Она была в домашнем, шелковом, цвета карамели платье, голову прикрывал такой же, берет. Бет склонилась над какой-то картой, вложенной в ее тетрадь. Дома было тихо. Аталия и мальчик спали, Дэниел после ужина заперся в кабинете. Через два дня он уезжал в Буффало.

- Интересно, - Джошуа наклеил марки на конверт, - кто у нас родится? Бет, такая красивая, - он полюбовался румянцем на смуглых щеках, - говорят, когда девочка, то женщина дурнеет. Ерунда, -разозлился рав Горовиц, - как это любимая женщина может подурнеть? Никогда такого не случится, -он поднялся и заглянул через плечо жены: «Что это ты изучаешь, любовь моя?»

В ее блокноте была карта Мэриленда. Бет почувствовала его сильные, такие знакомые руки у себя на плечах, и поднесла к губам ладонь:

- Мы с Аталией и Авраамом едем в форт Мак-Генри, милый. В тюрьму. Через три дня, когда Дэниел..., - она махнула рукой за окно и попросила: «Послушай меня, пожалуйста».

Рав Горовиц слушал:

- Тебе не будет тяжело, милая..., Все же Вильямсон..., - он не закончил: «Я бы мог сам Аталию туда отвезти, и мальчика тоже».

- Ей помощь нужна, - вздохнула Бет, - да и не пустят тебя к Вильямсону, милый. Я сегодня сходила к военному министру Стэнтону, - Бет усмехнулась, - получила от него, по старой памяти, письмо, чтобы мне, как журналисту и писателю, оказывалась всяческая поддержка. И редакционное удостоверение у меня есть.

Рав Горовиц молчал, прижавшись щекой к ее щеке. Бет пожала его пальцы:

- Это семья, милый. Ничего, - она повернулась и поцеловала его, - я справлюсь, и ты будешь рядом со мной. Она совсем девочка, Аталия, а это ее отец..., И малыш, он ни в чем не виноват, - Джошуа кивнул: «Встретим шабат и поедем, любовь моя».

Она сидела, смотря на вечернее, светлое небо за окном. Джошуа, обнимая Бет, вспомнил: «Много было жен добродетельных, но ты превзошла всех их».

Экипаж остановился у ворот красного кирпича. Джошуа посмотрел на большой американский флаг, в синем, летнем небе:

- Британцы обстреливали этот форт, во время войны. Здесь мистер Ки написал «Знамя, усыпанное звездами», после бомбардировки.

До Балтимора они добрались на поезде и остановились в еврейском пансионе. Дэниел уехал в Буффало. Бет, успокоила невестку:

- Он ничего не узнает, обещаю тебе. Я поговорю с комендантом тюрьмы. Скажу, что пишу книгу об убийстве Линкольна..., - Аталия всхлипнула, опустив голову:

- Бет..., Я виновата, перед всеми, перед тобой..., Мой отец готовил покушение, и Мэтью..., - девушка расплакалась и Бет обняла ее:

- Мэтью и мой кузен тоже, и рава Горовица. Ты за своего отца не отвечаешь. Ты помнишь, - Бет улыбнулась, - ты меня спасла, в Саванне. Меня и других девушек.

Бет, вернувшись в Америку, нашла своих товарок через старые связи бывшей Подпольной Дороги. Обе девушки были замужем, с детьми, жили на севере. Бет облегченно вздохнула: «Хорошо». В Вашингтоне, она начала собирать материал для будущей книги. Бет хотела написать о Реконструкции, о том, как меняется юг, как цветные становятся американскими гражданами. Сара-Джейн занималась школами для цветных. Бет встречалась с бывшими рабами, начавшими они учиться грамоте на четвертом десятке. Она говорила со священниками, с аболиционистами, с теми, кто раньше занимался Дорогой.

- Борьба против сегрегации, - сказала она мужу, покусав перо, - вот наша следующая задача. И на юге, и на севере. В Филадельфии со времен войны цветные и белые в одних омнибусах ездят. Они через разные двери заходят, и на разных сиденьях сидят. И никто не возражает.

Джошуа, задумчиво, закинул руки за голову:

- Когда-нибудь, любовь моя, цветные и белые будут сидеть рядом. Начнут учиться в одних школах..., Хотя вряд ли это случится при нашей жизни, - подытожил рав Горовиц.

Бет пользовалась французским паспортом. В нем она была мадам Горовиц, уроженкой Бостона. В Париже, в мэрии Пятого Округа, они заключили светский брак. Анри, за обедом в еврейском ресторане, в Марэ, заметил:

- О Наполеоне могут все, что угодно говорить, но благодаря нему, мы избавились от многих предрассудков.

- Передай Элишеве-Саре, что она должна быть твердой, - Бет вспомнила письмо от Ханеле. Женщина пообещала себе: «Буду».

Джошуа помог жене выйти из экипажа. Бет велела: «Давай сюда мальчика». Аталия, с тех пор, как уехал муж, успокоилась, меньше плакала, грудь у нее заживала. Авраам не капризничал, ел и спал. Бет замечала, как невестка, ласково, смотрит на сына.

- Он только со мной будет, - Аталия баюкала мальчика, - он..., Дэниел, много работает, его дома не застанешь. Мы с Авраамом и без него справимся, - Аталия, иногда, ночью, слушала спокойное дыхание мужа:

- Если его убьют..., - девушка запрещала себе такие мысли:

- Это грех, грех. Он спас папу. Пока я веду себя так, как хочет Дэниел, папа будет жить. Я потерплю. Я знаю, Макс приедет за мной.

Аталия не хотела думать о том, что случится дальше. Она вспоминала белокурые волосы Макса, его загорелое, веселое лицо, его поцелуи: «Он говорил мне, что он меня любит, что он вернется...»

Окошечко в железной двери заскрипело. Бет, вежливо, сказала:

- Мне бы хотелось встретиться с комендантом форта. Вот письмо от военного министра, - она протянула солдату бумаги, - и мое редакционное удостоверение.

Бет знала, что заголовок New York Post был известен в самых глухих уголках Америки. Она работала в крупнейшей газете страны. Окошечко захлопнулось. Бет повернулась к мужу: «Ты нас здесь подожди, Джошуа».

- А как же..., - рав Горовиц кивнул на Аталию. Девушка стояла, держа на руках спящего сына. Она была в простом, темном платье и таком же капоре. Бет, с утра, выбрала шелковый туалет цвета темного граната, с рубиновым браслетом. Женщина прикоснулась к шее пробкой от флакона с ароматической эссенцией:

- Я чуть ли не самый высокооплачиваемый журналист Америки, Джошуа. Комендант будет сражен, наповал, - Бет наклонила голову. Муж обнял ее: «Да и кто бы ни был сражен?»

На шляпе Бет трепетали под легким ветром пышные перья. Она оглянулась на закрытые ворота: «Аталия, мой секретарь. Она ведет мои записи».

- С ребенком, - Бет увидела в серо-синих глазах мужа смех и вздернула подбородок: «С ребенком. Пусть только кто-то посмеет мне сказать, что это не принято».

Никто, разумеется, не посмел.

Бет и Аталия сидели в кабинете у начальника тюрьмы. Офицер не сводил глаз с Бет, а потом откашлялся:

- Если бы я знал, мисс Фримен, что вы приедете, я бы непременно принес ваши книги, - он зачем-то оправил мундир, - взял бы автограф. Вы не побоялись поехать в пустыню, - восхищенно сказал комендант, - навещали кочевников, магометан..., Вы были в этом древнем городе, - он пощелкал пальцами.

- В Петре, - помогла ему Бет, - мы провели на развалинах несколько дней. Как сказал поэт, - она улыбнулась, - город, сотканный из розового света, всего лишь немного младше самого времени.

- Хоть бы она рот закрыла, - смешливо подумала Бет, глядя на Аталию. Вслух, она сказала:

- Это мой секретарь. Ребенок нам не помешает, - Бет скосила глаза на свой живот, - я всегда придерживалась того мнения, что материнство можно и нужно совмещать с работой на благо общества. Так же считает и миссис Стэнтон, наша известная суффражистка, - Бет подняла бровь, - а у нее семеро детей.

Настала очередь коменданта открыть рот. Бет уверенно поднялась, зашуршал кринолин. Она посмотрела на свои золотые, привешенные к браслету часики:

- Разговор займет немного времени, майор. Мне надо услышать самого мистера Вильямсона. Разобраться, если пользоваться новым словом, в психологических причинах его поступка.

От нее пахло ванилью, сладко, завораживающе. Комендант очнулся:

- Конечно, конечно, мисс Фримен. Его приведут в отдельную комнату. Вам, и вашему секретарю, никто не помешает, - он нажал на кнопку электрического звонка и велел охраннику: «Проводите дам. Может быть, - робко поинтересовался комендант, - обед, мисс Фримен..., После того, как вы с ним поговорите. Моя личная терраса выходит прямо на залив».