— Ну, раз у тебя жена на корабле, конечно, а то мой кок, кроме галет и солонины, ничего на стол не ставит — Генри обернулся на бросивший якорь «Полумесяц».

— Поедим, и я тебя брошу, у меня впереди, — Гудзон нежно улыбнулся, — вон та соблазнительная река. Очень надеюсь, что ты по ней еще не поднимался.

— Нет, — расхохотался Смит. «Оставлю это удовольствие тебе. А что с рукой? — он кивнул на перевязанную кисть Гудзона.

— Ерунда, — тот отмахнулся, — заноза застряла, никак вынуть не могу, нарывает. У меня же нет хирурга, — Гудзон выразительно закатил глаза, — во имя экономии, сам понимаешь.

— Так сходи к моему, — подтолкнул его Смит, — не надо это так оставлять, тут, конечно, не тропики, но все равно — нельзя запускать. У моего лекаря пальцы ловкие, вытащит так, что не заметишь, и перевяжет заново.

— Да ну еще, время тратить, — вздохнул Генри, но все-таки стал спускаться по трапу вниз.

Он постучал в переборку, — дверь каюты была открыта, и, просунув голову внутрь, спросил:

«Тут мясник?»

— Тут, — отозвался смешливый, высокий голос. Изящный, белокурый мужчина в простом, черном камзоле собрал со стола листы с высушенными растениями, и, наклонив голову, сказал: «Вы с того голландского барка, «Полумесяц»?

— Капитан Генри Гудзон, — хирург пожал протянутую руку, — коротко, но крепко, и склонил голову: «Мистер Кроу».

— Родственник маленького Ника? — заинтересовался Генри, садясь, разматывая грязные тряпки.

— Кузен, — ответил мужчина, и, поморщившись, скинул тряпки на пол каюты. «Сейчас будем вас резать, капитан, — пробормотал он, рассматривая нарыв.

— Может быть, не надо? — Генри умоляюще посмотрел на него. «Может быть, оно само, мистер Кроу?»

— Выну занозу, выпущу гной, промою, смажу, наложу повязку, — отчеканил хирург, роясь в поставце. «Рома хотите, для храбрости?» — мужчина вынул оловянную флягу и усмехнулся.

Генри посмотрел в большие, лазоревые, веселые глаза и сердито велел: «Наливайте, черт с вами!»

— Здравствуйте, — вежливо сказал Джон Гудзон маленькому, коротко стриженому, парнишке.

Северный ветер ерошил льняные волосы на его затылке. Мальчишка обернулся, и, вскинув на Джона серые глаза, весело ответил: «Меня зовут Энни Пули, рада знакомству. А вы голландец? — она кивнула на «Полумесяц».

— Англичанин, — опешив, ответил Джон. «Я сын капитана Генри Гудзона, меня зовут Джон. А ваш отец тоже тут, на «Открытии»?»

Энни рассмеялась. «Моя мама тут, миссис Мэри Кроу. Она хирург и еще пишет заметки о природе этих мест, ну, о растениях и животных».

— Ого! — восхищенно сказал Джон. «А вам двенадцать лет, да, мисс Энни? Мне четырнадцать.

А вы давно плаваете?»

— С капитаном Смитом — полгода, — ответила девочка. «Но до этого мы с мамой плыли из Новых Холмогор в Исландию, оттуда — на Ньюфаундленд, и потом уже — в Джеймстаун, ну, нашу новую колонию английскую. Это там, на юге, — добавила Энни. «А вы? — она посмотрела на мальчика, закинув голову — он был много выше.

— Какие глаза красивые, — подумала Энни, — вроде бы серые, как у меня, а вроде бы — и голубые.

— Мы тоже в Новых Холмогорах были, с папой, — обрадовался Джон. «Мы там два года плавали, вы о Груманте слышали, мисс Энни?»

— Мой дедушка там зимовал, — ответила девочка, — давно, еще в прошлом веке.

— А я там белого медведя убил, — гордо сказал мальчик, и тут же добавил, покраснев: «Ну, не один, понятное дело, вместе с папой».

— Расскажите, — потребовала Энни. «А я вам — об индейцах, что тут живут, я даже у них в стойбище была».

Она перегнулась вниз и грустно сказала: «Хотя нет, вон, Покахонтас, ну, жена капитана Смита, нам рукой машет. Обедать пора».

— Так после обеда, — удивился Джон и тут же замялся: «Но, папа, наверное, захочет с якоря сниматься, мы будем подниматься вверх по вон той реке. Очень жаль, мисс Энни, я бы с удовольствием с вами поговорил, — мальчик вздохнул.

— Я бы тоже, мистер Джон, — отозвалась Энни, и, цепляясь за снасти, стала спускаться вниз, на палубу.

— Вот сюда ставь, — велела Мэри, оглядывая стол, накрытый в капитанской каюте — большой, с чисто подметенным полом. Высокая, узкая койка была застелена меховым одеялом, с потолка свешивалось сплетенное из кожаных шнурков и перьев украшение. Легко, почти неуловимо пахло табаком. Покахонтас наклонилась над медной миской, и сказала: «Суп из индейки, а потом — крабы и жареная рыба. Будет вкусно».

— А как же, — Мэри погладила ее по черным, сколотым на затылке косам. «И скатерть ты постирала, молодец какая».

— Когда вернемся домой, — сказала Покахонтас, разглядывая в открытые ставни темно-синюю воду залива, — больше не буду пить травы. Буду рожать. И тебе надо, — она повернулась и посмотрела на стройную, мальчишескую фигуру Мэри.

— Я не замужем, — хмыкнула та, раскладывая оловянные ложки. «У меня дочь, дорогая моя, мне бы ее вырастить. Ну, все, — Мэри распрямилась, — пора и за стол.

— А вот и наши дамы, — раздался с порога веселый голос Смита. «Позвольте вам представить — мой хороший друг, капитан Генри Гудзон. Моя жена, миссис Покахонтас, и мой хирург, — Смит не выдержал, и расхохотался, увидев ошеломленное лицо Гудзона, — миссис Мэри Кроу.

— Кузина Николаса Кроу, — улыбнулась женщина. «Ну, да мы с вами уже встречались, капитан Гудзон, — прибавила она, указывая глазами на перевязанную руку Генри.

— Да, да, — пробормотал он, покраснев. «Я вас так и не поблагодарил, мистер, то есть, простите, миссис Кроу».

— Папа! — раздался за спиной Гудзона громкий, мальчишеский голос. «Папа, это мисс Энни Пули, представляешь, она тоже была в Новых Холмогорах! И жила в Джеймстауне, там, на юге. А ее мама — врач, и пишет книгу о природе здешних мест».

— Так, заметки, — Мэри чуть покраснела. «Познакомься с капитаном Гудзоном, дочка».

Генри посмотрел на коротко стриженого, белобрысого мальчишку и ласково сказал: «На вас похожа, миссис Кроу. Ну, здравствуйте, мисс Пули, — он склонился над маленькой рукой и девочка, изящно поклонившись, сказала: «Рада знакомству, капитан».

Смит разлил вино по оловянным бокалам и, поднял свой: «Ну, за попутный ветер в наших парусах!»

— Очень вкусный суп, миссис Покахонтас, — похвалил капитан Гудзон. «Так приятно, наконец, поесть домашнего».

— Это миссис Мэри готовила, — смуглые щеки девушки зарделись, — ну, из тех индеек, что она настреляла на берегу. А крабов и рыбу — я.

— Тоже очень вкусно, — Джон облизал пальцы и, вздохнул, посмотрев на отца: «Эх, папа, вот бы нам такое с камбуза приносили!»

— Кстати, — капитан Смит поднял бровь, — ты, отсюда, обратно в Амстердам, Генри, или еще куда-нибудь?

Гудзон аккуратно откинулся к переборке и рассмеялся: «Извини, я такой медведь, что на чужих кораблях надо быть осторожным — не хочется прибавлять работы плотникам. Ну, вроде пока не сломал ничего. А я, Джон — в Плимут, команда-то у меня оттуда, они хотят своих жен побыстрее увидеть».

— Вы, наверное, тоже, — вдруг сказала Мэри, потянувшись за стоящим в стороне, прикрытым холщовой салфеткой, блюдом.

— Я уже три года, как вдовею, миссис Кроу, — ответил, вздохнув Генри. «Джон вот, сын мой, со мной плавает, юнгой».

— Простите, пожалуйста, — она взглянула в зеленовато-карие, обрамленные морщинами, добрые глаза.

— Ну что вы, — ответил Генри. «Неужели вы еще чем-то будете нас кормить? Боюсь, моя шлюпка пойдет ко дну».

— Десерт! — медленно, неуверенно сказала Покахонтас и шепнула Смиту, сидевшему рядом:

«Правильно?»

— Конечно, — так же тихо ответил он, и незаметно, под столом, пожал смуглую, изящную руку.

— Тыквенный пирог! — Мэри сняла салфетку. «Это мы сами придумали, с миссис Покахонтас, господа. Правда, пряностей тут не найти, однако он сладкий — индейцы, те, что ниже живут, поделились с нами соком деревьев».

Генри откусил сразу половину от своей доли и сказал, прожевывая: «Сэмуэль, ну, де Шамплен, меня этим соком поил, правда, миссис Кроу, — он поднял бровь, — он у Сэмуэля был такой, как вам сказать…