Ее голова лежала у Натана на плече, он целовал мягкие губы, Батшева оказалась у него на коленях, - она была легкая, невесомая. Натан обнимал ее, что-то шепча, и еще успел подумать: «Мама спит, она устала. Ничего не услышит. Господи, что я делаю, это грех, мы оба в трауре, надо подождать, как положено…, - но Батшева прижималась к нему, его рука уже гладила скрытую траурным платьем грудь. Натан сказал себе: «Один раз. Нам обоим будет лучше. Я  предложу ей выйти за меня замуж, и все. Поступлю, как порядочный человек».

Эстер не спала. Она рассеянно перелистывала страницы «Медицинского журнала Новой Англии». Женщина, наклонив голову, прислушалась - спальня сына была за стеной. До нее донесся скрип половиц, звук поворачиваемого в замке ключа, шорох ткани. Она, поднявшись, приникнув ухом к стене, улыбнулась. Эстер постояла, слушая. Удовлетворенно тряхнув головой, женщина задула  свечу.

Натан проснулся первым. Было еще совсем, рано, солнце не взошло. Он, ощутив тепло ее тела рядом, улыбнулся. Батшева оказалась нежной и покорной - просто обнимала его, подчиняясь, делая все, что он хотел. Он, соскучившись по женщине, долго не отпускал ее. Гладя девушку по голове, целуя полузакрытые глаза, Натан тихо сказал: «Теперь нам надо пожениться, Батшева. Через три месяца, как раз перед праздниками».

Она только кивнула и поднесла его руку к губам. «Девочка моя, - Натан устроил ее на боку и раздвинул стройные ноги. «Будет хорошая жена, хорошая мать для детей. Мама обрадуется, Батшева ей нравится».

Натан зевнул и придвинул ее к себе поближе: «Еще раз, милая, теперь три месяца нельзя будет».

Батшева перевернулась на спину: «Он лучше, чем Хаим. Нежный. Дэниел тоже…был нежный». А потом она прижимала его к себе, и шептала: «Да, да, милый, еще, еще!»

Она ушла, наскоро одевшись. Натан, взбив подушку, устроившись в пахнущей фиалками постели, пробормотал: «Очень хорошо. Можно не бегать, не искать любовниц. Зачем, когда у меня дома будет все, что мне надо? Тишина, покой, красивая женщина, порядок, уют…». Он так и задремал - все еще улыбаясь.

В вестибюле синагоги было тихо, вечерняя служба только началась. Они ждали, пока можно будет зайти - скорбящие присоединялись к общине после субботних гимнов. Натан отвел мать в сторону. Батшева стояла, рассматривая мраморную доску, где золотом были высечены имена филантропов.

-Тетя Эстер говорила, - вспомнила девушка, - здесь община маленькая. Все евреи в Нью-Йорк переехали, только летом синагога открыта. И свиток, что она заказала тоже в Нью-Йорке останется, в той синагоге, где у меня с Хаимом хупа была. А теперь с ним…- она незаметно посмотрела в сторону Натана.

Он был в штатском - хорошо сшитом, черном, траурном сюртуке, с агатовыми пуговицами, в черном, шелковом галстуке. Батшева вздохнула: «Он ничем опасным не занимается, юрист. Будет детей воспитывать, ходить в свой департамент, как дядя Меир…, С ним спокойно. И деньги  все ему достанутся, он единственный наследник. Все хорошо будет».

Натан помялся, глядя на ласковое лицо матери: «Мы вчера с кузиной Батшевой говорили, мама, когда ты спать пошла…»

-Говорили, - усмехнулась про себя Эстер. «До трех ночи, а то и дольше. И он ее только в шесть утра отпустил. Так уснуть мне и не дали почти. Хоть отдохнул мальчик,  даже румянец появился».

-Так вот, -  решительно продолжил Натан, - мы друг другу по душе, мама, и я подумал, что….

Натан замолчал. Эстер, погладила его по щеке.  Сын не брился, из-за траура, и у него отросла короткая, аккуратная каштановая борода. «Конечно, - она улыбнулась, - конечно, милый. Папа был бы рад. Мы с ним тоже когда-то друг другу по душе пришлись. Он, как умирал, велел тебе о Батшеве позаботиться».

-Тогда тем более, - подумал Натан, - тем более,  я обязан.

Двери раскрылись, и он еще успел шепнуть: «Я так и сделаю, мама».

Батшева и Эстер поднимались на женскую галерею. Свекровь остановилась и требовательно, тихо, спросила у девушки: «Сколько?»

Батшева покраснела и сглотнула: «Четыре раза».

-И все время…- свекровь повела рукой. Батшева только опустила изящную, в черной шляпе голову.

-Вот и славно, - одобрительно заметила Эстер. Устроившись на скамье, она взяла молитвенник: «Натан на месте Горовицей сидит. Оно здесь особое, дед его, отец  Хаима и Меира, был одним из основателей этой синагоги. Еще до войны за независимость. И в Нью-Йорке,  у нас выделенные места, ты видела».

-А в столице нет пока синагоги, - робко сказала Батшева.

-Построим, - уверила ее Эстер. «Обязательно».

Она откинулась на спинку скамьи. Закрыв глаза, улыбаясь, женщина услышала красивый голос кантора:

-Праведник, как пальма, растет, возносится вверх, как кедр ливанский,

 Посаженные в Храме Господнем, процветают они во дворах Бога нашего.

И в старости будут приносить плоды, сохранят соки и свежесть свою,

Чтобы рассказывать, что прям Господь, что нет несправедливости у него…

-Это обо мне, - удовлетворенно подумала Эстер. Община поднялась - начали читать Амиду.

Мирьям вышла на пристань и вгляделась в сверкающую водную гладь: «Хорошо, что Стивен мальчишек на рыбалку забрал. Элайджа с Тони на островах, только послезавтра вернутся». Она улыбнулась: «Пусть отдохнут в медовый месяц. А Дэвиду сейчас не надо одному быть».

Почту и газеты привезли из Питтсбурга неделю назад. Тони увела брата на берег озера и долго сидела с ним. В письме от поверенных говорилось, что Дэниел назначил опекуном своего младшего брата. Мораг, подойдя к окну, посмотрев  на Тони - девушка обнимала Дэвида за плечи, гладя его по голове, решительно сказала: «Мамочка, я с Тедди поговорю, однако он и так согласится. Незачем Дэвиду в интернате оставаться. Заберем его из Экзетера, и переведем к нам, в Бостонскую Латинскую школу. Они с Тедом  лучшие друзья».

Мирьям только кивнула. Дэвид, вернувшись в дом, еще шмыгая носом, услышав Мораг, нерешительно спросил: «Тетя Мораг, мне можно будет у вас жить?»

-Конечно, милый, - улыбнулась женщина, взяв его за руку. «У тебя будет своя комната. Начнешь учиться вместе с Тедом, как он нам сын, так и ты. Разницы нет».

Они сидели у камина. Старший капитан Кроу, раскурив трубку, ласково добавил: «На каникулы, внук, будешь сюда приезжать, на все лето. Здесь  твоя сестра, потом, - он подмигнул Тони, - племянники появятся…»

-Всю неделю Элайджа с Тони мальчика от себя не отпускали, - вздохнула Мирьям, перебросив на спину каштановые, подернутые сединой косы. «Хоть отошел немножко. Тони ему сказала, что Дэниел ей не отец, а он только отмахнулся - как Нат мне брат, так и ты сестра. Ах, Дэниел, Дэниел…- Мирьям покачала головой, - не верю я, что он с оружием неосторожно обошелся. Он военным был, знает, как с ним обращаться. Да мальчику, какая разница, умер его отец, какой бы он ни был…»

Мораг сразу написала в Бостон, Салли. Мирьям, обняла ее: «Молодцы вы, что не стали августа ждать, сейчас приехали. Пусть Дэвид подольше с Тони побудет. Ты мне говорила, насчет детей - я знаю, у квакеров пары, у них тоже долго детей не было, а, как взяли сироту - свои появились. Так же и вы».

Мораг заклеила конверт и озабоченно спросила: «Мамочка, а как же война? Не опасно вам будет? Все же Канада рядом. Может быть, в Бостон вас забрать?»

Отец только отмахнулся: «На озерах у британцев флота мало, дочка. Все хорошо».

Мирьям обернулась и посмотрела на большой, трехэтажный, крепкий дом под черепичной крышей. Тони оказалась на удивление ловкой. Она умела и ткать, и доить. Мирьям, удивленно, спросила: «Откуда?». Тони рассмеялась: «Тетя Мирьям, мама нас каждое лето на территории возила, к оседлым индейцам. Ткать я там научилась, а доить, - девушка развела руками, - мама писала статью об усовершенствованиях в сельском хозяйстве. Мы с ней три недели на ферме прожили, на Лонг-Айленде. Она и сама доить умела».

-Дети у них появятся, - Мирьям поднялась по деревянным ступеням к дому. «Они с Элайджей только что не надышатся друг на друга». Женщина остановилась во дворе.  Мирьям оглядела коровник, сыроварню, конюшни, крепкие, из вековых сосен, амбары, и пробормотала: «Только бы и вправду, войны не было».