Элишева оглядела просторную комнату. Зажмурившись от яркого солнца, что било в глаза, она повернулась. Закинув руки на шею мужу, девушка шепнула: «Дверь закрой».

Он улыбнулся. Целуя ее, подняв на руки, прижав к стене, Моше ласково снял платок. Темные локоны упали на плечи, она вся была легкая, гибкая.  Моше, гладя ее по голове, услышал сдавленный стон: «Я люблю тебя, так люблю!»

-Я тоже, - он опустился на колени и вспомнил маленький домик на берегу моря, под  Амстердамом, сырой ветер, что бил в ставни, трепещущий огонь свечи. Она тогда сказала, широко открыв прозрачные глаза: «Господи, лучше и не бывает ничего. Навсегда, это теперь навсегда».

-Навсегда, - повторил он сейчас, целуя белую, нежную кожу чуть повыше шерстяного чулка. Элишева наклонилась. Оказавшись вся у него в руках, опускаясь с ним на каменный пол, девушка выдохнула: «Навсегда».

Она сняла горшок с огня. Разлив суп по тарелкам, Элишева  прошла за ширму. Свекровь сидела, поглаживая длинными, худыми пальцами молитвенник.

-Волосы отрастут, - Элишева  ласково взяла ее за руку. «Надо пока в умывальную ее водить, пеленки менять, но ничего,  - она оправится. Ночью вставать придется, а еще маленький будет…Ничего, - повторила она себе и улыбнулась: «Пойдемте, госпожа Судакова, поедим. Потом я на шабат готовить буду. У нас гости сегодня - рав Горовиц и дочка его младшая».

Элишева кормила свекровь: «Бедная Малка, он ее совсем на улицу не выпускает. Теперь у дяди Аарона постоянная работа есть, мы им будем помогать - с голоду не умрут. И Батшева с госпожой Судаковой посидит, когда я у наставницы буду».

Она вытерла рот женщины холщовой салфеткой. Та, испуганно оглянувшись, спросила: «Где мой муж?»

Элишева пожала плечами и стала убирать со стола: «В ешиве, госпожа Судакова, где же ему еще быть».

-Это не он, - забормотала женщина, - это другой, тот…Я его видела, ночью, а потом просто закрывала глаза. Не хочу знать, не хочу ничего знать…, Где Авраам? - требовательно спросила Лея. Элишева, вздохнула: «Давайте снадобье примем, а потом я постираю».

Оловянный тазик стоял на табурете. Элишева, развешивая на дворе белье, оглянулась - свекровь сидела на ступеньках, подставив морщинистое лицо солнцу.

-Улыбается, - поняла Элишева. Отряхнув руки,  девушка устроилась рядом: «Скоро Шабат, Моше домой придет».

Госпожа Судакова внезапно протянула руку и погладила ее тонкие, покрасневшие от холода пальцы.

Батшева стукнула дверью и размотала шарф: «Тетя Элишева, я вам печенья принесла, к шабату. Папа и Моше к Стене пошли, помолиться. Здравствуйте, госпожа Судакова, - почти испуганно добавила девочка.

-Спасибо, милая, - Элишева приняла холщовый мешочек и шепнула: «Ты не бойся, госпожа Судакова скоро выздоровеет».

Девочка обвела глазами комнату - за бархатной занавеской, в нише, стояли книги, на полу лежал новый, тканый коврик. Обеденный стол был уже накрыт, ширма сдвинута, кровати застелены холщовыми покрывалами. Пахло вкусно - горячим супом, свежим хлебом. Батшева, пройдя на кухню, вымыла руки: «Папа изюмное вино принесет, его еще…,- она помолчала - Малка ставила. А теперь я буду. Я вас могу научить, тетя Элишева».

-Я умею, - рассмеялась та и взяла кресало: «Давай свечи зажигать». Элишева оглянулась на свекровь, - та стояла, глядя на стол. Девушка увидела в ее темных глазах какие-то искры.

-Шабат, - сказала Лея тихо. «Дай мне свечи, Элишева».

Девушка вздрогнула и достала из сундучка еще две свечи. Лея наклонилась над столом, проведя руками над пламенем, и, закрыв глаза ладонями, зашептала, - Элишева прислушалась, - благословение.

На лестнице раздались мужские голоса. Моше, остановился на пороге: «Мамочка…»

Он подошел к Лее. Та провела рукой по его лицу: «Умру я теперь, увидев лицо твое, ибо ты еще жив».

-Мамочка, мамочка, - Моше все обнимал ее. «Все будет хорошо, милая, ты теперь дома, дома…».

-Дома, - улыбнулась Элишева. Взяв руку свекрови, девушка осторожно усадила ее во главе стола.

На кладбище было тихо, только где-то наверху, в солнечном, теплом  небе,  кричали чайки. На зеленой, ухоженной траве рядом стояли два надгробия - простое, серое, и новое - белого мрамора. Мальчик лет девяти поднял на мать красивые, карие глаза: «Бабушка теперь с ангелами, мамочка?»

-Да, милый, - Салли перекрестилась. Наклонившись, женщина  погладила камень -  под  ним лежала свекровь. «Элизабет Фримен, - было высечено позолоченными буквами. «Провозгласите свободу по всей земле». Она прикоснулась к могиле мужа: «С Мартой все хорошо, милый». «Bury me not in the land of slaves, - тихо прочел Нат. Сын был высокий, с темными, вьющимися волосами, с белой кожей, в отлично сшитом сюртучке и бриджах.

-Пора, милый, - Салли взяла его за руку. «Не надо на уроки опаздывать».

-Мама, - спросил ее Нат, когда они уже подходили к воротам кладбища, - а мне можно будет поступить в университет, или колледж? Потом, когда я вырасту.

Слуга в ливрее Freeman’s Arms открыл дверь кареты, запряженной четверкой  гнедых, кровных лошадей.

-Посмотрим, милый, - улыбнулась Салли, расправляя шелковые, цвета граната юбки, качнув широкополой, - по новой моде, - шляпой, украшенной букетиком роз. На шее цвета карамели переливалось ожерелье из рубинов с бриллиантами, длинные пальцы сверкали кольцами. «Может быть, - она погладила сына по голове, - все изменится».

-Изменится, - горько повторила Салли, откидываясь на спинку сиденья. «Мальчик такой способный, особенно к языкам, как и отец его. Уже и по-французски говорит, и по-немецки…, Для гостиницы это, конечно, хорошо, и математика тоже  поможет, но ведь никогда в жизни он не пойдет учиться. Нет университетов для черных. Может быть, - она повертела на пальце кольцо, - поговорить с Дэниелом, как он приедет…, На юге, Марта рассказывала, многие плантаторы сейчас стали цветных сыновей освобождать, учителей им нанимают. Если бы колледж для таких детей, как Нат, открыть…»

-Господи, - вздохнула Салли, -  только бы Марта на юг не ездила. Спрашиваешь ее -  смеется, и целует меня. Что она замуж не выйдет, так это ладно. Черных мужчин, как она, и нет вовсе, а с белым она жить не будет, гордая девочка. Не то, что я, - Салли дернула уголком красивого рта.

-Как это матушка перед смертью сказала - пусть он в завещании тебя с Натом обеспечит, а я свой долг перед Господом выполнила, дитя его выпестовала. Уже обеспечил, - Салли вспомнила ласковый голос Дэниела:

-Вот купчая на землю, она теперь  в вечном владении у тебя. Вот бумаги - вклад Ната лежит в банке Стэйт-стрит, контора Тедди будет им управлять, - он улыбнулся и поцеловал ее в лоб.

-И конечно, - добавил Дэниел, обнимая ее за плечи, - я буду оплачивать учителей, возить вас на воды, в Саратогу….- он провел губами по ее шее. Салли, обнимая его, прижимая к себе, поняла: «Он никогда не разведется. Даже если Констанца уйдет к этому Гамильтону - Дэниел никогда на мне не женится, никогда».

Кованые ворота открылись, карета въехала на мощеный, с клумбами и фонтаном, двор гостиницы. Салли, как всегда, заворожено посмотрела на изящный, с колоннами, каменный, дом.

-Четыре этажа, - вздохнула она, - сорок комнат, два апартамента, одних слуг  шесть десятков. Повара все французы, лучшие винные погреба в Бостоне….

Она приняла руку портье и прошла в заботливо открытые, тяжелые, дубовые двери. «Беги, милый, - сказала она Нату, стягивая перчатки, - месье Жирар, должно быть, уже здесь».

-Мама, - Нат указал на стол, где раскладывали афишки о концертах и благотворительных базарах, - там что-то новое.

Салли взяла стопку листов: «В Первой Баптистской Церкви - вечер в поддержку наших братьев на юге. Выступают известные аболиционисты, после лекции  будут разыграны отрывки из пьес Шекспира. Вход  - двадцать центов».