— Папа, — Элияху вдруг улыбнулся, и, наклонившись, — он был выше отца, поцеловал его в лоб, — ты не волнуйся. Довезу их до Москвы и вернусь, вон, ты же сам слышал, что этому Шуйскому недолго осталось, а потом у них наш Владислав, сын нашего Сигизмунда, царем будет, это дело решенное.
Хаим посмотрел на светлые волосы подростка и чуть заметно вздохнул: «Ну, поднимись наверх, с младшими попрощайся, пора уже».
Сын вдруг остановился на пороге, и, скрывая улыбку, сказал: «Вернусь, и поеду в Амстердам, папа. А потом — в Падую».
— Поедешь, поедешь, — проворчал рав Хаим, провожая глазами высокую, широкоплечую фигуру сына.
На дворе было тихо. Створка ворот заскрипела и Мария, всунувшись во двор, сказала: «Все ушли, ну, туда, на Рыночную площадь. А вас не накажут за то, что мы сбежали?»
— А что нас наказывать? — удивился рав Хаим. «Вы ушли, а куда — мы не знаем. Не бойся».
Он подозвал к себе девочку, и, нагнувшись, поцеловав ее, велел: «Вы там осторожней».
Девчонка подышала ему в ухо и шепнула: «Спасибо вам, за все спасибо!».
— Пора, — Элияху взял ее за руку. «Помнишь, если что — я твой брат, старший». Мария кивнула и, обратившись к матери, сказала: «Пойдем!»
Пани Эльжбета вдруг оторвалась от створки ворот и быстрым шагом подойдя к Мирьям, положив ладонь на ее живот, сказала: «Еще трое. А потом — еще одна». Женщина склонила голову, и, улыбнувшись, растерянно поводила пальцами в воздухе. Мария закатила глаза, и, взяв ее за руку, — вывела из ворот.
— Ты этому веришь? — вдруг спросил рав Горовиц, глядя на живот жены.
— Посмотрим, — Мирьям пожала плечами. «Он на моего отца похож, — сказала женщина нежно.
«Элияху. Одно лицо».
— Иди сюда, — вздохнул рав Хаим, и, обняв жену, посмотрел на прозрачное, наполненное золотым сиянием вечернее небо над Краковом.
— Теперь будем ждать, — сказала ему Мирьям и муж тихо повторил: «Да».
Пролог
Берег Северной Америки, 3–5 сентября 1609 года
Мэри взяла подзорную трубу, и, обернувшись к Смиту, спросила: «А почему мы не видели индейцев, когда высаживались? Они тут есть?». Смит взглянул на лесистые берега островов, что лежали вокруг устья широкой, мощной реки и рассмеялся:
— Есть, конечно. Называют сами себя «ленапе». С ними еще Джованни да Вераццано встречался, когда он здесь плавал, в прошлом веке. И я тоже, тем годом. Мирные люди, охотятся, рыбу ловят, овощи растят. Они там живут, — капитан махнул рукой вглубь острова, — к океану редко выходят.
Энни покачалась на канате, и, спрыгнув на палубу, сказала: «Капитан, там паруса на горизонте».
Мэри вгляделась в бесконечный морской простор и, улыбнувшись, спросила: «Думаете, это англичане, капитан? Может, лучше было бы в Джеймстаун вернуться, раз вы решили в Англию не идти?»
— Вам же не хотелось, миссис Мэри, обратно, — хмыкнул Смит. «А так, — у нас теперь есть подробная карта побережья, да и ваши заметки тоже, — он рассмеялся.
— Некоторые наблюдения о флоре и фауне Акадии, с приложением рисунков наиболее распространенных растений, — гордо встряла Энни. «Мамочка, это надо обязательно издать!»
— Голландцы, — Смит опустил подзорную трубу. «Вон, уже название барка видно — «Полумесяц». Только, боюсь, миссис Мэри, навряд ли обратно идут, скорее всего — тоже будут вверх по рекам плавать, как мы».
Мэри почесала коротко стриженые, белокурые волосы и вдруг рассмеялась, сощурив синие, окруженные чуть заметными морщинками, глаза: «Ну, капитан, сами понимаете — мне-то не с руки вас задерживать, раз вы решили в Джеймстауне с Покахонтас осесть».
Смит обернулся, поискав глазами Энни, — та уже поднялась обратно на марс, — и хмуро проговорил:
— Сами знаете, миссис Мэри, это в колониях можно невенчанными жить, а там, — он махнул рукой на восток, — не получится. Еще дети появятся, не хватало, чтобы их ублюдками называли, а девочку мою — шлюхой. А креститься она не хочет, — капитан тяжело вздохнул, и крикнул: «Поворот в галфвинд, давайте, вон, они тоже к нам подходят».
Мэри посмотрела на распустивший паруса, наклонившийся «Полумесяц», и подумала: «Ну не век же они тут будут по рекам ходить. И так вон — за полгода первый корабль, что мы встретили. Доберемся да Амстердама, а там уже — и до Лондона».
Она засунула руки в карманы холщовой матросской куртки, и, поправив грубый, овечьей шерсти шарф, — несмотря на яркое солнце, северный ветер был пронзительным, — сказала:
«Вы, капитан, если там у них кому-то снадобья потребуются, — ко мне отправьте. Может, у них есть свой врач, а может, и нет».
Стуча высокими сапогами по трапу, Мэри спустилась в аккуратную, чистую каюту, и осмотревшись, наклонилась над тетрадью в кожаной обложке.
«1 сентября 1609 года, — прочла она. — Сегодня мы бросили якорь в удобном, защищенном от ветра заливе. Река, которая в него впадает, вполне судоходна, и, по словам капитана Смита, может быть одной из тех рек, которые соединяют океан и Большую Воду. Флора здесь отличается от растений, которые я наблюдала в Виргинии, в частности, здесь меньше сосен, но тюльпановые деревья растут в том же изобилии. При высадке на берег я собрала некоторые образцы растений, см. гербарий, листы В:14–24. Особенно интересен цветок с едким, тягучим млечным соком, семена которого вызревают в плодах-коробочках. Само семя коричневого цвета и покрыто длинными, белыми ворсинками».
Мэри окунула перо в чернильницу и быстро записала:
«3 сентября 1609 года. На северо-востоке появился голландский барк «Полумесяц».
Она посыпала чернила песком, и, сдув его, захлопнув тетрадь, — уложила ее в деревянный поставец.
Достав оттуда большую Библию, Мэри разложила перед собой листы бумаги, и, вынув из книги засушенные растения — принялась за работу.
Джон Смит перегнулся через борт, и, вглядевшись в шлюпку, присвистнул: «Вот уж кого не ожидал тут увидеть!»
Высокий, широкоплечий человек, с рыжей бородой, в коричневом, неумело заштопанном, с пятнами соли камзоле, и затасканной рубашке, ловко вскарабкался по трапу, и раскрыл объятья.
— Генри! — рассмеялся капитан. «Что это ты делаешь под голландским флагом?»
— Ну, — зеленовато-карие глаза блеснули смехом, — Московская компания, кажется, потеряла веру в то, что северо-западный проход существует, а вот Голландская Ост-Индская — еще нет, мой дорогой Джон!
Генри Гудзон обернулся и подтолкнул вперед русоволосого подростка: «Ты же его и не видел никогда. Мой сын, тоже Джон, четырнадцать лет исполнилось, вот, как мать его умерла, три года назад — со мной плавает. Уже на Груманте был, — добавил Генри, ласково глядя на сына.
— Здравствуйте, капитан Смит, — восхищенно сказал мальчик, подавая руку. «Папа мне очень, очень много о вас рассказывал. А у вас тоже юнга есть? — подросток вскинул голову к марсу.
— Да, — Смит чуть замялся. «Двенадцать лет ему. Ты поднимись туда, Джон, можете познакомиться».
Мальчик стал легко взбираться по снастям, а Генри, взглянув на Смита, одобрительно сказал: «Я смотрю, тебе рубашки кто-то стирает, дорогой мой капитан. Женился?»
— Почти, — Смит махнул рукой. «То долгая история, друг мой. Она тут, на корабле, хотел ее в Англию отвезти, да там разное было, — он пожал плечами. «Ты слышал, Николас Кроу утонул, у нас, в Джеймстауне, тем годом», — капитан вздохнул.
— Интересно — Генри почесал всклокоченную, нестриженую бороду. «Я, видишь ли, держу уши открытыми, как положено, и в Амстердаме говорят, что этой весной «Независимость» видели у берегов Мадагаскара. Что же она, без маленького Ника ходит, сама по себе, а? — Генри рассмеялся.
— Ну, может, помощник…, - неохотно сказал Смит. «Хотя вряд ли, конечно, даже мы с тобой, хоть и на торговые компании работаем, все равно — после гибели капитана корабль положено привести в порт приписки, а уж тем более в Адмиралтействе, там с этим строго. Ну да ладно, посмотрим, — он похлопал Генри по плечу. «Обед накрывать?»
