Исаак и Ханеле сидели, молча, на низких стульях, в гостиной дома Судаковых. Дверь была открыта, Дина  накрывала на стол, появлялись люди, Аарон приводил мужчин, три раза в день, на молитву. Исаак, иногда, искоса смотрел на тетю - ее серые глаза глядели куда-то вдаль, красивое лицо было замкнутым, и он даже не смел, спрашивать у нее, что она видела.

На исходе шивы Дина пришла за ним. Каменные улицы  купались в сиянии заката, Исаак шел, опустив голову, и, только почувствовав прикосновение руки жены, вздрогнул. Они стояли за Яффскими воротами. Равнина простиралась на запад, -  безжизненная, с редкими, чахлыми деревьями, с покосившимися домами. Он, прищурившись, заметил густую зелень участка.

-Пойдем, - просто сказала Дина. Они спустились вниз, жена достала ключи. Отперев ворота, Дина шагнула в сторону. Пахло горьковатой, свежей зеленью, земля была влажной. Исаак, наклонившись, набрал ее в ладонь. Юноша, вдруг, яростно, сказал: «Не буду я ничего продавать, Дина. Это наша земля, наша страна, мы тут живем, и будем жить. И здесь, - он махнул рукой в сторону равнины, - все еще расцветет. Я справлюсь, вот увидишь».

-Мы справимся, - поправила его Дина, и, на мгновение, приложила губы к его руке. Все это время она приходила сюда утром, до рассвета, до того, как надо было собирать внуков Малки и присматривать за ними, до того, как надо было готовить на тринадцать детей. Авиталь она тоже забрала, сказав: «Одним больше, одним меньше, какая разница. Ты, дедушка, занят, ты молишься на двух шивах сразу, и работать тебе надо». Дина таскала ведра воды из колодца и поливала деревья, - зная, с твердой, спокойной уверенностью, - что ее муж не оставит землю.

-Мы справимся, - согласился Исаак и поцеловал ее. Они  так и стояли, обнявшись, смотря, как заходит солнце над верхушками деревьев.

Ханеле вышла из дома Бергеров и, поправив платок, пошла домой. Дверь была открыта. Она, прислушавшись, улыбнулась - из сада доносился веселый голос Аарона: «Правильно, милая, это лошадь, а вот это - верблюд.  А это - крокодил, вырастешь, и увидишь их».

Женщина опустилась на скамейку рядом с мужем. Взяв на колени Авиталь, поцеловав темные кудри, она согласилась:

-Увидит. Там, - Ханеле махнула рукой на запад, в сторону уже темнеющего неба.

-Мама пришла, - обрадовалась Авиталь, позевывая. «Не уходи больше, мама. Нам весело было, мы играли, - девочка уткнулась лицом ей в плечо.

Аарон сидел, молча, взяв ее за руку. Он вдруг спросил: «Помнишь, тогда, в Париже, когда я тебя еще маленькой девочкой увидел, слепой - ты уже знала, что мы поженимся? Ты мне тогда говорила, что у меня много дочерей будет. И права оказалась, конечно, - он улыбнулся. «Дочерей, внучек…»

-Нет, - Ханеле покачала засыпающую дочь. «Я это на свадьбе вашей увидела - твоей и Иосифа. А что он в сражении погибнет, это раньше мне показали, - она, внезапно, прервалась. Аарон, мягко, сказал: «Ты приехала, как только…»

Ханеле кивнула и горько отозвалась: «Да. Но я не могу сделать больше того, что мне разрешено, Аарон. Я их предупредила, я была готова все отдать,  только бы этого не случилось…, Но ничего не вышло, - она подышала и покачала головой: «Не вижу. Все, как в тумане. Я говорила Ционе, что у нее будет сын. Ошиблась, значит. Бывает, - она дернула углом рта. Пожав пальцы мужа, Ханеле вздохнула: «Я буду с тобой столько, сколько надо, Аарон».

-Нет, - он поправил Ханеле. «Это я буду с тобой столько, сколько надо, любовь моя». Он обнял их обеих и вдохнул теплый, осенний ветер: «Отдохните. А я вам спою».

-Спеть, папа, - сонно пробормотала Авиталь, Ханеле прижалась щекой к его руке. Аарон, едва слышно запел:

Durme, durme, mi alma donzella,

Durme, durme, sin ansia y dolor.

Золоченый кузнечик над шпилем Фанейл-холла крутился под сильным ветром с моря, было солнечно. Дэвид Вулф, вскинув русоволосую голову, посмотрев в голубое, яркое небо, пробормотал: «Хорошо! Не то, что у нас, в Вашингтоне, там уже жара стоит. Понимаю, почему Тед не хочет отсюда переезжать».

Он сбил пылинку с лацкана изящного, светлого сюртука. Потрогав конверт, что лежал во внутреннем кармане, Дэвид пошел вверх, на Бикон-Хилл.  В конторе они не встречались. Как говорил Тед Бенджамин-Вулф: «Хоть я своим клеркам и доверяю, но все равно,  мало ли что. И во Freeman’s Arms этого делать не надо - там гостиница».

Дэвид прошел мимо особняка, где помещалась контора. Во дворе стояло несколько экипажей, и он хмыкнул: «Тед молодец, конечно. Двадцать два года ему, а уже в суде выступает. Дядя Тедди, пока адвокатом был, отличное имя себе сделал. Да и сейчас - судья Верховного Суда, это у нас многого стоит».

Кованая калитка дома Бенджамин-Вулфов была открыта. Он, поднявшись по ступеням, позвонив, услышал веселый голос кузена: «Дэвид!»

Они пожали друг другу руки.  Тед был в домашнем, простом сюртуке. Поймав взгляд Дэвида, кузен обвел рукой переднюю: «Всех слуг отпустил на сегодня, как обычно. Как в Вашингтоне?»

-Отлично, - Дэвид скинул сюртук, достав конверт, и вопросительно посмотрел на Теда. «Здесь  твой брат, - рассмеялся тот, - мы с ним документы для суда готовили. Проходи в кабинет, там выпечка от Бланш, свежая совсем. И кофе еще горячий».

Дэвид заглянул в полуоткрытую дверь. Натаниэль, сидел, положив ноги на резной, ореховый столик, дымя сигарой, делая пометки в бумагах. Пахло хорошим табаком, в открытых шкафах поблескивали тусклым золотом переплеты книг. В углу, на гранитном постаменте, стоял мраморный бюст Цицерона.

-Дэвид! - Нат поднялся и, обняв его, покрутил туда-сюда: «Ты на территориях, возмужал. Как индейцы?»

Дэвид похлопал брата по плечу: «Вождь Гувисгуви, он же Джон Росс, сейчас в Вашингтоне. Мы с ним вместе вернулись, будем продолжать обсуждение прав народа чероки. Хотя, мне кажется, - Дэвид опустился в кресло напротив брата и потянулся за сигарами, - ястребы в администрации не позволят нам добиться того, чего мы хотим. Они, видишь ли, - Дэвид чиркнул кресалом, - предлагают два варианта решения индейского вопроса. Либо чероки отказываются от своих прав на землю, и уходят на запад, либо они прекращают быть чероки и становятся гражданами США. Это все наш нынешний военный министр, Кэлхун, - мужчина иронически улыбнулся, - он южанин, а у чероки земли в Теннеси и Джорджии. Кэлхун лоббирует интересы плантаторов. Как же, столько прибыли пропадает, - Дэвид неслышно выругался.

Тед внес серебряный кофейник. Поставив его на стол, он махнул в сторону искусно напечатанной карты на стене. «Дэвид, даже если они уйдут на запад, полковник Ливенворт и его соединения сейчас в Канзасе. Они пойдут и дальше». Тед разлил кофе: «Не знаю, куда еще индейцам деваться.  Думаю, и Меневу наши войска найдут, рано или поздно, как бы он ни прятался. Ваш отец, - он взглянул на мужчин, - резервации предлагал...»

Дэвид покраснел. В Государственном Департаменте, где он служил, на отца ссылались постоянно. «Как говорил покойный мистер Вулф...- то и дело слышалось на совещаниях. Когда военный министр Кэлхун, без согласования с Конгрессом, создал у себя бюро по делам индейцев, Дэвид настоял, чтобы его направили туда представителем.  Госсекретарь только усмехнулся: «Ваш отец, мистер Вулф, был бы вами доволен».

-Еще чего не хватало, - зло сказал тогда Дэвид, идя по коридору в свой кабинет. «Папа, как я помню, предлагал сбросить индейцев в Мексиканский залив. Пока я жив, такого не случится».

-Не будет никаких резерваций, -  Дэвид ткнул сигарой в инкрустированную перламутром пепельницу. «Я уговорю чероки стать гражданами США, вот и все. И землю свою они отдавать не станут. Они здесь жили дольше, чем наши предки. И твои предки, - он подмигнул брату, - тоже.

-Ко мне приходили, - хмуро заметил Нат, отпив кофе,-  из Американского Колонизационного Общества, приглашали в правление. Это те, кто хочет всех свободных цветных обратно в Африку отправить, на Перечный Берег, в новую колонию.