Потом прилетит его подруга аиста, потом в гнезде будут подрастать птенцы.  Он, утомленный долгой дорогой, закрыл глаза и успокоено застыл - в доме все оставалось по-прежнему.

Ханеле осторожно спустилась с крыльца. Постояв на дворе, переждав схватку, женщина улыбнулась:

-Аисты появились. Надо будет ему записку отправить, как дитя родится.  Девочка, - она ласково коснулась рукой своего живота. «В конце лета в Белосток поеду, в синагогу. Ей там имя дадут. Хана, как и я. Незаконнорожденная, конечно, - женщина  вздохнула.

Она взяла скамеечку и сказала корове: «Не мычи так. Видишь, я тебя подоить пришла».

Ханеле, неся ведро, вернулась в дом. Акушерка-полька всплеснула руками: «Пани Горовиц! Я же вас просила - не ходите больше. Вы с утра так и не присели».

-Так легче, пани Марыся, - Ханеле подышала и поставила горшок с молоком в печь: «Вы поешьте, у меня и хлеб свежий, и сыр...»

Она присела на лавку и увидела перед собой серые, холодные глаза отца, услышала низкий, жалобный женский крик.  В коридоре было темно, дверь чуть приоткрылась. Рыженькая девочка, лет четырех, в глухом, темном платье,  робко выглянула наружу.

-Мама, мама, - раздался сзади плач. Девочка, сама вытирая слезы, тихо позвала: «Мамочка!»

-Вон отсюда, - распорядился отец, и занес руку. Девочка, задрожав, захлопнула дверь. Отец повернулся - из-за двери раздавалось хныканье новорожденного.

-Дочка, рав Судаков, - акушерка высунулась в коридор. «Зайдите, теперь можно».

-Чтобы она сдохла, - пробормотал себе под нос отец. Заложив руки за спину, он пошел вниз по лестнице.

-Все будет хорошо, - напомнила себе Ханеле и  застонала: «Теперь, пани Марыся,  вам надо мне помочь».

Все было просто - она и в первый раз, с Исааком, родила легко и быстро. Ханеле еще походила по комнате, опираясь на руку акушерки, сжимая ее  пальцы. «Высокая будет, - нежно подумала она, - в меня. И глаза будут серые».

-Теперь ложитесь, -  строго велела акушерка, - хватит бегать.

Ханеле вцепилась пальцами в края лавки, и сказала девочке: «Не торопись, милая. Скоро с тобой увидимся. Отец твоей приедет, на руки тебя возьмет..., Хотя, пока он сюда доберется, - женщина невольно улыбнулась, - ты уже и пойдешь...»

Ей в глаза било тусклое, золотое зимнее солнце,  Ханеле видела французские флаги над полем боя и слышала его уверенный, веселый голос: «Господа, держу пари, через год мы снова начнем воевать!».

Ханеле вздохнула. Она почувствовала, как девочка быстро, бойко шевелится, готовясь появиться на свет.

-Что же делать, милая, такой он у тебя. Один такой на свете, - тихо, одними губами сказала женщина.

Потом Ханеле, приподнявшись, увидела ребенка, что  задорно, радостно кричал. Стерев слезы с глаз, она уверенно сказала: «Девочка».

-Красавица, - пани Марыся подала ей младенца. «На вас похожа, пани Горовиц. Стройная девочка, и сразу видно, высокой будет».

Дочка повертела изящной головой с еще мокрыми, вороными волосами. Она была белокожая. Ханеле, приложив ее к груди, шепнула: «А глаза, у тебя какие, Хана?»

Девочка почмокала и дрогнула длинными ресницами. Глаза были большие, туманные, серые. Ханеле улыбнулась. Погладив дочку по голове, устроив ее рядом с собой, женщина задремала. Она обнимала младенца одной рукой, чувствуя нежное, ровное тепло медальона, и тихо напевала:

-Durme, durme mi alma donzella,

Durme, durme sin ansia y dolor.

Акушерка, вымыв руки, собрав свой саквояж, накрыла их простым, бедным одеялом. Ханеле приоткрыла один глаз и зевнула: «Поешьте, пани Марыся. А мы пока отдохнем с маленькой».

Ханеле послушала, как довольно сопит девочка и заснула - глубоким, крепким, счастливым сном.

За окном было еще темно, на деревянном подоконнике догорала свеча. Там, снаружи была  леса, - без конца и края, - они простирались  отсюда до слияния рек, далеко на север, где на черном небе сияла Полярная Звезда.

Женщина, что лежала рядом с мужчиной, осторожно пошевелилась. Посмотрев на него, - мужчина  спокойно спал, уткнув смуглое, обветренное лицо в подушку, - она тихо поднялась.  Констанца быстро оделась  в замшевую, индейскую юбку,  и такую же рубашку, и  сунула ноги в мокасины. Пригладив свои рыжие волосы, она положила маленький пистолет  в кожаную кобуру. Женщина подошла к ставням. Поводив свечой, она пригляделась. Где-то вдали тоскливо закричала птица.

Констанца спустилась вниз и прижалась к бревенчатой стене. Поселение было маленьким - таверна и несколько домов. Опять закричала птица,  уже ближе. Констанца, положив руку на пистолет, стала ждать.

Как всегда, он подкрался неслышно. Констанца, вздрогнув, почувствовав его теплое дыхание,  оказалась в его объятьях.

-Он ждет твоих индейцев, - смешливо сказала женщина, не поздоровавшись, - я ему обещала пять  тысяч воинов, Черный Волк.

-Не дождется, - индеец  стал целовать ее. Констанца холодно подумала: «На рассвете  появится Хаим со своим отрядом, потом и сам Дэниел, наверняка, приедет. Не надо, чтобы они Меневу  видели, ни к чему это».

Он нашел ее, когда Констанца жила с бывшим вице-президентом  Берром на острове, посреди реки Огайо.  В бревенчатом форте хранилось оружие,  и обучались добровольцы его отрядов. Констанца вспомнила, как она сидела у костра, слушая плеск реки, положив голову на колени.

-Скоро все это будет кончено, -  она бросила камешек в легкие волны. «Доказательств достаточно на три процесса. Берру больше никогда не вернуться в политику. Предатель, имевший целью повернуть оружие против законного правительства США, попытавшийся свергнуть президента, разделить страну. Книга выйдет отличная, мистер Констан в логове врага».

Она увидела черную точку среди волн. Пловец выбрался на пустынный берег белого песка. Констанца, узнав смуглые, сильные руки, темноволосую, мокрую голову, потянулась за ружьем: «Что ты здесь делаешь, Черный Волк?»

-Пришел увидеть тебя, - хмыкнул он, глядя на нее черными, большими глазами. Констанца сердито ответила: «Нашел время!»

-Я тебя год искал, - рассмеялся Менева. Наклонившись, индеец  поцеловал ее - долго, ласково. «Хаим еще в экспедиции, - сказала себе  Констанца, - может, и не вернется с запада. Черный Волк мне нужен. Книга с его участием разошлась мгновенно. За год три тиража напечатали».

-Я не одна, - еще успела сказать женщина. Менева уже обнимал ее, его руки развязывали шнурки на вороте ее мужской рубашки. Констанца, поглядев на стены форта, шепнула: «Здесь слишком открыто».

Они ушли в лес. Потом она, лежа головой на его груди, усмехнулась: «Ты мне нужен, Черный Волк».

-Я не могу без тебя, - просто сказал Менева, гладя ее по голове.

-Ты меня любишь? - он привлек ее к себе. Констанца скрыла зевок: «Почему они все это спрашивают?  И Гамильтон покойный, и Берр. А, казалось бы, взрослые люди. Даже Хаим иногда ударяется в сентиментальность. Один Дэниел ко всему спокойно относится. Как я».

-Люблю, конечно,- она нежно коснулась губами смуглого плеча. «Я просто не могу быть с тобой, Черный  Волк, но подожди - я приду к тебе».

-Я знаю, - он все улыбался, - знаю, моя Рыжая Лиса. Так сказал человек небес, шаман. Значит, так и будет.

Менева  уплыл на западный берег реки, а Констанца, искупавшись, шла к частоколу, что окружал форт. Она  застыла и пробормотала себе под нос: «Какая же я дура! Он мне говорил, еще тогда…, Его отец встал на путь краснокожих,  его сестру похитили белые…»

Констанца  повернулась к огромному, багровому солнцу, что освещало бескрайнюю прерию. Она приставила ладонь к глазам, следя за одиноким всадником: «Менева. Брат Мораг. Кто бы мог подумать?»

-Иди ко мне, - шепнул сейчас ей Менева. Констанца, оглянувшись, - поселение спало,  теплый, томный ветер дул с юга, - подняла подол юбки. Он прижал ее к стене. Констанца, царапая ногтями бревна, выдохнула: «Тебе…надо уехать…»