящая вниз, в долину, дорога, на горизонте виднелись черепичные крыши Гослара. Федор, подал руку мальчишке: "Ну, все, может, и увидимся, когда-нибудь".

— Спасибо вам, — пробормотал Вальтер. Прислонившись к янтарно-желтому стволу сосны, глядя на рыжую голову всадника, он крикнул: "Счастливого пути, герр Теодор! А свою коллекцию я не брошу, раз начал, обещаю!"

— Вот и молодец, — обернулся, улыбаясь, Федор. Проверив пистолет, положив его в седельную кобуру, он буркнул: "На всякий случай".

Беленькая дворняжка, весело залаяв, бросилась за лошадью. Вальтер, свистом подозвав ее, потрепал за ушами пса: "А мы с тобой, до вечерней смены, еще искупаться успеем".

Мальчик пошел по дороге к Раммельсбергу. Приостановившись, вздохнув, он сказал собаке: "Скучать буду, вот что. Толковый он человек, герр Теодор".

Вальтер скинул холщовую куртку. Еще раз обернувшись, — всадник уже исчез из виду, — он побежал к рудничному пруду.

В раскрытое окно спальни было слышно, как квохчут укладывающиеся спать куры. Клаус отложил чертежи и улыбнулся: "Вот видишь, рука уже срастается, а ты боялась. Все будет хорошо".

Маргарита присела на постель. Девушка подергала холщовую рубашку, глядя на выскобленные, чистые половицы: "Ты меня будешь ругать, это я виновата".

— Что такое? — обеспокоенно спросил Рабе, притянув ее к себе. "Ну как я могу ругать свою любимую девочку? Ничего страшного, что там случилось?"

Маргарита вздохнула, уткнувшись лицом в его плечо, и что-то прошептала. Он прикоснулся губами к пылающей от смущения щеке и поцеловал нежный висок: "Так это же хорошо, любовь моя. Это же наше дитя, я так счастлив, так счастлив".

— А дом? Мы же хотели сначала большой купить, — девушка все сидела, прижавшись к нему, не поднимая головы.

Рабе осторожно откинулся на спинку кровати, чуть поморщившись, — рука еще немного болела. Укладывая ее рядом, он уверенно ответил: "И купим. Заработаю, любовь моя. Ради тебя и детей я все, что угодно сделаю. А когда? — смущенно спросил он, касаясь ладонью ее живота.

— В феврале, — улыбнулась жена, устроив голову у него на плече. "Как раз снега наметет, наверное, буду сидеть у камина, и качать колыбель".

— И петь, — Рабе все гладил еще плоский живот. "Ту, мою любимую. Вот прямо сейчас ее и спою маленькому".

— Schlaf, Kindlein, schlaf,

Der Vater hüt die Schaf…, - услышала Маргарита нежный голос мужа. Блаженно улыбаясь, девушка закрыла глаза.

Высокий, русоволосый юноша в форме Континентальной Армии, с зеленой кокардой лейтенанта на треуголке, дернул медную ручку звонка и оглянулся — над крышами Филадельфии вставал нежный, розовый рассвет. Дверь типографии открылась. Джон Данлоп, печатник, моргая красными, уставшими глазами, зевнул: "Все готово, лейтенант Вулф, две сотни экземпляров. Сегодня днем уже приедут за ними. Бостонский вы заберете?"

— Да, — Дэниел прислонился к стене и вдохнул запах краски. На деревянном полу, лежали аккуратные стопки больших листов. "Вот и все, мистер Данлоп, — сказал юноша. "Мы живем в своей стране, в Соединенных Штатах Америки".

— Все равно не верю, — весело подумал Дэниел, благоговейно принимая печатный лист и большой конверт.

— Оригинал — Данлоп сдвинул на нос очки. "Не потеряйте, лейтенант Вулф".

— Лично в руки мистеру Адамсу, — обиженно сказал юноша. "Приходите, мистер Данлоп. Сегодня перед Индепенденс-холлом будет публичное чтение, вечером".

— Да уж не премину, — рассмеялся Данлоп: "А вы же прямо с фронта, мистер Вулф, с севера? Хоть отдохните немного". Он посмотрел на юношу: "Господи, молоденький совсем, только бы все с ним хорошо было".

— Генерал Вашингтон дал мне месяц отпуска, — Дэниел блеснул белыми зубами. "Тем более, я тут с другом, лейтенантом Горовицем. Он врач в нашей массачусетской бригаде, так что конечно — он рассмеялся, — отдохнем. Сестра его приезжает, из Бостона, она там, в госпитале работает, — Дэниел вдруг, нежно улыбнулся. Данлоп ворчливо велел: "Вот и отправляйтесь, лейтенант, гулять. Ваше дело молодое".

На улице было свежо. Дэниел, остановившись на ступеньках Индепенденс-Холла, застыл — солнце заливало все вокруг золотым, сияющим светом. "Новые люди на новой земле, — вспомнил юноша. Поправив шпагу, оглядев себя, он услышал знакомый голос: "Дэниел!"

Невысокий молодой человек, в холщовой куртке ремесленника, с кожаной сумой через плечо, вскинул голову. Взбежав наверх, к двери, он расхохотался: "Вот уж кого не ожидал тут увидеть! Ты по делам?"

— В отпуске, Ягненок, — Дэниел пожал ему руку. "Хаим тоже здесь. Мирьям сегодня приезжает. А ты, — он оглядел юношу, — все вразнос торгуешь? Или подковы лошадям меняешь?"